Мартин всегда был наиболее практичным из двух партнеров компании «Гудвин и Сэмьюэлс, фотографы на все случаи жизни», и в основном благодаря его искусству их маленькому делу в Итоне удалось пройти без особых потерь через многие трудные годы. Младенцы, свадьбы, обручения, общественные деятели всех мастей, школьные спортивные команды, промышленные предприятия – они брались за все, и все приносило им приличный и постоянный доход вот уже на протяжении семнадцати лет.
И теперь эта авиакатастрофа заставила их окунуться с головой в совершенно иную сферу. В тот вечер они засиделись допоздна в своей фотолаборатории, готовя экстренную подборку снимков нового завода, только что построенного в окрестностях Слоу, когда ужасающий рев реактивных двигателей аэробуса, пронесшегося над самыми крышами домов на Хай Стрит, почти оглушил их. И когда вслед за этим они услышали взрыв, от которого содрогнулось все здание, они сразу поняли, в чем дело, и Мартин выскочил из темной лаборатории, не обращая внимания на то, что хлынувший в нее поток света может испортить их пленки, успев только крикнуть партнеру, чтобы тот захватил с собой две камеры и столько кассет с чистой пленкой, сколько сможет унести.
Партнеры засняли место катастрофы со всех возможных точек, запечатлев наиболее драматические моменты аварии еще до того, как туда прибыла бригада спасателей. Оба были слишком ошеломлены, чтобы остро реагировать на зрелище унесенных человеческих жизней, и продолжали автоматически щелкать фотоаппаратами всю ночь; время от времени то один, то другой отправлялся в студию, чтобы пополнить запасы фотопленки. Та ночь круто изменила всю их жизнь – они смогли заснять сцены, которые редко кому из фотографов удавалось запечатлеть прежде: кульминационные моменты крупного бедствия.
Но хотя в последующие недели охваченный энтузиазмом Мартин заключил кучу выгоднейших сделок со средствами массовой информации, а также, наплевав на этику, выставил в двухсторонней витрине студии лучшие фотографии этой трагедии, Эрнест ощущал определенное беспокойство. Он начал бояться работать один в темной лаборатории, неважно, днем или ночью; темнота и тишина придавали яркую объемность жутким снимкам, которые он проявлял. В последние недели его беспокойство усилилось, и нервное напряжение достигло того предела, когда едва удается держать себя под контролем. У него появилось чувство, что за ним постоянно следят. Уже не раз, когда он сидел в темной лаборатории, освещенной зловещим красным светом, он вдруг начинал ощущать за спиной чье-то присутствие. Конечно, там никого не было, и он ругал себя за свою сверхвпечатлителъность. Тем не менее, в последнее время это ощущение стало настолько сильным, что он уже не мог его преодолеть.
Когда он рассказал об этом Мартину, его партнер только рассмеялся и сказал, что это совсем не удивительно, когда работаешь один в темноте, да еще в окружении образов смерти, ко беспокоиться не стоит, очень скоро они распродадут все фотографии, что отсняли на месте катастрофы, и можно будет отдохнуть и насладиться своим финансовым успехом. Но Эрнест считал, что вряд ли сможет долго продолжать в том же духе. Пока Мартин занимался коммерческими вопросами (к чему он, безусловно, имел больше таланта), вся работа по изготовлению отпечатков легла на него. Но сегодня, после внезапной и необъяснимой смерти нескольких человек, он почувствовал в воздухе новое напряжение. Это было не то ясное ощущение подавленности, которое висело над Итоном подобно темной серой пелене со времени катастрофы; это было ощущение новой грядущей беды.
Эрнест вытащил фотографию и бросил ее в большую ванну с водой, чтобы смыть остатки реактивов с ее поверхности. Она плавно закружилась в струе воды и затем всплыла на поверхность вверх изображением. Уже в который раз пораженный ее жутким содержанием, Эрнест смотрел на лениво покачивающуюся в струях воды фотографию, одновременно вытирая остатки реактива с пальцев о белый халат. На фотографии были изображены ряды завернутых в белые, испачканные землей и кровью простыни фигур, по очертаниям которых можно было легко догадаться, насколько изувечены скрытые под простынями тела. Снимок был сделан в первые часы рассвета и его четкость заставила Эрнеста внутренне содрогнуться. С одной стороны было видно нечто более массивное, накрытое более плотной тканью – там лежали большие пластиковые мешки, скрытые от случайных глаз, дабы их жуткое содержимое не нервировало спасателей. Он знал, что там находятся отдельные части тел, которые будут кремированы в таком виде, потому что идентифицировать их и приложить к телу, которому они принадлежали, не представлялось возможным.
