Отдаленный рокот мотора заставил длинношерстных овец, пасшихся у
древних стен замка, приподнять головы. Занимался рассвет, красное солнце
живым шаром зависло над долиной, разбрасывая вокруг длинные разноцветные
тени. Когда "джип" неожиданно вынырнул из-за ближайшего холма и начал
спускаться в их сторону, овцы, заметавшись, спешно разбежались; вразнобой
зазвенели колокольчики, будто призывая непрошеных гостей к молитве.
"Джип", приблизившись к стене замка, остановился. Из машины выбрались
Бугенгаген и Морган. Раннее утро было прохладным, но это, похоже, заметил
только Майкл. Бугенгаген судорожно рылся в багажнике, выискивая среди
автомобильного хлама еще одну шахтерскую каску. Там, куда они
направлялись, им ОБОИМ нужны были каски. Внизу было так темно, что света
одной лампы недоставало, а опасность обвала была слишком велика.
Ни Бугенгаген, ни Морган не заметили в суете одной детали. На стене,
в самой ее высокой точке, сидел огромный ворон и наблюдал за ними. В его
глазах застыла ненависть.
Мужчины пересекли просторный и сумрачный банкетный зал, окруженный
шестью пятидесятифутовыми колоннами. С потолка, головами вниз, свисали
спящие летучие мыши. Старик прижал кожаный мешочек к своей груди, будто
боялся хоть на секунду расстаться с ним. Мужчины включили фонари на касках
и начали осторожно спускаться по истершимся ступеням в подземные переходы.
Совсем недавно здесь уже побывали археологи. Плиты были сложены там,
где производились самые последние раскопки, кругом было грязно, на каждом
шагу встречались ямы. Все было свалено в одну кучу: и современное
оборудование, и древние раскопки - все это было накрыто пластиковой
пленкой и лежало вдоль стены.
Вдруг Морган увидел нечто, заставившее его похолодеть. Сердце его
судорожно забилось, готовое выпрыгнуть из груди. Морган чуть не
задохнулся, разглядев на каменной стене гравюру и отвратительную, и
прекрасную одновременно. На ней была изображена женщина, восседающая на
багряном Звере. Семь отвратительных и уродливых голов было у Зверя и
десять ужасных рогов; весь он был испещрен словами на древних языках,
таких древних, что не говорили на них, наверное, целую вечность.
- "Вавилонская блудница", - прочел вслух завороженный Морган.
Ужасное имя эхом отозвалось в подземелье. Майкл отвел глаза от
гравюры и заметил, что Бугенгаген, вскарабкавшись наверх, скрылся в
стенном проеме. Морган невольно вздрогнул и последовал за своим учителем.
Перспектива остаться в темноте один на один с "Вавилонской блудницей"
ужаснула Майкла. И он очутился в следующем зале.
Она была там. Стена Игаэля. Свет от фонаря на каске Бугенгагена
выхватил из мрака гениальную картину художника, сошедшего в дальнейшем с
ума. На них смотрело жуткое, зыбкое и вечно изменчивое лицо Сатаны.
Самый крупный фрагмент картины вызывал ужас: Сатана в пору своей
зрелости. Он был уже почти сброшен в Хаос. Дьявол цеплялся за край
пропасти, мускулистые руки и ноги напряглись в последнем усилии, а
огромная летучая мышь распростерла-над ним крылья, пытаясь защитить своего
господина. Лицо Сатаны было повернуто в сторону и неясно очерчено.
На втором фрагменте была изображена голова. Вместо волос из скальпа
выползали извивающиеся змеи с острыми языками. Но голова эта также не
имела четкого рисунка лица.
Был здесь еще один портрет, самый незначительный по размеру - Сатана
в детстве. Лицо выписано с потрясающей четкостью. Оно было прекрасно,
подобно ликам херувимов эпохи Возрождения. Лицо Дэмьена Торна.
- Ну что, убедит тебя этот портрет? - проговорил Бугенгаген.
Но Моргану уже не нужны были никакие доказательства. Зачарованный, он
медленно двинулся к стене, притягиваемый все ближе и ближе портретом. И
вдруг в туннеле раздался звук, напоминающий щелканье кнута. Сразу вслед за
ним послышался грохот. Морган споткнулся и шагнул в сторону Бугенгагена.
Оба застыли на месте. Секунды растягивались до бесконечности.
