Дом был холоден и строг, без каких-либо приспособлений для развлечений, даже без украшений. Никто не присматривал за Бераном — казалось, о его существовании вообще забыли. Он брал еду из буфета в центральном холле, спал где хотел и когда хотел. Он научился узнавать с десяток человек, для которых дом Палафокса был чем-то вроде штаб-квартиры. Один или два раза в нижней части дома он заметил женщину. Никто не говорил с ним, кроме Палафокса, но видел его Беран очень редко.
На Пао одежда женщин и мужчин разнилась незначительно — и те, и другие носили похожие костюмы, пользовались одинаковыми привилегиями. Здесь же различия подчеркивались. Мужчины носили одежды из темных тканей, плотно облегающие тело, и черные спортивные шапочки с острыми козырьками. Те женщины, которых Беран успел заметить, носили юбки с оборками веселых расцветок, плотно облегающие жилеты, оставлявшие обнаженными руки и ключицы, туфельки, позвякивающие бубенчиками. Головы их были непокрыты, волосы тщательно и искусно причесаны. Все женщины были молоды и привлекательны.
Когда дом стал для него невыносим, Беран тепло оделся и пошел бродить по горам. Он склонил голову под напором ветра и так, согнувшись, шел на восток, пока не достиг края поселка, где Река Ветров чуть замедляла свое течение. Милей ниже по склону он увидел с полдюжины больших построек — автоматическая фабрика. И над всем этим поднимался невообразимо высоко в небо скальный коготь, словно стремясь дотянуться туда, где маленькое белое солнце трепетало как жестяная тарелка на ветру. Беран возвратился назад.
Неделей позже мальчик снова предпринял попытку обследовать окрестности, но в этот раз повернул на запад, к ветру спиной. Улочка петляла и извивалась между длинными домами — такими же, как и дом Палафокса. Другие улочки разбегались веером — и вскоре Беран стал бояться, что он вот-вот заблудится.
Он остановился, когда увидел Институт Брейкнесса — группу невыразительных зданий, сбегающих вниз по склону. Каждое из них было высотой в несколько этажей, выше прочих домов, и ветер обрушивался на них всей своей мощью. Грязно-серые и черно-зеленые полосы бежали по серым панелям — там, где годами непрекращающиеся изморось и снегопад оставили отметины.
Беран заметил группу мальчиков всего несколькими годами старше него, они поднимались по идущей от Института извилистой горной тропе, серьезно и торжественно, держа путь в космопорт.
Удивительно, — подумал Беран. Какие они неулыбчивые и тихие. Паонитские мальчишки прыгали бы и насвистывали… Он пошел назад, в дом Палафокса, озадаченный тем, сколь затруднено на Брейкнессе человеческое общение.
Острота впечатлений стерлась, приступы тоски по дому то и дело сжимали сердце. Он сидел на скамеечке в зале, бесцельно завязывая узлы на куске бечевки. Послышались шаги, Беран поднял глаза. Палафокс, войдя в зал, хотел выйти в другую дверь, но остановился.
— Ну, молодой Панарх Пао, почему вы сидите так тихо?
— Мне нечего делать.
Палафокс кивнул. Паониты были не из тех, кто просто так, ни с того, ни с сего способен совершать значительные интеллектуальные усилия, и в намерения Палафокса входило, чтобы Беран изнывал от безделья некоторое время — тем самым создавался побудительный мотив для занятий.
— Нечего делать? — спросил Палафокс с деланным изумлением. — Тогда мы должны найти от этого средство. — Казалось, он что-то весьма серьезно обдумывал. — Если ты собираешься обучаться в Институте, ты должен выучить язык Брейкнесса.
Беран неожиданно обиделся:
— Когда я вернусь на Пао?
Палафокс серьезно покачал головой:
— Сомневаюсь, что ты захотел бы этого именно сейчас.
— Но я хочу!
Палафокс присел рядом с мальчиком:
— Ты слышал о Брумбо с Батмарша?
— Батмарш — маленькая планета третьей соседней звезды, населенная воинственными гуманоидами.
— Верно. Люди Батмарша разделены на двадцать три клана, постоянно состязающиеся между собой. Брумбо, один из кланов с Батмарша, вторгся на Пао.
Беран не совсем понял, в чем дело:
— Вы имеете в виду…
— И теперь Пао — вотчина Эбана Бузбека, Гетмана клана Брумбо. Десять тысяч человек в нескольких размалеванных военных кораблях завоевали всю планету, и твой дядя Бустамонте находится сейчас в весьма сложном положении.
