- Ты там скоро будешь. “Ты почти там”.
Я кивнул, оглядел весь этот разгром, выдернутые и разломанные растения. Прокашлялся.
- У тебя еще бывают, ну...
Он понял.
- С тех пор - нет. Не было с тех пор, как террористы разошлись в разные стороны.
- Ты... никого не убил?
Он слегка улыбнулся:
- Насколько мне известно - нет.
Меня с той самой ночи песчаной бури мучил один вопрос, с тех самых пор, как я зашел за ним в этот дом, и я подумал, что сейчас самое время спросить.
- Ты тогда с кем-то разговаривал в ту ночь, - сказал я. - Кому-то отвечал. С кем?
- Я думал, что с Богом.
- Думал?
- Это был тот же голос, что дал мне имя Филипп. Я слыхал его уже давно. Во снах. Даже до того, как узнал, что я - незаметный. Он велел мне назваться Филиппом, велел собрать террористов. Он мне говорил... другое тоже говорил.
- Твои наития?
Он кивнул.
- Я думал, что однажды я его видел, в одном из этих снов, в тени леса, и даже тогда это меня испугало, оставило неизгладимее впечатление. - Он отвернулся, глядя куда-то в даль. - Нет, это не совсем правда. Не просто впечатление. Меня наполнило благоговейным ужасом. Я знаю, что это звучит бредом, но я думал, что это Бог.
- А теперь?
- Теперь? Теперь я думаю, что это был кто-то - или что-то - с той стороны.
С той стороны.
Я поглядел в окно на пурпурный лес на той стороне улицы, и меня охватил холод.
Голос его стал тише.
- Я думаю, что видел его однажды. Снаружи. Я не хотел слышать, что он видел или что думает, что видел, но знал, что он все равно мне расскажет.
- Это пряталось на фоне, в деревьях, и перед ним было много всякого похожего на пауков - пауков величиной с верблюда. Но я видел его глаза, его брови, зубы. Я видел волосы, мех и копыта. И оно меня знало. Оно узнало меня.
Все тело у меня покрылось гусиной кожей. В направлении окна я боялся даже глянуть.
- Я тогда думал, мы избранники Бога, - сказал Филипп. - Я думал, что мы к Богу ближе всех, потому что мы такие средние. Я верил в Золотую Середину, и я считал, что посредственность и есть совершенство. Что это то, чем и предназначил Бог быть человеку. Человек имеет возможность пойти дальше или упасть ближе, но лишь совершенство середины низводит на нас милость Божию. А теперь... - он выглянул в окно. - Теперь я просто думаю, что мы более восприимчивы к вибрациям, посланиям... к тому, что приходит с той стороны, что бы оно ни было. - Он повернулся ко мне. - Ты когда-нибудь читал повесть, которая называется “Великий бог Пан”? Я покачал головой.
- В ней говорится о том, чтобы “поднять завесу”, о контакте с миром, который похож на тот, что мы видим. - Он прошел в другой конец комнаты к столу, заваленному библиотечными книгами, и протянул мне одну. - Вот, прочти.
Я посмотрел на обложку. “Великие рассказы об ужасном и сверхъестественном”. Одна страница была загнута, и я открыл на этом месте.
Артур Мэйчен, “Великий бог Пан”.
- Прочти, - повторил он.
- Сейчас? - спросил я, подняв на него глаза.
- У тебя есть какая-нибудь работа получше? Это займет не больше получаса. Я пока посмотрю телевизор.
- Я не могу...
- Зачем ты сегодня сюда пришел?
- Чего? - моргнул я.
- Зачем ты сюда пришел?
- Ну... с тобой поговорить.
- О чем?
- О...
- О том, что ты видел. Ты видел то, что я описал, правда?
Я затряс головой.
- Значит, ты видел похожих на пауков.
Я медленно кивнул.
- Прочти.
Я сел на диван. Мне было непонятно, какое отношение могла иметь выдуманная страшная история к той ситуации, с которой мы столкнулись, но это выяснилось почти сразу. Да, ситуация в этой повести была неуловимо похожа на ту, что была у меня с убийцей, неприятно близка к тому, что описал Филипп. Сумасшедший ученый находит способ прорваться через пропасть между нашим миром и “другим миром”. Он посылает туда женщину, и она возвращается оттуда окончательно и полностью обезумевшей. Она видела внушающую страх богоподобную мощь создания, которое древние неадекватно называли “великий бог Пан”. Она там забеременела, и когда вырастает ее дочь, она обладает способностью по своему желанию переходить из нашего мира в другой и обратно. В нашем мире эта дочь - убийца, которая заманивает мужчин, а потом открывает им свое настоящее лицо и доводит до самоубийства. В конце концов ее находят и убивают.
