Тревожно мечется он, позабыв, где выход, и говорит хрипло:
– Сестра Милосердия, проснитесь! Сестра! Где же выход?.. Где же выход? Сестра Милосердия!
Молчание. В разных местах почти одновременно показываются Старухи . Происходит легкая, молчаливая, смешная для Старух игра: они загораживают выход Наследнику, кружат по комнате и, так бесшумно перебрасывая его, пропускают наконец к двери. Подняв над головою руки, с выражением ужаса Наследник убегает. Старухи тихонько смеются.
Разговор старух
– Здравствуйте!
– Здравствуйте! Какая славная ночь!
– Вот мы и снова собрались. Как ваше здоровье?
– Покашливаю.
Тихо смеются.
– Теперь недолго. Он сейчас умрет.
– Посмотрите на свечу. Пламя синее, узкое и стелется по краям. Уже нет воска, и только фитиль догорает.
– Не хочет гаснуть.
– А когда вы видели, чтобы пламя хотело гаснуть?
– Не спорьте! Не спорьте! Хочет пламя гаснуть или не хочет, а время идет.
– Время идет.
– Время идет.
– А вы помните, как он родился? Позвольте, дорогой родственник, поздравить вас с новорожденным!
– А вы помните розовенькое платьице и голенькую шейку?
– И цветы. Ландыши, с которых не высохла роса, фиалки и зеленую травку?
– Не трогайте, девушки, не трогайте цветов!
Смеются.
– Время идет.
– Время идет.
Смеются. Одна из Старух оправляет постель.
– Что вы делаете?
– Я оправляю постель, на которой умерла его жена.
– Зачем это нужно? Он сейчас умрет.
– Какая вы добрая!
– Теперь хорошо. Теперь он может идти.
– Когда его пустит Тот.
– Теперь хорошо. Теперь хорошо.
Широким дыханием через комнату проносится гармоничный, но очень печальный и странный звук. Зародившись где-то наверху, он трепетно гаснет во мраке углов. Похоже, как будто одна за другою лопнули многие струны.
– Что это?
– Это там, наверху, где давали бал. Это музыка!
– Нет, это ветер. Я была там. Я видела. Я знаю. Это ветер. Там выбиты стекла, и ветер звенит осколками их так гармонично.
– Да, это похоже на музыку.
– Там так весело! Там на корточках в темноте у ободранных стен сидят гости, но в каком виде, если бы вы знали.
– Мы знаем!
– И, ляская зубами, лают отрывчато: как богато, как пышно!
– Вы шутите, конечно?
– Конечно, я шучу. Вы знаете мой веселый характер.
– Как богато! Как пышно!
– Как светло!
Тихо смеются.
– Напомните ему.
Тесно окружают Человека, льнут к нему мягкими движениями, ласкают костлявыми руками, засматривают в лицо и шепчут вкрадчиво, въедаясь в самую глубину старого сердца:
– Ты помнишь?
– Как богато! Как пышно!
– Ты помнишь, как играла музыка на твоем балу?
– Он сейчас умрет.
– Кружились танцующие, и музыка играла так нежно, так красиво. Она играла так… (Тихо напевают мотив музыки, что играли на его балу.)
– Ты помнишь?
– Устроим бал! Я так давно не танцевала!
– Вообрази, что это дворец, сверхъестественно красивый дворец!
– Ты помнишь? Вот заливаются певучие скрипки. Вот нежно поет свирель. Вот…
Внезапно, перебивая речь Старух, начинает играть музыка, наверху в том месте, где находится зала. Звуки приносятся громкие и отчетливые. Старухи прислушиваются.
– Тише! Вы слышите?
– Они играют!
– Музыканты играют! (Дико кричит.) Эй, музыканты, сюда!
Остальные вторят:
– Эй, музыканты, сюда! Эй, музыканты, сюда!
