— Мне не нравится этот корабль. Я очень чувствителен к атмосфере. Это несчастливый корабль.
— До сих пор не замечал, — мрачно отозвался Граймс.
Обычно Граймс получал удовольствие от управления кораблем. На время старта он неизменно приглашал пассажиров в рубку — и чаще всего они принимали приглашение. Он не сделал исключения и для миссис Далвуд — в надежде, что она откажется. Но она согласилась. И теперь сидела в свободном кресле, не произнося ни слова, но все замечая. Лучше бы она постоянно спрашивала: «Зачем вы делаете это?» «Почему не делаете то?»
Она заставляла трепетать одним своим присутствием. Неровное биение инерционного двигателя казалось ему подозрительным. Медленно поднявшись над космодромом, «Щитомордник» сильно качнулся и отклонился градусов на семь от вертикали. Граймс знал, что выглядит это неважно — но ощущения были еще хуже. Оставалось одно — взлететь побыстрее, прежде чем диспетчер не отпустил шпильку в его адрес. Для пуска реактивного двигателя лейтенант выбрал момент, когда стройный корпус «Щитомордника» чуть отклонился по ветру. Граймс надеялся, что это будет выглядеть естественно. Пусть создастся впечатление, что капитан использует довольно сильный северо-западный ветер для придания кораблю дополнительной скорости. Он ухитрился повернуться в кресле, несмотря на сильное ускорение, и сказал, выдавливая слова:
— Пусть… ветер… поможет…
Совершенно спокойная, Комиссар подняла тонкие брови с прекрасно разыгранным равнодушием.
— Неужели?
— Время… деньги… — настаивал Граймс.
— Как и топливная масса, — заметила она.
Вспыхнув, Граймс вернулся к управлению. После этого дурацкого нырка, корабль шел хорошо. Бидль, фон Танненбаум и Словотный молча работали на своих местах. Не было даже обычных шуточек.
Граймс мрачно провел корабль сквозь последние перистые облака — в фиолетовый сумрак, к ярким немигающим звездам. Вскоре фон Танненбаум доложил, что они вышли из пояса излучения ван Аллена. Граймс, по-прежнему чувствуя на своем затылке холодный взгляд Комиссара, заглушил инерционный и реактивный двигатели. Затем медленно — куда медленнее, чем обычно, — развернул корабль к нужной звезде. Сделал поправку на дрейф Галактики…
…И понял, что нацелился не туда. Буркнув что-то неубедительное даже для себя самого насчет сверхкомпенсации, через несколько секунд, показавшихся минутами, он наконец развернул корабль в правильном направлении.
Он уже представлял себе, что начнется, когда запустят Движитель Манншенна — но ничего не произошло. Только обычное омерзительное дежа вю. Он увидел себя старым-престарым лейтенантом с длинной седой бородой… Впрочем, это вряд ли было вызвано изменением уровня темпоральной прецессии — скорее, псионическим полем, исходящим от Комиссара. Она не нравилась Граймсу, и он сильно подозревал, что это взаимно.
— Очень познавательно, мистер Граймс, — нарушила тишину Комиссар.
Она отстегнула ремень безопасности. Словотный и фон Танненбаум вскочили с кресел, намереваясь галантно помочь ей встать. Они столкнулись, фон Танненбаум упал, а Бидль плюхнулся сверху.
— Очень познавательно, — повторила Комиссар, грациозно высвободившись из кресла без всякой помощи. — Мистер Граймс, не могли бы вы зайти ко мне минут через десять? Нам нужно обсудить новый распорядок питания.
— Конечно, миссис Далвуд.
Граймс повернулся к сконфуженным офицерам.
— Будни Глубокого космоса, мистер Бидль.
Он всегда так говорил. Но на этот раз его терзало смутное подозрение — что ничего будничного больше не будет.
Ничего будничного больше не было.
Обычно команда «Щитомордника» предпочитала количество еды качеству, и тугие пояса принимались как само собой разумеющееся. Даже если у кого-то получалась непонятная и, наверное, несъедобная масса, которой все же можно было набить брюхо, она неизбежно съедалась — с бутербродами. Но эти счастливые — относительно счастливые — дни остались позади.
Как Комиссар и говорила Граймсу, ее роботы прекрасно готовили, хотя назвать их шеф-поварами было бы преувеличением. В том, что касалось тонкости вкуса и аромата, а также украшения блюд, их никто не мог упрекнуть. Но для обычного астронавта количество еды столь же важно, как и качество. Добавки были отменены. Должно быть, бездушные машины точно подсчитали, какое количество калорий требуется каждому на корабле, чтобы эффективно работать — и люди получали порции в соответствии с этими расчетами. Кроме того, по крайней мере один из механических слуг всегда дежурил на камбузе или в кладовых. Капитану и офицерам стало ясно, что о любой попытке «перекусить» будет немедленно доложено миссис Далвуд.