Филипп подчеркнул в этой повести несколько эпизодов. Один - когда дочь идет по лугу и вдруг исчезает. Другой - отмечающий странное тяжелое ощущение в воздухе, остающееся после ее прохода между двумя мирами. Третий - описывающий “тайные силы”, непроизносимые, неназываемые и невообразимые силы, которые лежат в основе существования и слишком мощны для человеческого понимания. И последнюю строку повести - говорящую о том, что эта дочь, это создание, теперь навсегда в другом мире, с подобными ей.
И от этой последней строчки у меня по спине побежал холодок. Я вспомнил убийцу, который, смертельно раненый, бежал под надежное прикрытие пурпурных деревьев.
Когда я закрыл книгу, Филипп посмотрел на меня.
- Узнаваемо?
- Всего лишь литература, - ответил я.
- Она правдивее, чем люди привыкли думать. Может быть, правдивее, чем думал сам автор. Мы этот мир видели - ты и я. - Он помолчал. - Я слышал голос великого бога Пана.
Я смотрел на него. Я не верил ему, но одновременно и верил тоже.
- Что мы такое, - сказал он, - так это передатчики между тем миром и этим. Мы его видим, мы его слышим, мы можем передавать оттуда сообщение. Это наше назначение. Это то, зачем мы здесь. Это то, зачем послали нас на землю. Это даже объясняет расслоение среди Незаметных. Ты и я можем общаться с силами той стороны. Мы можем сообщать об этом другим Незаметным. Те - полу-Незаметным, таким, как Джо. Джо и ему подобные могут говорить с миром.
- Но другие Незаметные нас больше не слышат, - возразил я. - А про Джо ты говорил, что он больше не Незаметный.
Он отмахнулся от этого возражения.
- И к тому же не можем мы быть только одним - передатчиками. Это не сделало бы нас средними, это не имеет отношения к тому, чтобы быть обыкновенным...
- Никто не может быть чем-то одним. Чернокожий - не просто черный. Он еще и человек. Сын. Может быть, отец, брат, муж. Он может любить рэп, или рок, или классику. Он может быть спортсменом или ученым. У каждого есть разные грани. Никто настолько не одномерен, чтобы описать его одним словом. - Он запнулся. И добавил: - Даже мы.
Я не знаю, поверил ли я ему. Я не знаю, хотел ли я ему поверить. Приятно было бы думать, что быть Незаметным - не единственный атрибут моего существования, что это не определяет образ моей жизни. Но при моей в жизни цели, не имеющей к этому никакого отношения, никак не связанной с моими личными талантами или коллективной самоидентификацией... Нет, я не мог согласиться. Я не хотел соглашаться.
Филипп наклонился вперед.
- Может быть, к этому идет вся раса людей, может быть, к этому все и направляется. Может быть, это и есть цель - последний побочный продукт эволюции Незаметных. Может быть, наступит день, когда каждый сможет переходить между двумя мирами. Может быть, мы - спутники Елены, - сказал он, показывая в книгу.
Я подумал об убийце, о его очевидном безумии, и хотя это напомнило мне дочь из повести, я покачал головой.
- Нет.
- Почему?
- Мы не эволюционируем до высших существ, которые перемещаются свободно между мирами, или измерениями, или как там эти хреновины называются. Мы исчезаем из этого мира и проваливаемся в тот. Нас туда засасывает. И нас не станет. Это цель эволюции? Чтобы людей затягивало прочь от их любимых в мир чудовищных пауков? Не думаю.
- Ты смотришь очень близоруко...
- Нет. - Я покачал головой. - И к тому же мне все равно. Я туда не хочу. Я не хотел даже иметь возможность это видеть и сейчас не хочу. Я хочу просто остаться здесь вместе с Джейн. Если бы я столько времени провел, думая, как остановить процесс, сколько потратил на обдумывание, что он собой представляет, мы бы могли и выжить. - Нет, не могли бы, - ответил он. Нет, не могли бы.
Я уставился на Филиппа. До этой минуты я не сознавал, что рассчитываю, что он вытащит меня из этой передряги, спасет меня, и его спокойное отрицание надежды было мне как кол в сердце. Сразу и вдруг я понял, что его изощренные теории, вплетение наших фактов в фантазию Мэйчена были просто попытками примириться с уверенностью, что нам не вернуться назад, что мы обречены. Я увидел, что Филипп так же боится неизвестного, как и я.
- И что же мы будем с этим делать? - спросил я.
- Ничего. Ничего мы сделать не можем.
- Фигня! - хлопнул я ладонью по столу. - Не можем же мы так просто исчезнуть без борьбы!
Филипп посмотрел на меня. Нет, на меня посмотрел Давид. Филиппа не было, а на его месте сидел усталый, сдавшийся и разбитый человек.