И пока он разглядывал плавающую фотографию, ему показалось, что он может различить трупы, скрытые под простынями; их почерневшие тела, их лица, искаженные страшной гримасой смерти. Он вцепился руками в край ванны, чтобы немного успокоиться; в его груди все напряглось. Он почти слышал крики и мучительные стоны их душ, их жалобные голоса звучали все громче и громче. Их души все еще были здесь, они не ушли. И он чувствовал их.
Как будто из-за своих фотографий, из-за того, что он столько дней провел в темной лаборатории один на один с их образами, между ними возникла некая связь. Каким-то образом он ЗНАЛ, что они чего-то ждут. Или кого-то. Что трагедия еще не завершилась.
* * *
Преподобный Биддлстоун неуверенной походкой шел по каменистой дорожке, старательно отводя взгляд от высокой сложенной из серого камня церкви, стоящей в конце сквера с военным мемориалом. Его спутник слегка придерживал его за руку, так как викария слегка покачивало. Они прошли через маленькую калитку справа от них, которая вела прямо к дому викария, где того уже нетерпеливо поджидала в дверях экономка.
Он вошел в дом, улыбнувшись женщине в ответ на слова сочувствия, заверил ее, что вполне здоров, и с облегчением уселся в удобное кресло в гостиной.
– Я бы предпочел, чтоб ты там еще задержался, Эндрю, – сказал спутник.
– Нет, нет, я чувствую себя превосходно, Ян. Спасибо, что ты меня проводил, но я думаю, тебе самое время возвращаться в свой офис.
Ян Филбери, являвшийся Секретарем Совета Итона, а также руководителем местного хора и церковным органистом, ворчливым тоном выразил свое неудовольствие.
– Еще бы один день не помешал, Эндрю. Я хочу сказать, что нельзя потерять сознание просто так, без всяких причин. Доктору надо было настоять, чтобы ты остался еще на день для обследования.
– Он пытался. Но я настоял на обратном. Я действительно чувствую себя прекрасно.
– Ты еще не вспомнил, что с тобой произошло? Почему ты вдруг лишился чувств?
Викарий покачал головой.
– Ну, хорошо, Эндрю, – сказал Филбери, я оставлю тебя сейчас в покое. Но учти, я еще зайду вечером, и если увижу, что тебе хоть немного стало хуже, я тут же приведу доктора.
Викарий улыбнулся ему слабой болезненной улыбкой; взгляд его был устремлен куда-то в бесконечность. Да, он вспомнил, но пусть это будет его бременем.
Когда Филбери ушел, а экономка скрылась на кухне, чтоб приготовить легкий ужин, он наконец смог сосредоточиться. Ян рассказал ему о вчерашних двух странных смертях, а викарий был уверен, что между ними и смертью человека на реке есть какая-то связь. Он закрыл глаза, но почти сразу же снова открыл их. То, что довелось ему увидеть в церкви, было слишком ярко, слишком четко стояло в его памяти. Это напугало его до смерти, и, тем не менее, оп знал, что должен пойти туда сегодня вечером. Не имея ни малейшего представления о том, что ему предстоит, он знал только то, что он там понадобится, и поэтому просил Господа дать ему мужества.
Он опустился на колени рядом с креслом, положив сцепленные ладони на подлокотник и начал молиться так самозабвенно, как он еще ни разу в своей жизни не молился.
Глава 14
Келлер осторожно вклинился в поток мчащихся по скоростной трассе автомашин и резко нажал на акселератор, чтобы войти в общий темп движения. Закрепившись в потоке автомобилей, он немного расслабился и взглянул в сторону Хоббса, сидящего рядом с ним. Рот и подбородок медиума были прикрыты марлевой салфеткой, закрепленной широкими полосами пластыря, на носу была такая же, но более узкая повязка. Хотя оба они отдыхали большую часть этого дня, вечерний поток машин, стремящихся вырваться из Лондона, уже начал утомлять Келлера.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он Хоббса.