Музыка наверху смолкает. Почти в то же мгновение по искривленным ступеням, выйдя из мрака, спускаются те три музыканта , что играли на балу. Выходят на середину, становятся в ряд, как стояли тогда. Тот, что со скрипкой, аккуратно подстилает на плечо носовой платок, и все трое начинают играть с чрезвычайной старательностью. Но звуки тихи, нежны и печальны, как во сне.
– Вот и бал!
– Как богато! Как пышно!
– Как светло!
– Ты помнишь?
Тихо напевая под музыку, начинают кружиться вокруг Человека, манерничая и в дикой уродливости повторяя движения девушек в белых платьях, танцевавших на балу. При первой музыкальной фразе они кружатся, при второй сходятся и расходятся грациозно и тихо. И тихо шепчут:
– Ты помнишь?
– Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
– Ты помнишь?
– Ты помнишь?
– Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
– Ты помнишь?
Танец становится быстрее, движения резче. В голосах поющих Старух проскальзывает странная, визгливая нотка; такой же странный смех, пока еще сдержанный, тихим шуршанием пробегает по танцующим. Проносясь мимо Человека, бросают ему в ухо отрывистый шепот:
– Ты помнишь?
– Ты помнишь?
– Как нежно, как хорошо!
– Как отдыхает душа!
– Ты помнишь?
– Ты сейчас умрешь, сейчас умрешь, сейчас умрешь…
– Ты помнишь?
Кружатся быстрее, движения резче. Внезапно все смолкает и останавливается. Застывают с инструментами в руках музыканты; в тех же позах, в каких застало их безмолвие, замирают танцующие. Человек встает, шатаясь, и неверными шагами идет к постели. Одна из Старух загораживает ему путь и шепчет в лицо:
– Не ложись в постель! Ты там умрешь!
– Ты там умрешь!
– Берегись постели!
Человек беспомощно останавливается и молит в тоске:
– Помогите мне кто-нибудь. Я не могу дойти до постели.
И вдруг точно видит все. Видит злобно насторожившихся Старух, блудливо заигрывающих со смертью: видит разрушение, и мрак, и смерть, царящие вокруг; видит как бы впервые каменный лик Некоего в сером и свечу, копотно догорающую в руке Его. Поднимает руку, и отступают Старухи. Закидывает седую, грозно-прекрасную голову, выпрямляется, готовясь к последнему бою, и кричит неожиданно громко, призывным голосом, полным тоски и гнева. В первой короткой фразе еще звучит старческая слабость; но с каждой последующей голос молодеет и крепнет; и, отражая на мгновение вернувшуюся жизнь, высоко взметывается красное, тревожное пламя свечи, озаряя окружающее суровым отсветом пожара.
– Где мой оруженосец? – Где мой меч? – Где мой щит? – Я обезоружен! – Скорее ко мне! – Скорее! – Будь проклят! (Падает у подножия постели и умирает.)
В то же мгновение, бессильно взметнувшись еще раз, гаснет пламя, и сильный сумрак поглощает предметы. Будто подались наконец стена и окна, задержавшие мрак, и густой, черной, победоносной волною он заливает все; только светлеет лицо умершего Человека. Тихий, неопределенный голос Старух, шушуканье, пересмеиванье.
Некто в сером . Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. И тот же холодный, равнодушный голос повторяет из глубокой дали, как эхо:
– Тише! Человек умер.
Молчание, тишина. Медленно густеет сумрак, но еще видны мышиные фигуры насторожившихся Старух. Вот тихо и безмолвно они начинают кружиться вокруг мертвеца – потом начинают тихо напевать – начинают играть музыканты. Сумрак густеет, и все громче становится музыка и пение, все безудержнее дикий танец. Уже не танцуют, а бешено носятся они вокруг мертвеца, топая ногами, визжа, смеясь непрерывно диким смехом. Наступает полная тьма. Еще светлеет лицо мертвеца, но вот гаснет и оно. Черный, непроглядный мрак. И во мраке слышно движение бешено танцующих, взвизгивания, смех, нестройные, отчаянно-громкие звуки оркестра. Достигнув наивысшего напряжения, все эти звуки и шум быстро удаляются куда-то, замирают… Тишина.
