Эти ребята не работали в Конторе, такие рожи он бы отложил в памяти. Несмотря на развязно-юношеский стиль, компания резко выделялась озабоченным видом, да и возраст не соответствовал. Дьявол, как они ухитрились его вычислить? Оставалась микроскопическая вероятность, что ребята в коже ищут не его, но подходить и спрашивать не хотелось.
— Да, алло! — сказала Шаулина.
Макс чуть не выронил трубку, он даже забыл, куда звонит.
— Привет! — сказал Макс. — Тебе тоже не спится?
— Избавься от телефона! Зараза! Я ему говорила… — Он был потрясен, в каком темпе она въехала в ситуацию. — Ребята уже едут. Пятнадцать минут продержишься?
— Постараюсь… — вздохнул Молин, глядя на дверь женского туалета.
По направлению к выходу, пьяно хихикая, торопились две навороченные барышни с голыми пупками, зато в норковых коротеньких полушубках. Одна на ходу расстегнула сумку и достала ключи с брелоком автомобильной сигнализации. Макс качнулся навстречу, толкнул, рассыпался в извинениях. Троица внизу достигла кольцевой развилки и разделилась. Двое, что спустились с верхнего этажа, неотвратимо надвигались. Периодически они терялись в водоворотах людской массы, но трех минут им будет достаточно, чтобы достичь туалета.
Он рванул дверь, моля бога, чтобы никто не пудрил нос над раковиной. Повезло несказанно, плюс дальняя кабинка была свободна.
Если они берут след по прибору, то должны уже заметить, что объект удаляется. В женский сортир вряд ли сунутся, но… Гораздо хуже, если девица обнаружила в сумочке чужой телефонный аппарат еще на стоянке и попросту выкинула его в снег. Тогда те, кто за ним охотятся, не покинут подземелье. Он видел милые хари этих ребят, они получили приказ и перевернут здесь все.
Сперва он устроился сбоку, у стенки, потом рассудил, что сквозь дверь стрелять не станут, опустил крышку унитаза и расслабился. Как поступил бы старина Снейк? Снейк бы меньше всего рефлексировал, вывернул бы из пола два горшка, надел бы их на любознательные головы ближайшей парочке, затем спрыгнул вниз и переломал ноги остальным. Вот когда не помешало бы аналитические способности поменять на четвертушку звериной ловкости…
Он произвел ревизию карманов. В числе прочего за подкладкой обнаружилось нечто твердое и тяжелое. Да, склероз идет вслед за паранойей… Про купленный утром ножик он и забыл. Раньше такого не случалось, чтобы столь важные детали выпадали из памяти. Либо сказывается переутомление, либо «барабан» продолжает так своеобразно воздействовать на мозг.
Уставившись в тусклое зеркало лезвия, Молин ощутил внезапный скачок настроения. Где-то в дебрях подкорки сгорел последний предохранитель, удерживавший хозяина тела в рамках порядка. Бурлящее мстительное отчаяние прорвалось наружу и резво затопило мозг. Жалкие остатки сомнений побарахтались и затонули, он не стал их спасать. Никто, ни одна сволочь не посмеет встать на пути!
И сразу пришла легкость. Он прекратил вздрагивать от каждого скрипа дверной пружины, дернул защелку, улыбнулся изумленной уборщице и выскользнул в коридор.
Людей прибавилось. Горячий нагнетаемый с потолка воздух вибрировал от непрестанного гомона. Изучая подсвеченные витрины бутиков, Макс дос-тиг эскалатора. Снаружи в последней ночной агонии билась зима, засыпая крошевом ледяную корку на брусчатке. Он перемахнул через столбик ограждения и широким шагом двинулся наперерез нескончаемому потоку фар.
— А ну стоять!
Догоняли двое, балансируя, бежали след в след. Там, где недавно снегоуборочный комбайн спрессовал снег в грязные глыбы, пешеходы протоптали узкую извилистую тропку. Молин рванул изо всех сил, свернул на Большой Кисловский, затем еще раз направо. Парни не отставали. Утомились охотники не меньше его, в тишине переулков их дыхание походило на хриплый птичий клекот.