Медиум тут же сморщился от боли, как только попытался ответить.
– Болит, – все, что удалось ему выдавить из себя.
– Жаль, что я не успел остановить вас, – сказал Келлер извиняющимся тоном.
– Это не ваша вина, – слова едва можно было разобрать.
– Я очень сожалею, что вовлек вас в это дело.
Медиум пожал плечами.
– Такие ситуации практически не подвластны воле человека.
Келлер понимал, что Хоббсу больно говорить, но ему нужно было столько узнать от медиума. Он все еще не понимал многого из того, что произошло.
Жестокость вчерашних событий сильно встревожила его, и он вдруг вспомнил широко обсуждавшиеся в прессе последствия изгнания нечистой силы, предпринятого двумя йоркширскими священнослужителями несколько лет тому назад. Как сообщалось, двое священнослужителей, викарий англиканской церкви и священник-методист, изгнали из некоего человека сорок злых духов, но не смогли справиться с тремя оставшимися – безумием, тягой к убийству и жестокостью. Этого человека отпустили домой, где он затем убил свою жену, вырвал у нее глаза и язык и содрал кожу с половины ее лица голыми руками. Этот случай потряс весь мир, но Келлер и, как он полагал, остальная часть здравомыслящего общества, безоговорочно сочла это убийство делом рук неистового безумца, возлагая на двух служителей церкви вину за то, что они своими действиями способствовали проявлению наклонностей этого человека. А вчерашний случай заставил Келлера взглянуть на это дело совсем по-другому. Он с беспокойством посмотрел на Хоббса.
– Кто они? Почему они вам сделали это?
Медиум несколько мгновений молча изучал профиль Келлера, потом ответил:
– Вы же знаете, мистер Келлер, кто они такие. Но если бы я только мог предположить, что среди них окажется ОН, то я думаю, я постарался бы держаться от вас как можно дальше.
– Вы имеете в виду Госуэлла?
– Да, Госуэлла. Он был злодеем при жизни и, похоже, остался им и после смерти.
– Я не понимаю...
– Вы не понимаете, но теперь вы, по крайней мере, верите в жизнь после смерти.
Келлер кивнул.
– Вообще-то я никогда и не отрицал такой возможности. Просто, я над этим по-настоящему не задумывался.
– Боюсь, что вы были свидетелем наихудшего проявления ее могущества. В большинстве случаев люди обращаются к спиритизму, когда ищут утешения после потери близкого человека; иные проявляют к нему интерес из чистого любопытства или в погоне за острыми ощущениями, в поисках необычного. К несчастью, на вас реальность загробной жизни свалилась как снег на голову.
Келлер грустно усмехнулся.
– Скажите лучше, как лавина.
Он увидел свободное место в среднем ряду, включил указатель поворота и перешел в этот ряд. Стэг начал набирать скорость.
– А что случилось с ними? Почему они стали такими? – вдруг спросил он.
Хоббс задумчиво покачал головой. Разговаривая, он морщился от боли и при этом прижимал пальцы к своим изувеченным губам, отчего его слова становились еще более неразборчивыми. Келлер придвинулся к нему, чтобы лучше слышать.
– Когда мы встретились первый раз, я говорил вам, что после катастроф подобного рода отлетевшие от тел души часто пребывают в состоянии шока, они становятся, как мы говорим, «кризисными» душами. Мы не знаем того, как долго может длиться такое состояние – это могут быть часы, дни, годы и даже столетия. Иногда необходимо, чтобы что-то свершилось в этом мире, для того, чтобы они смогли покинуть его, освободиться от того, что их здесь удерживает. В данном же случае похоже, что вы один являетесь тем человеком, который может освободить их.