Внезапно потолок туннеля перед ними подался и стал рушиться, поднимая
столбы пыли. Пыль клубилась, и Морган стал задыхаться. Бугенгаген
оставался спокойным. Откашлявшись, Майкл обратился к археологу:
- Здесь есть еще выход?
Бугенгаген отрицательно покачал головой и тотчас почувствовал, как
его охватывает дикий страх. Ученый осознал причину происходящего и в тот
же момент понял, что они уже ничего не смогут сделать.
Снова раздался грохот и скрежет. Потолок позади них рухнул. Проход в
туннеле составлял теперь не более пяти футов шириной, туннель становился
их могилой.
Морган в ужасе взглянул на Бугенгагена. Старик закрыл глаза,
смирившись со своей участью. Он был готов к смерти.
И вдруг послышался новый звук. Поначалу Морган не понял, откуда он
доносится, но потом заметил тоненькую струйку песка, просачивающуюся из
крохотного отверстия в потолке. Тут же образовалось второе отверстие.
Через мгновение их было уже четыре. Потом двенадцать. Вскоре пошел
настоящий песочный дождь. Песок попадал в глаза, забивался в рот; песочная
куча у ног археологов росла и росла.
Тут и Морган ясно осознал приближение смерти. Он окинул взглядом
туннель: внизу, под его ногами, покоилась "Вавилонская блудница". Ее уже
почти засыпало песком. В диком и бессмысленном порыве Майкл принялся
разгребать песок, разбрасывая его в разные стороны. Через несколько минут
пальцы начали кровоточить, и Морган заплакал.
- Антихрист здесь! - прокричал Бугенгаген сквозь шум струящегося
песка. - Вручи свою душу Господу!
В ответ снаружи раздался грохот, стены и колонны зашатались и стали
оседать. Глубоко под ними послышался могучий гул. Морган, всхлипывая,
продолжал расшвыривать песок, пытался освободить от него стену, чтобы
докопаться до лаза. Но уровень песка поднялся уже до его пояса и стал
стремительно расти.
Глаза Бугенгагена были закрыты. Он молился: "И дано ему было вложить
дух в образ зверя... чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы
убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя". - Старик
замолчал, затем снова заговорил: "Благослови нас, Иисус Христос, и прости
нам..."
Песок достиг их подбородков. Морган что-то невнятно бормотал.
Бугенгаген же продолжал: "...и покажется, что силы зла одолеют нас и
возьмут верх, но ДОБРО _п_о_б_е_д_и_т_. Ибо сказано в Апокалипсисе: ...и
не войдет ничто нечистое и никто, преданный мерзости и лжи... а ночи там
не будет... ибо слава Божия осветила его, и светильник его - Агнец..."
Песок поднялся до губ, вот он уже засыпал нос, глаза, а когда, накрыл
их каски, свет от фонарей мгновенно погас. Тьма поглотила пространство. И
пришла смерть.
Последний исполинской силы толчок, подняв к небу огромное облако пыли
и щебня, превратил замок в руины.
Лишь две вещи остались нетронутыми. Стена Игаэля и лежащий у ее
основания кожаный мешочек Бугенгагена. Как будто в последний момент
какая-то другая сила, могучая и равная по мощности первой, вырвала у нее
из рук единственное доказательство.
Внезапно из-под клубящихся пылью облаков стремительно вылетел черный
ворон. Он кружил над развалинами, издавая пронзительные и наводящие ужас
крики, затем взмыл в небо к поднимающемуся солнцу и растаял в раннем
утреннем тумане.

1
Неровное, потрескивающее пламя костра освещало не по-детски серьезное
лицо двенадцатилетнего мальчика. Напряженно застыв, он уставился на
мечущиеся огненные языки. Мальчик пытался что-то вспомнить. Он чувствовал
в крови толчки зыбких первобытных ощущений, где-то в глубинах его мозга
таилась древняя мудрость, связывающая подростка с временами давно
минувшими...
- Дэмьен?
Мальчик не шелохнулся. Садовники продолжали сгребать вокруг него
опавшие листья.
Будто окаменев, стоял мальчик перед большим костром посреди широкой
аллеи, ведущей к огромному старому особняку. Этот дом, напоминающий скорее
дворец, находился в северной части Чикаго и принадлежал его приемным
родителям.
Мысли подростка находились далеко отсюда, в ином времени и
пространстве. Мальчик видел себя в окружении бесконечных ярких пылающих
огней, стоны и непрекращающиеся вопли неслись со всех сторон - это стонали
те, кто безмерно страдал, и боль их была оттого отчаянней и тяжелей, что
конца ей не предвиделось.