Опускается занавес
20 февраля 1908 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
– Сестра Милосердия, проснитесь! Сестра! Где же выход?.. Где же выход? Сестра Милосердия!
Молчание. В разных местах почти одновременно показываются Старухи . Происходит легкая, молчаливая, смешная для Старух игра: они загораживают выход Наследнику, кружат по комнате и, так бесшумно перебрасывая его, пропускают наконец к двери. Подняв над головою руки, с выражением ужаса Наследник убегает. Старухи тихонько смеются.
Разговор старух
– Здравствуйте!
– Здравствуйте! Какая славная ночь!
– Вот мы и снова собрались. Как ваше здоровье?
– Покашливаю.
Тихо смеются.
– Теперь недолго. Он сейчас умрет.
– Посмотрите на свечу. Пламя синее, узкое и стелется по краям. Уже нет воска, и только фитиль догорает.
– Не хочет гаснуть.
– А когда вы видели, чтобы пламя хотело гаснуть?
– Не спорьте! Не спорьте! Хочет пламя гаснуть или не хочет, а время идет.
– Время идет.
– Время идет.
– А вы помните, как он родился? Позвольте, дорогой родственник, поздравить вас с новорожденным!
– А вы помните розовенькое платьице и голенькую шейку?
– И цветы. Ландыши, с которых не высохла роса, фиалки и зеленую травку?
– Не трогайте, девушки, не трогайте цветов!
Смеются.
– Время идет.
– Время идет.
Смеются. Одна из Старух оправляет постель.
– Что вы делаете?
– Я оправляю постель, на которой умерла его жена.
– Зачем это нужно? Он сейчас умрет.
– Какая вы добрая!
– Теперь хорошо. Теперь он может идти.
– Когда его пустит Тот.
– Теперь хорошо. Теперь хорошо.
Широким дыханием через комнату проносится гармоничный, но очень печальный и странный звук. Зародившись где-то наверху, он трепетно гаснет во мраке углов. Похоже, как будто одна за другою лопнули многие струны.
– Что это?
– Это там, наверху, где давали бал. Это музыка!
– Нет, это ветер. Я была там. Я видела. Я знаю. Это ветер. Там выбиты стекла, и ветер звенит осколками их так гармонично.
– Да, это похоже на музыку.
– Там так весело! Там на корточках в темноте у ободранных стен сидят гости, но в каком виде, если бы вы знали.
– Мы знаем!
– И, ляская зубами, лают отрывчато: как богато, как пышно!
– Вы шутите, конечно?
– Конечно, я шучу. Вы знаете мой веселый характер.
– Как богато! Как пышно!
– Как светло!
Тихо смеются.
– Напомните ему.
Тесно окружают Человека, льнут к нему мягкими движениями, ласкают костлявыми руками, засматривают в лицо и шепчут вкрадчиво, въедаясь в самую глубину старого сердца:
– Ты помнишь?
– Как богато! Как пышно!
– Ты помнишь, как играла музыка на твоем балу?
– Он сейчас умрет.
– Кружились танцующие, и музыка играла так нежно, так красиво. Она играла так… (Тихо напевают мотив музыки, что играли на его балу.)
– Ты помнишь?
– Устроим бал! Я так давно не танцевала!
– Вообрази, что это дворец, сверхъестественно красивый дворец!
– Ты помнишь? Вот заливаются певучие скрипки. Вот нежно поет свирель. Вот…
Внезапно, перебивая речь Старух, начинает играть музыка, наверху в том месте, где находится зала. Звуки приносятся громкие и отчетливые. Старухи прислушиваются.
– Тише! Вы слышите?
– Они играют!
– Музыканты играют! (Дико кричит.) Эй, музыканты, сюда!
Остальные вторят:
– Эй, музыканты, сюда! Эй, музыканты, сюда!
Музыка наверху смолкает. Почти в то же мгновение по искривленным ступеням, выйдя из мрака, спускаются те три музыканта , что играли на балу. Выходят на середину, становятся в ряд, как стояли тогда. Тот, что со скрипкой, аккуратно подстилает на плечо носовой платок, и все трое начинают играть с чрезвычайной старательностью. Но звуки тихи, нежны и печальны, как во сне.