Настоящий капитан, с золотой лентой на погонах и кокардой на фуражке, ни за что не стал бы терпеть такое положение дел. Но Граймс, при всей его власти и ответственности, был всего лишь младшим офицером, лейтенантом, притом обойденным повышением. А Комиссар, хоть и гражданское лицо, могла даже адмиралов заставить прыгать через обруч.
Граймс хотел есть.
Однажды утром, по корабельному времени, он отправился в солярий, чтобы немного потренироваться — ежедневная гимнастика входила в распорядок. Вообще этот отсек назывался «гимнастическим залом», но составлял часть «фермы», и поэтому на его долю приходилась часть ультрафиолета, освещающего гидропонные установки. Обычно Граймсу удавалось подгадать время, когда миссис Далвуд и ее горничная Розалин уже уходили — он не горел желанием с ними встречаться. Нельзя сказать, чтобы Граймс — или они — испытывали какую-нибудь стыдливость, но он старался как можно меньше иметь с ними дело. Но на этот раз они задержались.
Войдя в солярий, лейтенант сразу заметил халаты, висящие у двери сауны. Он пожал плечами. Ну и что? Это его корабль. Он разделся до плавок и взгромоздился на велотренажер. Крутя педали и посматривая на часы, он чувствовал себя почти счастливым.
И тут уголком глаза он заметил, что дверь сауны открылась. Комиссар и ее горничная вышли.
Впервые Граймс видел ее обнаженной — и чудом удержался, чтобы не присвистнуть. Она была весьма хороша — конечно, если вы поклонник аристократической худобы. Не прекращая крутить педали, лейтенант вежливо кивнул.
Комиссар остановилась и смерила его взглядом.
— Мистер Граймс, — сказала она. — Ваша форма стала несколько лучше — но это, скорее всего, благодаря хорошо сбалансированной диете.
Она направилась к тренажеру, аккуратно переступая по ковру изящными ногами. Ее бюст слегка покачивался.
— Слезьте, пожалуйста, с этой штуки.
Граймс слез — так, чтобы тренажер оказался между ними. Миссис Далвуд наклонилась, плавно и грациозно, и повернула рукой педали.
— Мистер Граймс! Как вы хотите получать пользу от этих упражнений, если выполняете их неправильно?
Она повернула рычажок настройки на колесе, потом снова повернула педали. Под гладкой загорелой кожей ее правой руки четко обрисовались мускулы. Комиссар улыбнулась и скомандовала:
— Вперед, астронавт!
Граймс повиновался. Теперь ему приходилось буквально лезть вон из кожи, чтобы заставить колесо вращаться. Он катался на настоящих велосипедах, но перед крутыми подъемами всегда предпочитал спешиваться. Комиссар стояла и наблюдала. До сих пор он не представлял, как красивая обнаженная женщина может не нравиться. Но все когда-нибудь бывает в первый раз.
Комиссар повернулась к своей горничной:
— Розалин, последней на тренажере работала ты. Это ты его так установила?
Девушка виновато покраснела — от корней волос до пят:
— Да, мэм.
— Видимо, за тобой тоже придется последить, — Комиссар взглянула на часы, составлявшие всю ее одежду. — К сожалению, я должна кое-что сделать. Но ты можешь остаться здесь еще на тридцать минут. Опять велосипед, гребля, турник. А вы, мистер Граймс, проследите: пусть она сделает хоть что-то, чтобы согнать этот омерзительный жир.
Граймс промолчал. У него не было дыхания, чтобы говорить.
— Да, мэм, — выдохнул он.
Миссис Далвуд надела халат, всунула ноги в сандалии и грациозно прошествовала к двери, даже не оглянувшись на мужчину на велосипеде и девушку на гребном тренажере.
Как только дверь закрылась за Комиссаром, Розалин перестала грести.
— Фу! — выдохнула она. Граймс продолжал крутить педали.
— Эй, капитан. Отдохните немного. Стоп машина — или как у вас там говорят.
Граймс перевел дух и сказал:
— Лучше не останавливаться.
— Мы в безопасности, капитан, — усмехнулась девушка. — Она так привыкла, что все подчиняются ее приказам, что даже не подумает проверять.
— Ну, ты ее лучше знаешь, — заметил Граймс.
— Еще бы. — Девушка поднялась со скользящего сиденья тренажера и плюхнулась на пол.