Келлеру вспомнился голос Кэти, который он слышал прошлой ночью. Было так много разных голосов – среди них он узнал и голос капитана Рогана, – но когда они затихли, когда Хоббс уже фактически вышел из состояния транса, и Келлер почувствовал словно он куда-то проваливается, парализованный яростным натиском духов, она пришла к нему, ее голос был мягким, полным сострадания. Она предостерегла его от чего-то, но сейчас это все вспомнилось очень смутно; он не мог восстановить в памяти ее слова. Но он чувствовал ее сердечность, и это доставляло ему ощущение покоя. Теперь он понимал, почему многие люди продолжают тянуться к своим возлюбленным и после того, как смерть разлучит их. Их близость, их взаимная преданность не умирает со смертью их физических тел, а продолжает существовать, их взаимная привязанность становится мостиком, соединяющим два мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
И теперь эта авиакатастрофа заставила их окунуться с головой в совершенно иную сферу. В тот вечер они засиделись допоздна в своей фотолаборатории, готовя экстренную подборку снимков нового завода, только что построенного в окрестностях Слоу, когда ужасающий рев реактивных двигателей аэробуса, пронесшегося над самыми крышами домов на Хай Стрит, почти оглушил их. И когда вслед за этим они услышали взрыв, от которого содрогнулось все здание, они сразу поняли, в чем дело, и Мартин выскочил из темной лаборатории, не обращая внимания на то, что хлынувший в нее поток света может испортить их пленки, успев только крикнуть партнеру, чтобы тот захватил с собой две камеры и столько кассет с чистой пленкой, сколько сможет унести.
Партнеры засняли место катастрофы со всех возможных точек, запечатлев наиболее драматические моменты аварии еще до того, как туда прибыла бригада спасателей. Оба были слишком ошеломлены, чтобы остро реагировать на зрелище унесенных человеческих жизней, и продолжали автоматически щелкать фотоаппаратами всю ночь; время от времени то один, то другой отправлялся в студию, чтобы пополнить запасы фотопленки. Та ночь круто изменила всю их жизнь – они смогли заснять сцены, которые редко кому из фотографов удавалось запечатлеть прежде: кульминационные моменты крупного бедствия.
Но хотя в последующие недели охваченный энтузиазмом Мартин заключил кучу выгоднейших сделок со средствами массовой информации, а также, наплевав на этику, выставил в двухсторонней витрине студии лучшие фотографии этой трагедии, Эрнест ощущал определенное беспокойство. Он начал бояться работать один в темной лаборатории, неважно, днем или ночью; темнота и тишина придавали яркую объемность жутким снимкам, которые он проявлял. В последние недели его беспокойство усилилось, и нервное напряжение достигло того предела, когда едва удается держать себя под контролем. У него появилось чувство, что за ним постоянно следят. Уже не раз, когда он сидел в темной лаборатории, освещенной зловещим красным светом, он вдруг начинал ощущать за спиной чье-то присутствие. Конечно, там никого не было, и он ругал себя за свою сверхвпечатлителъность. Тем не менее, в последнее время это ощущение стало настолько сильным, что он уже не мог его преодолеть.
Когда он рассказал об этом Мартину, его партнер только рассмеялся и сказал, что это совсем не удивительно, когда работаешь один в темноте, да еще в окружении образов смерти, ко беспокоиться не стоит, очень скоро они распродадут все фотографии, что отсняли на месте катастрофы, и можно будет отдохнуть и насладиться своим финансовым успехом. Но Эрнест считал, что вряд ли сможет долго продолжать в том же духе. Пока Мартин занимался коммерческими вопросами (к чему он, безусловно, имел больше таланта), вся работа по изготовлению отпечатков легла на него. Но сегодня, после внезапной и необъяснимой смерти нескольких человек, он почувствовал в воздухе новое напряжение. Это было не то ясное ощущение подавленности, которое висело над Итоном подобно темной серой пелене со времени катастрофы; это было ощущение новой грядущей беды.
Эрнест вытащил фотографию и бросил ее в большую ванну с водой, чтобы смыть остатки реактивов с ее поверхности. Она плавно закружилась в струе воды и затем всплыла на поверхность вверх изображением. Уже в который раз пораженный ее жутким содержанием, Эрнест смотрел на лениво покачивающуюся в струях воды фотографию, одновременно вытирая остатки реактива с пальцев о белый халат. На фотографии были изображены ряды завернутых в белые, испачканные землей и кровью простыни фигур, по очертаниям которых можно было легко догадаться, насколько изувечены скрытые под простынями тела. Снимок был сделан в первые часы рассвета и его четкость заставила Эрнеста внутренне содрогнуться. С одной стороны было видно нечто более массивное, накрытое более плотной тканью – там лежали большие пластиковые мешки, скрытые от случайных глаз, дабы их жуткое содержимое не нервировало спасателей. Он знал, что там находятся отдельные части тел, которые будут кремированы в таком виде, потому что идентифицировать их и приложить к телу, которому они принадлежали, не представлялось возможным.