- Дэмьен!
Видение исчезло. Дэмьен Торн тряхнул головой и обернулся на голос. Он
прищурился, глядя на солнце, медленно скатывающееся за позолоченную крышу
дома. На балконе третьего этажа стоял его двоюродный брат Марк и изо всех
сил махал ему руками.
Дэмьену нравился Марк. Всегда добродушный и щедрый, Марк искренне
полюбил сводного брата, семь лет назад попавшего в их семью. Между
братьями установилась такая близость, какая редко возникает даже между
родственниками. Оба носили тщательнейшим образом отутюженную форму военной
академии, где они учились. Мальчики приезжали домой, чтобы отметить День
Благодарения в семье. А теперь пришло время возвращаться в школу. День
Благодарения вообще был самым грустным праздником в году - ведь именно
после него Торны закрывали свой летний дом и переезжали на зиму в город. И
так до следующего июня.
Дэмьен помахал в ответ рукой.
- Иду! - крикнул он и, обернувшись, бросил садовнику: - До следующего
лета, Джим. - Старик едва кивнул в ответ.
Пружиня четкий и ладный шаг, Дэмьен помчался к дому, стрелой пронесся
по лужайке и влетел в массивные двери особняка.
Марк тем временем вытащил свой любимый рожок и протрубил что-то
печальное.
Дэмьен уже поднимался по лестнице.
Ему вот-вот должно было стукнуть тринадцать. Необыкновенный возраст,
когда мальчик в полную силу должен ощутить свое мужское начало.
Дедушка Дэмьена - Реджинальд Торн завладел этим угодьем в 20-е годы.
Это был обширный кусок земли на озере Мичиган в северной части Чикаго.
Часть заработанных во время первой мировой войны денег он использовал на
постройку пышного особняка. Злые языки утверждали, что он просто свихнулся
на этой почве. Над ним посмеивались, но всем сплетням пришел конец, когда
сюда проложили прекрасную автомобильную дорогу. И теперь все, у кого
имелся в запасе хоть какой-нибудь капиталец, начали спешно застраивать
северное побережье озера. Но ни у кого из вновь прибывших не было такого
роскошного дома.
Торн часто повторял, что возвел эти чертоги для своих сыновей Роберта
и Ричарда. Он обожал своих сыновей и, видя в них продолжение рода, делал
для мальчиков все возможное. Когда их не приняли в престижную
Дэвидсоновскую Военную Академию по причине того, что их отец занимается
"торговлей", Торн выложил кругленькую сумму на постройку новой гимназии
Мальчиков туда, естественно, приняли, школе было присвоено имя их отца, а
Ричард и Роберт закончили ее с отличием.
Роберт, старший сын, занимался дипломатией. А Ричард с головой ушел в
семейный бизнес. Торн был доволен обоими. Все шло по его плану. Незадолго
до своей смерти Реджинальд вложил деньги в постройку огромного музея в
самом сердце Чикаго. В этом музее должны были демонстрироваться древние
христианские реликвии и произведения искусства.
Он не дожил до того дня, когда был достроен музей. Как не дотянул и
до времени расцвета "Торн Индастриз". И, к счастью, его уже не было в
живых, когда его сын Роберт Торн - посол при английском дворе - был
застрелен на церковном алтаре, где он, вскоре после трагического и
необъяснимого самоубийства горячо любимой жены, пытался, очевидно,
зарезать собственного сына.
Никто не знал, что помнил Дэмьен из событий того страшного дня, семь
лет тому назад, когда отец волочил его к алтарю, чтобы вонзить в его
маленькое, бешено колотящееся сердце кинжал, как замертво упал, сраженный
пулей британского констебля.
Скорее всего Дэмьен ничего не помнил об этом трагическом дне, но
психика его, по-видимому, была травмирована, и Ричард Торн запретил
обсуждать события семилетней давности. Его вторая жена Анна - детский
психолог - была убеждена, что вся эта драма погребена в глубинах
подсознания Дэмьена, что может наступить час, когда мальчик все вспомнит,
и совершенно непредсказуемо, в каких формах поведения проявится это
воспоминание. Анна высказала Ричарду свои опасения. Но муж не дослушал ее.
В конце концов, разве Дэмьену чего-нибудь не хватало?
Марк ничего не знал об этой трагедии, ему лишь сказали, что родители
Дэмьена погибли при ужасных обстоятельствах и любое упоминание об их
гибели может оказаться слишком болезненным для его сводного брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22