— Что же теперь будет?
Палафокс коротко усмехнулся:
— Кто знает… Но тебе лучше оставаться на Брейкнессе. На Пао за твою жизнь не дадут и ломаного гроша.
— Я не хочу оставаться здесь. Мне не нравится Брейкнесс.
— Да? — Палафокс изобразил удивление. — Почему же?
— Он совсем не похож на Пао. Здесь нет ни моря, ни деревьев, ни…
— Естественно! — воскликнул Палафокс. — У нас нет деревьев, но есть Институт Брейкнесса. Ты начнешь учиться и очень скоро найдешь Брейкнесс более интересным. Итак, в первую очередь, язык Брейкнесса. Мы начинаем тотчас же. Пошли!
Интерес Берана к языку Брейкнесса был весьма невелик, но сейчас он обрадовался бы любой деятельности, — как и предвидел Палафокс. Магистр подошел к эскалатору, Беран последовал за ним. Они поднялись на самый верх дома, в комнаты, до сих пор запертые для мальчика, и вошли в просторную мастерскую, где сквозь стеклянный потолок просвечивало бело-серое небо. Молодой человек в плотно облегающей коричневой одежде, один из множества сыновей Палафокса, поднял глаза от своей работы. Он был тонким и гибким, с резкими и отточенными чертами лица. До некоторой степени он походил на Палафокса — даже посадкой головы и манерой жестикулировать. Палафокс по праву мог гордиться таким неопровержимым доказательством своей генетической мощи, которая делала всех его сыновей столь похожими на него. На Брейкнессе престиж основывался именно на этом — на том, сколь мощно отпечатывается «я» человека на его потомстве.
Между Палафоксом и Фанчиэлем — молодым человеком в темно-коричневом — нельзя было заметить и тени симпатии или враждебности. На самом же деле эмоции настолько пронизывали все здание, общежития и залы Института Брейкнесса, что воспринимались как нечто само собой разумеющееся.
Фанчиэль паял маленькую деталь некоего механизма, зажатую в тиски. Одновременно он глядел на экран, расположенный на уровне глаз, где высвечивалось увеличенное трехмерное изображение этого устройства. На руках мастера были перчатки со встроенными микроинструментами, и он запросто манипулировал деталями, невидимыми для невооруженного глаза.
Завидев отца, Фанчиэль оторвался от работы, тем самым выказывая почтение своему родителю. Они несколько минут проговорили на языке Брейкнесса. Беран уже начинал надеяться, что о нем забыли, как вдруг Палафокс прищелкнул пальцами.
— Это Фанчиэль, мой тридцать третий сын. У него ты научишься многим полезным вещам. Желаю тебе трудолюбия, энтузиазма и прилежания — я хочу, чтобы ты учился не так, как это принято у вас, на Пао, а как настоящий студент Института Брейкнесса, которым, я надеюсь, ты станешь. — С этими словами он удалился.
Фанчиэль неохотно оставил свою работу.
— Пойдем, — сказал он по-паонитски и повел мальчика в смежную комнату.
— Сначала — вступительная беседа, — он указал на стол из серого металла с черным резиновым покрытием. — Будь так добр, сядь сюда.
Беран повиновался. Фанчиэль пристально рассматривал мальчика, не щадя его застенчивости. Затем, чуть заметно пожав плечами, опустился на стул.
— Наша первоочередная задача — это язык Брейкнесса.
Долго сдерживаемая обида вдруг всколыхнула все существо Берана: пренебрежительное отношение к нему, скука, тоска по дому, а теперь это высокомерное игнорирование его личности!
— Я не желаю учить ваш язык! Я хочу возвратиться на Пао!
Фанчиэля это нимало не озадачило.
— В свое время ты непременно вернешься на Пао — и возможно, в качестве Панарха. Если ты вернешься туда сейчас, ты будешь убит.
Слезы горя и одиночества жгли глаза Берана.
— Когда я вернусь?
— Я не знаю, — сказал Фанчиэль. — Лорд Палафокс предпринимает в отношении Пао некий грандиозный план — ты несомненно вернешься, когда он сочтет нужным. А пока не пришло время, постарайся воспользоваться всеми теми преимуществами, которые предлагает тебе Брейкнесс.
Рассудок Берана и природное послушание боролись с упрямством, присущим его расе:
— Почему я должен учиться в Институте?
Фанчиэль отвечал с чистосердечной искренностью и прямотой:
— Лорд Палафокс несомненно надеется, что ты сроднишься с Брейкнессом и отнесешься с пониманием к его целям в будущем.