И пока он разглядывал плавающую фотографию, ему показалось, что он может различить трупы, скрытые под простынями; их почерневшие тела, их лица, искаженные страшной гримасой смерти. Он вцепился руками в край ванны, чтобы немного успокоиться; в его груди все напряглось. Он почти слышал крики и мучительные стоны их душ, их жалобные голоса звучали все громче и громче. Их души все еще были здесь, они не ушли. И он чувствовал их.
Как будто из-за своих фотографий, из-за того, что он столько дней провел в темной лаборатории один на один с их образами, между ними возникла некая связь. Каким-то образом он ЗНАЛ, что они чего-то ждут. Или кого-то. Что трагедия еще не завершилась.
* * *
Преподобный Биддлстоун неуверенной походкой шел по каменистой дорожке, старательно отводя взгляд от высокой сложенной из серого камня церкви, стоящей в конце сквера с военным мемориалом. Его спутник слегка придерживал его за руку, так как викария слегка покачивало. Они прошли через маленькую калитку справа от них, которая вела прямо к дому викария, где того уже нетерпеливо поджидала в дверях экономка.
Он вошел в дом, улыбнувшись женщине в ответ на слова сочувствия, заверил ее, что вполне здоров, и с облегчением уселся в удобное кресло в гостиной.
– Я бы предпочел, чтоб ты там еще задержался, Эндрю, – сказал спутник.
– Нет, нет, я чувствую себя превосходно, Ян. Спасибо, что ты меня проводил, но я думаю, тебе самое время возвращаться в свой офис.
Ян Филбери, являвшийся Секретарем Совета Итона, а также руководителем местного хора и церковным органистом, ворчливым тоном выразил свое неудовольствие.
– Еще бы один день не помешал, Эндрю. Я хочу сказать, что нельзя потерять сознание просто так, без всяких причин. Доктору надо было настоять, чтобы ты остался еще на день для обследования.
– Он пытался. Но я настоял на обратном. Я действительно чувствую себя прекрасно.
– Ты еще не вспомнил, что с тобой произошло? Почему ты вдруг лишился чувств?
Викарий покачал головой.
– Ну, хорошо, Эндрю, – сказал Филбери, я оставлю тебя сейчас в покое. Но учти, я еще зайду вечером, и если увижу, что тебе хоть немного стало хуже, я тут же приведу доктора.
Викарий улыбнулся ему слабой болезненной улыбкой; взгляд его был устремлен куда-то в бесконечность. Да, он вспомнил, но пусть это будет его бременем.
Когда Филбери ушел, а экономка скрылась на кухне, чтоб приготовить легкий ужин, он наконец смог сосредоточиться. Ян рассказал ему о вчерашних двух странных смертях, а викарий был уверен, что между ними и смертью человека на реке есть какая-то связь. Он закрыл глаза, но почти сразу же снова открыл их. То, что довелось ему увидеть в церкви, было слишком ярко, слишком четко стояло в его памяти. Это напугало его до смерти, и, тем не менее, оп знал, что должен пойти туда сегодня вечером. Не имея ни малейшего представления о том, что ему предстоит, он знал только то, что он там понадобится, и поэтому просил Господа дать ему мужества.
Он опустился на колени рядом с креслом, положив сцепленные ладони на подлокотник и начал молиться так самозабвенно, как он еще ни разу в своей жизни не молился.
Глава 14
Келлер осторожно вклинился в поток мчащихся по скоростной трассе автомашин и резко нажал на акселератор, чтобы войти в общий темп движения. Закрепившись в потоке автомобилей, он немного расслабился и взглянул в сторону Хоббса, сидящего рядом с ним. Рот и подбородок медиума были прикрыты марлевой салфеткой, закрепленной широкими полосами пластыря, на носу была такая же, но более узкая повязка. Хотя оба они отдыхали большую часть этого дня, вечерний поток машин, стремящихся вырваться из Лондона, уже начал утомлять Келлера.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он Хоббса.
Медиум тут же сморщился от боли, как только попытался ответить.
– Болит, – все, что удалось ему выдавить из себя.
– Жаль, что я не успел остановить вас, – сказал Келлер извиняющимся тоном.