– Вот и бал!
– Как богато! Как пышно!
– Как светло!
– Ты помнишь?
Тихо напевая под музыку, начинают кружиться вокруг Человека, манерничая и в дикой уродливости повторяя движения девушек в белых платьях, танцевавших на балу. При первой музыкальной фразе они кружатся, при второй сходятся и расходятся грациозно и тихо. И тихо шепчут:
– Ты помнишь?
– Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
– Ты помнишь?
– Ты помнишь?
– Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
– Ты помнишь?
Танец становится быстрее, движения резче. В голосах поющих Старух проскальзывает странная, визгливая нотка; такой же странный смех, пока еще сдержанный, тихим шуршанием пробегает по танцующим. Проносясь мимо Человека, бросают ему в ухо отрывистый шепот:
– Ты помнишь?
– Ты помнишь?
– Как нежно, как хорошо!
– Как отдыхает душа!
– Ты помнишь?
– Ты сейчас умрешь, сейчас умрешь, сейчас умрешь…
– Ты помнишь?
Кружатся быстрее, движения резче. Внезапно все смолкает и останавливается. Застывают с инструментами в руках музыканты; в тех же позах, в каких застало их безмолвие, замирают танцующие. Человек встает, шатаясь, и неверными шагами идет к постели. Одна из Старух загораживает ему путь и шепчет в лицо:
– Не ложись в постель! Ты там умрешь!
– Ты там умрешь!
– Берегись постели!
Человек беспомощно останавливается и молит в тоске:
– Помогите мне кто-нибудь. Я не могу дойти до постели.
И вдруг точно видит все. Видит злобно насторожившихся Старух, блудливо заигрывающих со смертью: видит разрушение, и мрак, и смерть, царящие вокруг; видит как бы впервые каменный лик Некоего в сером и свечу, копотно догорающую в руке Его. Поднимает руку, и отступают Старухи. Закидывает седую, грозно-прекрасную голову, выпрямляется, готовясь к последнему бою, и кричит неожиданно громко, призывным голосом, полным тоски и гнева. В первой короткой фразе еще звучит старческая слабость; но с каждой последующей голос молодеет и крепнет; и, отражая на мгновение вернувшуюся жизнь, высоко взметывается красное, тревожное пламя свечи, озаряя окружающее суровым отсветом пожара.
– Где мой оруженосец? – Где мой меч? – Где мой щит? – Я обезоружен! – Скорее ко мне! – Скорее! – Будь проклят! (Падает у подножия постели и умирает.)
В то же мгновение, бессильно взметнувшись еще раз, гаснет пламя, и сильный сумрак поглощает предметы. Будто подались наконец стена и окна, задержавшие мрак, и густой, черной, победоносной волною он заливает все; только светлеет лицо умершего Человека. Тихий, неопределенный голос Старух, шушуканье, пересмеиванье.
Некто в сером . Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. И тот же холодный, равнодушный голос повторяет из глубокой дали, как эхо:
– Тише! Человек умер.
Молчание, тишина. Медленно густеет сумрак, но еще видны мышиные фигуры насторожившихся Старух. Вот тихо и безмолвно они начинают кружиться вокруг мертвеца – потом начинают тихо напевать – начинают играть музыканты. Сумрак густеет, и все громче становится музыка и пение, все безудержнее дикий танец. Уже не танцуют, а бешено носятся они вокруг мертвеца, топая ногами, визжа, смеясь непрерывно диким смехом. Наступает полная тьма. Еще светлеет лицо мертвеца, но вот гаснет и оно. Черный, непроглядный мрак. И во мраке слышно движение бешено танцующих, взвизгивания, смех, нестройные, отчаянно-громкие звуки оркестра. Достигнув наивысшего напряжения, все эти звуки и шум быстро удаляются куда-то, замирают… Тишина.
Опускается занавес
20 февраля 1908 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9