Граймс решил, что она столь же привлекательна, как ее хозяйка, но обладает несомненным преимуществом — молодостью. Ну, и несколько более выразительными формами. Граймс поймал себя на том, что рассматривает ее точно медик. Она действительно теряла вес — ее кожа выглядела не такой упругой, как следовало бы.
Девушка заметила его взгляд и пожаловалась:
— Да, приходится голодать…
— Как и все мы, Розалин.
— В этом-то вся проблема, капитан.
— Но тебя же всегда так кормят.
— Черта с два. По ночам я свободна и могу объедаться пирожками и конфетами, и горячими булочками с маслом, и жареной свининой с хрустящей корочкой…
— Пожалуйста, перестань, — взмолился Граймс. — У меня слюнки текут.
— Но у вас на корабле, — продолжала она, — приходится ходить по струнке. Здесь некуда бежать.
— Думаю, да.
— Но вы-то, конечно, можете что-нибудь сделать. У вас полные кладовые хлеба…
— Да, но…
— Вы же не боитесь ее, капитан?
Ее огромные глаза умоляюще смотрели на него. Черные… нет, темно-фиолетовые.
— Гхм. — Его взгляд скользнул ниже и поспешно вернулся к ее лицу. Казалось, каждая линия ее пышного тела приглашала, почти звала… Граймс не был снобом, и ее статус служанки не много значил для него. Но она служанка Комиссара. Говорят, у хозяйки нет секретов от горничной — а наоборот? В любом случае, они женщины. А значит, болтают друг с другом, и разница в положении им совсем не мешает.
— Я хочу есть, капитан, — жалобно сказала девушка.. — Как и я, Розалин.
— Но вы же капитан. Граймс слез с тренажера.
— Мне пора в сауну.
Он бросил плавки в направлении своей висящей одежды и направился к парилке. Девушка последовала за ним. Он растянулся на одной из скамеек, она плюхнулась напротив и повторила:
— Я хочу есть.
— Все эти проклятые роботы, — пожаловался Граймс. — Все время ошиваются на камбузе и в кладовой.
— Сегодня вечером их не будет.
— Откуда ты знаешь?
— Они умеют не только готовить. Даже я не знаю всего, на что они запрограммированы. Но вот что я знаю: она работала над каким-то рапортом, и завтра его надо будет зашифровать для передачи. Она дает шифровать Джону — это тот, у которого золотая шишечка на голове, — а Джеймс дешифрует каждый лист, как только Джон его заканчивает — чтобы удостовериться, что нет ошибок.
— А они когда-нибудь бывают?
— Нет. Но она любит во всем быть уверенной.
— Да уж.
Граймс ждал, когда начнет выделяться пот.
— Скажи, когда эти шифровки-дешифровки будут происходить?
— После ужина.
— И нет никаких шансов, что она сделает перерыв?
— Никаких. Если она что-нибудь начала, то обязательно закончит.
— Гхм.
Наконец пот заструился из всех пор. Девушка встала, вытащила березовый веник и принялась легонько похлопывать лейтенанта. Граймс оценил этот знак внимания.
— Гхм. А ты свободна, пока идет этот сверхсекретный процесс?
— Да.
— И она начнет около 20:00?
— Да, капитан.
— Тогда встречаемся у камбуза. Скажем, в восемь пятнадцать.
— Да!
— Тост с толстым слоем масла… — мечтательно пробормотал Граймс, решив, что разговоры о еде отвлекут его от других мыслей.
— Непременно… — подхватила Розалин.
— И сардины…
— Жирные сардины в масле…
— С дольками лимона…
— С майонезом… — поправила она.
— Ну хорошо, с майонезом.
— И кофе. С сахаром и горой сливок…
— Я уж лучше пиво, даже если от него толстеют.
— Можно пить пиво за едой и кофе после…
Открылась дверь и вошел Холлистер. Без одежды телепат еще больше походил на оживший скелет. Граймс посмотрел на него с некоторой неприязнью. Будем надеяться, что он не подслушивал. Конечно, это нарушение чрезвычайно строгого кодекса Райновского института, но телепаты, несмотря на постоянные заявления о собственном превосходстве, всего лишь люди.
— Я уже почти сварился, Розалин, — сказал Граймс. — Я тоже, капитан.
Она встала со скамейки — пот стекал с нее градом — и прошла в душ. Сквозь закрытую дверь Граймс услышал звук льющейся воды и вскрик: вода оказалась слишком холодной. Затем раздался вой сушилки, и девушка пробежала через парилку обратно в солярий.
— Девочка что надо, — прокомментировал Холлистер.
— Мы не короли и не крестьяне, — холодно ответствовал Граймс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23