Оставленные на ночь авто здесь теснились плотной елочкой, забравшись колесами на тонкую полоску тротуара. Тропа сузилась. Бегущий последним споткнулся и немного отстал. К счастью для Молина, им не хватило ума преследовать его по проезжей части, где снег был утрамбован. Макс задыхался. Он сбросил темп, стараясь успокоить сердце. Ребята передвигались гораздо лучше, но бесконечная гонка в его планы уже не входила. Он подпустил ближнего преследователя вплотную, качнулся в сторону, оскальзываясь понарошку…
Почувствовав на воротнике чужую руку, Молин присел в развороте и дважды ударил. Инерция протащила противника еще пару метров; прижимая руки к животу, он складывался в воздухе, сдувался, точно лопнувший шарик, и замер в позе мусульманского намаза. Второй не успел ничего понять, Молин уже оттолкнулся ногой от скрюченной спины его подельника и летел навстречу. Они рухнули, обхватив друг друга, под колеса занесенного снегом «уазика». Макс нарочно вытянул вперед левую руку, предоставляя возможность противнику совершить захват, сберегая за спиной правую, с ножом. Спарринг-партнером оказался амбал под метр девяносто, ближний бой с подобной тушей не сулил обнадеживающих перспектив, но соперник был совершенно вымотан марафоном и путался в собственных конечностях. Когда сообразил, стало поздно. Макс полоснул наотмашь, раз, другой, с невероятным трудом сдержал кошмарное желание ударить в лицо.
— Ах, сука! — проскулил боец, хватаясь за бок.
Свободной пятерней он проворно полез за пазуху, но опять припозднился. Рыча, словно раненый леопард, Молин обоими коленями упал ему на грудь, проткнул кончиком острия горло.
— Нет, брат! Не надо, прошу…
— Ствол брось, гондон!
Громила послушался, пистолет отлетел в сторону. Грудь бандита ходила ходуном, ветровка слева пропиталась кровью, у Макса даже брючина намокла.
— Братишка, прошу… Мы тебя не собирались кончать, честно…
— Поищи родню в другом месте. Кто послал?! Макс обернулся на звук. Подвывая на пригорке, прополз мусорный фургон. За сплошным частоколом машин, с улицы, заметить их было невозможно. Ближайший фонарь раскачивался на углу, светились вдали одинокая витрина и парочка окошек на верхнем этаже в доме напротив. Пьяный голос слагал в проходных дворах незатейливые рифмы, верещала где-то автосигнализация. Далекий шелест проспекта почти не достигал купеческих закоулков. Тот, что напал первым, лежал, не шевелясь, свернувшись в комок, лишь колени подрагивали. Я убил человека, сказал себе Макс. Не химеру, не кибера с нуклеиновым процессором в животе, а такого же, как я. Нет, не такого, хуже!
— Кто послал, я спрашиваю? — Молин усилил давление.
От воющего пехотинца омерзительно несло пивом, кровью и мочой.
— Бархат не велел тебя кончать… Только привезти…
— Адрес?!
— «Ракета», в Лианозово…
— Звони! — Молин держал лезвие у подбородка поверженного врага. — Доставай трубу и звони. Скажешь дословно: «Мы его взяли, везем. Пищит, что будет разговаривать только с Вукичем».
— Не могу… Меня потом грохнут!
— Вот беда-то! Тебе где нос сломали?
— На тренировке…
— Вот там бы и оставался, дольше бы прожил! Звони, «потом» уже не будет! И не наделай грамматических ошибок!
Молин разогнулся и едва не потерял сознание от боли. Сжав зубы, перевернул второго бойца, потрогал шею. Пульс прощупывался, хотя совсем слабый. Рассовал по карманам оба ствола, шокер, телефоны.
— Ну что, какие новости?
— Бархат сказал: «Будет ему и Вукич, и срукич!» — Пехотинец приподнялся, опираясь на бампер спящего вездехода, расстегнул ветровку, морщась, ощупал рану. — Слышь, брат! Спасибо…
— Не за что. Возвращайся в большой бокс.
— Я не боксер… Слышь, не ходи туда. Бархат говорил, там серьезные челы подкатили, вояки и менты… Мочканут, валить тебе надо…
— Заботишься? Так, теперь давай ключи, и где искать твою тачку? Перепутаешь — я вернусь!
Спустя десять минут он обзавелся сверкающей «БМВ». И как им только удается в такую грязищу чистыми кататься? На водительском сиденье, разинув рот, похрапывал юноша пятьдесят шестого размера.
— Подъем! — Молин постучал в окно пистолетом. — Не то самое интересное пропустишь!
Юноша произвел несколько резких движений, намереваясь выйти на холод.— Нет, нет, ноги промочишь! — отсоветовал Макс. — Курточку снял, аккуратно бросил назад. Теперь отвори мне дверь, и поехали в ваше космическое заведение… Или предпочитаешь вздремнуть в багажнике?
По пути шофер не переставая зыркал в зеркальце заднего вида. Молин порылся в его косухе, но оружия не нашел. Плохо дело, либо под сиденьем, либо в «бардачке» держит.