– Это не ваша вина, – слова едва можно было разобрать.
– Я очень сожалею, что вовлек вас в это дело.
Медиум пожал плечами.
– Такие ситуации практически не подвластны воле человека.
Келлер понимал, что Хоббсу больно говорить, но ему нужно было столько узнать от медиума. Он все еще не понимал многого из того, что произошло.
Жестокость вчерашних событий сильно встревожила его, и он вдруг вспомнил широко обсуждавшиеся в прессе последствия изгнания нечистой силы, предпринятого двумя йоркширскими священнослужителями несколько лет тому назад. Как сообщалось, двое священнослужителей, викарий англиканской церкви и священник-методист, изгнали из некоего человека сорок злых духов, но не смогли справиться с тремя оставшимися – безумием, тягой к убийству и жестокостью. Этого человека отпустили домой, где он затем убил свою жену, вырвал у нее глаза и язык и содрал кожу с половины ее лица голыми руками. Этот случай потряс весь мир, но Келлер и, как он полагал, остальная часть здравомыслящего общества, безоговорочно сочла это убийство делом рук неистового безумца, возлагая на двух служителей церкви вину за то, что они своими действиями способствовали проявлению наклонностей этого человека. А вчерашний случай заставил Келлера взглянуть на это дело совсем по-другому. Он с беспокойством посмотрел на Хоббса.
– Кто они? Почему они вам сделали это?
Медиум несколько мгновений молча изучал профиль Келлера, потом ответил:
– Вы же знаете, мистер Келлер, кто они такие. Но если бы я только мог предположить, что среди них окажется ОН, то я думаю, я постарался бы держаться от вас как можно дальше.
– Вы имеете в виду Госуэлла?
– Да, Госуэлла. Он был злодеем при жизни и, похоже, остался им и после смерти.
– Я не понимаю...
– Вы не понимаете, но теперь вы, по крайней мере, верите в жизнь после смерти.
Келлер кивнул.
– Вообще-то я никогда и не отрицал такой возможности. Просто, я над этим по-настоящему не задумывался.
– Боюсь, что вы были свидетелем наихудшего проявления ее могущества. В большинстве случаев люди обращаются к спиритизму, когда ищут утешения после потери близкого человека; иные проявляют к нему интерес из чистого любопытства или в погоне за острыми ощущениями, в поисках необычного. К несчастью, на вас реальность загробной жизни свалилась как снег на голову.
Келлер грустно усмехнулся.
– Скажите лучше, как лавина.
Он увидел свободное место в среднем ряду, включил указатель поворота и перешел в этот ряд. Стэг начал набирать скорость.
– А что случилось с ними? Почему они стали такими? – вдруг спросил он.
Хоббс задумчиво покачал головой. Разговаривая, он морщился от боли и при этом прижимал пальцы к своим изувеченным губам, отчего его слова становились еще более неразборчивыми. Келлер придвинулся к нему, чтобы лучше слышать.
– Когда мы встретились первый раз, я говорил вам, что после катастроф подобного рода отлетевшие от тел души часто пребывают в состоянии шока, они становятся, как мы говорим, «кризисными» душами. Мы не знаем того, как долго может длиться такое состояние – это могут быть часы, дни, годы и даже столетия. Иногда необходимо, чтобы что-то свершилось в этом мире, для того, чтобы они смогли покинуть его, освободиться от того, что их здесь удерживает. В данном же случае похоже, что вы один являетесь тем человеком, который может освободить их.
Келлеру вспомнился голос Кэти, который он слышал прошлой ночью. Было так много разных голосов – среди них он узнал и голос капитана Рогана, – но когда они затихли, когда Хоббс уже фактически вышел из состояния транса, и Келлер почувствовал словно он куда-то проваливается, парализованный яростным натиском духов, она пришла к нему, ее голос был мягким, полным сострадания. Она предостерегла его от чего-то, но сейчас это все вспомнилось очень смутно; он не мог восстановить в памяти ее слова. Но он чувствовал ее сердечность, и это доставляло ему ощущение покоя. Теперь он понимал, почему многие люди продолжают тянуться к своим возлюбленным и после того, как смерть разлучит их. Их близость, их взаимная преданность не умирает со смертью их физических тел, а продолжает существовать, их взаимная привязанность становится мостиком, соединяющим два мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38