- Можем, - ответил он. - И исчезнем.
Я встал, обозленный, и вышел из его дома, не сказав ни слова. Он что-то еще говорил вслед, но я уже не слышал, да и не интересно это мне было. Слезы гнева жгли мне глаза; я решительным шагом прошел между пурпурными деревьями к своей машине. Я уже знал, что Филипп мне помочь не может. Никто мне не может помочь. Я хотел верить, что случится чудо и что-то остановит это неизбежное прогрессирование, пока я еще не поглощен им полностью, но не мог верить.
Я ехал по Томпсону и по другому миру одновременно и не оглядывался назад.
Глава 14
Магия.
Я вцепился в эту мысль Джеймса, отчаянно желая верить, что моя напасть не может быть необратимой, что это не неизбежный результат логического развития, что ее можно убрать за одни сутки мановением волшебной палочки или применением еще не открытой пока силы. Не на это ли намекал Филипп? Магия? В последующие дни я пытался поддерживать свою веру. Но пусть даже меня толкали на этот путь чары магии, а не детерминированные строительные блоки генов, факты говорили мне, что мое положение ухудшается. Из зеркала на меня смотрел кто-то старше меня, кто-то более тусклый.
Вокруг дома исчезал город Томпсон, сменяемый оранжевой травой и серебряными потоками, розовыми скалами и пурпурными деревьями, и шипящими пауками размером с лошадь.
Я стал молить Бога заставить этот другой мир исчезнуть, сделать меня нормальным, но Он (или Она?) - игнорировали мои мольбы.
Для Бога мы тоже Незаметные?
И только тогда мне было нормально, когда я бывал с Джейн. Даже наваждение другого мира бледнело в ее присутствии - по крайней мере дом внутри оставался свободным от его влияния, и я старался держать Джейн рядом с собой каждую минуту, когда это было можно. Я не знал, то ли это воображение, то ли Джейн действительно защищает меня от чуждых видов, но я верил в нее, верил, что она - мой талисман, мой амулет, и я пользовался тем, что она мне давала.
Мы пытались понять, почему она обладает этой силой - если это была сила - и что мы можем сделать, чтобы ее запрячь, усилить, но никто из нас ничего не мог придумать, и мы только знали, что нам надо держаться друг к другу ближе и надеяться, что это отвратит все беды.
Но не отвратило, к сожалению.
Джейн бросила работу, чтобы быть поближе ко мне. Это не имело особого значения - в Томпсоне все и так было бесплатно, и когда было что-нибудь нужно, она могла просто пойти в магазин и там это взять.
Мне не хотелось бы создать впечатление, что мы просто сидели и ожидали конца, жалея сами себя. Так не было. Но мы и не притворялись, что все в порядке. Мы смотрели правде в глаза - и старались сделать лучшее, что позволяли обстоятельства.
Мы много разговаривали.
Мы любили друг друга несколько раз в день.
Раньше мы жили на обычной быстрой еде - хот-доги, гамбургеры, тако, макароны и сыр - но Джейн решила, что мы можем с тем же успехом использовать свободное время и пожить по-эпикурейски, и она пошла в магазин за бифштексами и омарами, крабами и икрой. Ничто из этого не соответствовало нашим вкусам - моему вкусу по крайней мере, - но идея перед концом пожить на этом явно понравилась Джейн, и я не хотел портить ей праздник.
Слишком мало было времени, чтобы тратить его на споры.
Я сидел в гостиной и смотрел повторный показ “Острова Джиллигана”, когда она вернулась из магазина с двумя большими пакетами в охапке. Я встал ей помочь. Она оглядела комнату.
- Боб?
Сердце у меня в груди замерло.
Она меня не видела.
- Я здесь! - завопил я.
Она подпрыгнула от моего крика, уронила пакет, и я подбежал к ней. Я вытащил у нее пакет, положил его на пол, обнял ее, крепко к себе прижав, вдавился лицом в ее волосы и дал волю слезам.
- Я думал, это все, - сказал я. - Я думал, ты меня больше не видишь.
- Я тебя вижу. Вижу.
Она вцепилась в меня так же крепко, как я в нее, будто я висел на краю обрыва, и она удерживала меня, чтобы я не упал. В ее голосе был страх, и я знал, что в те первые секунды до моего крика, когда она оглядывала комнату, она не могла меня увидеть.
Я терял ее.
Из разреза перевернувшегося пакета на ковер текло молоко, но нам было не до этого. Мы держали друг друга, не отпуская, ничего не говоря - и не надо было, а полуденные тени удлинялись снаружи на оранжевой траве.
Этой ночью я проснулся от звука голоса, звавшего меня по имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48