«Ракета» произвела на него впечатление неприятное. Наглухо залепленные плакатами окна, полуживые елочные гирлянды, неубранная льдистая каша перед чугунным крыльцом. Ближние жилые блоки отстояли метров на двести, очаг культуры арендовал угловую двухэтажную пристройку бункерного типа в производственном комплексе. Расшатанный бетонный забор на заднем плане огибал металлические ангары и уходил в весеннюю неизвестность. Административный корпус, из которого торчал беленый аппендикс с моргающей надписью «Кафе-клуб», сурово взирал на прохожих пыльными бойницами.
— Вылезай, открой багажник! — Макс поежился на сыром ветру. — Кинь ключи на заднее сиденье…
Лицо водителя дернулось, в темноте Макс не мог его хорошенько рассмотреть, но, похоже, легко сдаваться парень не собирался. Ростом он не превосходил капитана, но в плечах был раза в полтора шире. Они оба бросили взгляд по сторонам. Пустошь, машина по бампер увязла в грязи, а от улицы их отделяла широкая полоса кустов.
— Выбирай. — Макс начал терять терпение. — Ты шумишь и становишься первым трупом. Дальнейшее тебя не касается. Вариант второй: ты внятно и честно говоришь, что и как там внутри, заходим вместе, ложишься на пол и ведешь себя очень тихо. Три секунды на обдумывание. Учти, я стреляю по пятницам, десять лет без перерыва.
Как выяснилось, входить и стучать следовало с заднего входа. Пленный, понурившись, двинулся к крылечку, но Макс его развернул и поставил на время в угол. Паренек, очевидно, привычный к таким командам, исполнительно сложил ладони на затылке и уперся лбом в кирпичную кладку. Дворик умеренно освещался прожектором, местная территория убиралась не в пример парадному подъезду, и здесь же стройными рядами дожидались хозяев боевые скакуны. Три серьезные иномарки, «девятка» и милицейский «москвич». Последний был самого привычного бутылочного оттенка, но за задним стеклом торчали две фуражки и мигалка.
С чувством глубокого удовлетворения Молин порезал всем пятерым задние колеса. Затем с чувством не менее глубокого удовлетворения набрал номер Шаулиной, морщась, выслушал о себе массу интересного. Наконец удалось вставить слово.
— Я так понял, тебе некогда, дорогая? Ну, подходи, как соберешься, начнем без вас…
— Нет! Нет, я сказала!..
— Вот так с ними, женщинами, всегда… — пожаловался Макс. — Ладненько, Вова, пора нам отметиться. Стучи!
— Я тебе не Вова…
— Это верно, для меня ты кусок дерьма. Стучи, или я твоей башкой постучу!
Веселый настрой не проходил, это было приятно…
В неровном куске корабельной брони, по ошибке поставленном здесь вместо двери, распахнулось окошечко. Вова был поставлен прямо напротив амбразуры, но подать сигнал мимикой не успел. Его опознали без вопросов, амбразура захлопнулась, а в броне появилась щель. На пороге щурилась и портила воздух спиртными парами рыхлая лысоватая фигура, в чине старшего сержанта. Этот напряженный момент Молин прокатал в голове заблаговременно, поэтому не стал ждать, когда Вова предпримет глупость, а резко шагнул вперед и залепил милиционеру рукояткой «Макарова» по зубам. Второй ствол тут же упер Вовику в лоб.
— Заходи. Не запирай. На колени. К стене. Повернулся к сержанту. Тот качался, не сводя глаз с пистолета, норовя пальцами зажать порванную губу. Люди вообще излишне отвлекаются на вид собственной крови, это Макс давно приметил.
— Ай-яй-яй, нехорошо! — укоряюще покачал головой Молин. — Употребляем при исполнении?
— Ответишь… — прошамкал искалеченный оппонент.
— Все мы когда-то ответим, — охотно согласился Макс.
В глубине здания Миша Круг напевал одну из своих печальных баллад, где-то слышался смех, журчала вода. Через три метра коридорчик, забранный «вагонкой», уходил вправо, там висело широкое зеркало, стоял бархатный табурет и виднелась следующая дверь. На секунду музыка стала громче, затем снова стихла — кто-то прошел по коридору.
— Наручники есть? — спросил Макс. Сержант кивнул.
— Утри сопли! Пристегни моего друга к трубе. Не здесь, подальше, нам двери ни к чему запирать. Вова, не будешь сидеть тихонько, я вернусь, понял? Теперь вперед, служивый!
Первая дверь за поворотом вела в сырую, забитую хламом мойку. За второй располагался темный, вкусно пахнущий веником предбанник. Дальше коридор упирался в двустворчатые железные ставни. Из щели пробивались свет и запах жареного мяса. Слева, в узком кафельном тупичке, теснились калитки с буквами «М» и «Ж».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46