Беран не мог вполне понять Фанчиэля, но сама его манера изъясняться произвела на мальчика впечатление.
— А чему я научусь в Институте?
— О, множеству вещей — обо всем я не смогу тебе рассказать. В Колледже Сравнительных Культур — там, где преподает Магистр Палафокс — ты изучишь все расы Вселенной, их сходства и различия, их языки и основные устремления, и узнаешь особые средства, с помощью которых на них можно влиять. В Математическом Колледже ты научишься манипулировать абстрактными идеями, различными рациональными системами — в итоге научишься производить в уме сложнейшие вычисления. В Анатомическом Колледже ты изучишь гериатрию и геронтологию — науку о предотвращении смерти, технику телесных модификаций, и, возможно, сам подвергнешься двум-трем.
Воображение Берана заработало:
— А смогу я быть как Палафокс?
— Ха-ха! — воскликнул Фанчиэль. — Забавная идея! Да осознаешь ли ты, что Лорд Палафокс — один из самых могущественных и совершенных людей на Брейкнессе. Он обладает девятью чувствами, четырьмя энергиями, тремя проекциями, тремя видами смертоносного излучения — и это не считая таких способностей, как внушение мыслей на расстоянии, способность существовать в бескислородной среде, железы, выделяющие вещество, снимающее утомление, подключичная кровяная камера, нейтрализующая действие любого принятого им яда. Нет, мой честолюбивый юный друг! — Но вдруг резкие черты Фанчиэля смягчились, он повеселел. — Но если ты станешь Панархом, то в твоем распоряжении будет множество плодовитых женщин, и таким образом тебе будет подвластна любая модификация, известная хирургам и анатомам Института Брейкнесса.
Беран непонимающе глядел на Фанчиэля. Модификации, даже на таких сомнительных условиях, казались делом слишком далекого будущего.
— Теперь, — оживленно начал Фанчиэль, — перейдем к языку Брейкнесса.
Беран смирился с тем, что перспектива модификации отодвигается в далекое будущее, но в вопросе о языке снова заупрямился:
— Почему мы не можем разговаривать на паонитском?
Фанчиэль спокойно объяснил:
— Тебе необходимо будет изучить много такого, чего ты просто не поймешь, если я буду говорить на паонитском.
— Но ведь сейчас я понимаю тебя, — пробормотал Беран.
— Лишь потому, что мы обсуждаем наиболее общие места. Любой язык — это особый инструмент, обладающий ограниченными возможностями. Это нечто большее, нежели средство общения — это образ мысли. Ты понимаешь, о чем я?
Но ответ можно было прочесть по лицу мальчика.
— Представим себе язык как русло реки, прекращающей свое течение в определенных направлениях и пробивающей себе новые русла. Язык определяет твой образ мысли. Когда люди говорят на разных языках, они думают и действуют по-разному. К примеру, ты знаешь планету Вэйл?
— Да. Мир, где все сумасшедшие.
— Правильнее было бы сказать, что их действия оставляют впечатление полного безумия. В действительности они абсолютные анархисты. А теперь, если мы исследуем вэйлианский язык, мы найдем если не причину такого их поведения, то по крайней мере явное сходство. Язык Вэйла — это сплошь импровизация, с минимумом правил. Там любой выбирает себе язык, как ты или я — цвет одежды.
Беран нахмурился:
— На Пао мы не заботимся о подобных мелочах. Наше платье мы не выбираем — никто не наденет костюма, приличествующего представителю другой социальной прослойки — иначе его просто не поймут.
Улыбка осветила строгое лицо Фанчиэля:
— Правда, я забыл. Не в привычке паонитов надевать привлекающее внимание платье. Может быть, отчасти вследствие этого психическая ненормальность — очень редкое явление. И практически все пятнадцать миллиардов паонитов нормальны. То ли дело на Вэйле! Там живут совершенно стихийно — и в языке, и в манере одеваться отсутствуют какие бы то ни было законы. Возникает вопрос: является ли язык первопричиной или лишь зеркальным отражением этих странностей? Что первично: язык или поведение?
Беран был в явном замешательстве.
— В любом случае, — продолжал Фанчиэль, — когда ты увидишь связь между языком и поведением людей, ты, наверное, захочешь выучить язык Брейкнесса.
Берана одолевали сомнения:
— И тогда я начну вас любить?
Фанчиэль сердито спросил:
— Ты хочешь любым способом этого избежать? Могу успокоить тебя. Все мы меняемся в процессе обучения, но ты никогда не станешь настоящим человеком Брейкнесса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23