Мы промаршировали прямо в огороженный поселок, где отряд разошелся, за исключением четверых стражей, которые повели меня куда-то под наблюдением молодого офицера. Он повел нас через плац, где были установлены легкие пушки, в бревенчатое строение, перед которым стоял флагшток.
Меня провели внутрь, и я предстал перед старым красивым негром с военной выправкой, державшимся с большим достоинством. Как я узнал позже, он был полковником, и именно ему я обязан самым гуманным обращением все то время, что я был его пленником.
Он выслушал рапорт младшего офицера, затем повернулся ко мне и принялся меня расспрашивать, но безрезультатно. Тогда он вызвал ординарца и отдал какие-то указания. Солдат откозырял и вышел, вернувшись минут через пять с полосатым стариком с белой кожей — точно таким же первобытным дикарем, как я повстречал в лесу в тот день, когда Снайдер украл катер.
Полковник хотел, как видно, использовать старика в качестве переводчика, но дикарь обратился ко мне на языке, столь же непонятном, что и язык чернокожих. Старый офицер, покачав головой, оставил свои попытки и велел меня куда-то отвести.
Меня отвели в караульное помещение, где я увидел человек пятьдесят белых, одетых в звериные шкуры. Я попытался заговорить с ними, но ни один из них панамериканского не понимал, да и я никак не мог разобраться в их жаргоне.
Больше месяца я пробыл там в качестве пленника, с утра до вечера выполняя различные случайные работы в штабе. Остальные пленники работали гораздо тяжелее меня, и лучшим обращением я обязан только доброте и проницательности старого полковника.
Я ничего не знал о том, что произошло с Виктори, или Делкартом, или Тейлором, да и непохоже было, что мне суждено было когда-нибудь об этом узнать. Меня это Страшно угнетало. Но я исполнял свои обязанности по возможности наилучшим образом и старательно изучал язык захвативших меня в плен.
Для меня было тайной, кто они и откуда пришли. Похоже было на то, что это аванпост какой-то могущественной черной нации, но я не представлял, где эта нация проживает.
К белым они относились как к низшей расе и обращались с нами соответственно. У них существовала литература, и большинство из них, даже рядовые солдаты, были страстными читателями. Каждые две недели пропыленный насквозь всадник гнал свою заезженную клячу с почтой и привозил раздувшийся мешок в штаб. На следующий день он на свежей лошади отправлялся на юг, таща солдатские письма в неизвестную мне далекую страну, откуда они все прибыли.
Войско ежедневно отправлялось, иногда верхом, иногда пешком, как я понял, в патрулирование. Я решил, что небольшие силы в тысячу человек были рассчитаны лишь на установление авторитета отдаленного правительства в завоеванной стране. Позднее я узнал, что мои предположения были верны, и что это был всего лишь один из огромного количества однотипных постов, расставленных вдоль новой границы владений черной нации, в чьи, руки я попал.
Их язык давался мне медленно, но я уже мог понять, что говорят мне, и мог вполне понятно ответить. Первым делом я увидел, что ко мне относятся как к рабу — так относились ко всем попавшим к ним белым.
Почти каждый день приводили новых пленников, и недели через три после того, как я был взят в плен, с юга пришел отряд всадников на смену одному из базирующихся здесь. В лагере после прибытия свежего пополнения было большое ликование, встречались старые друзья и завязывались новые знакомства. Но, конечно, самыми счастливыми были те, кого сменяли.
На следующее утро они отправлялись в путь, и пока они собирались на плацу, нас, пленников, вывели из наших жилищ и построили перед ними. Было принесено несколько длинных цепей с кольцами между звеньями через каждые несколько футов. Сначала я не мог догадаться, для чего предназначены эти цепи. Но скоро я об этом узнал.
Несколько солдат защелкнули первое кольцо вокруг шеи могучего белого раба, затем, один за другим остальные из нас были выведены на свои места, и работа по заковыванию нас в кандалы шея за шеей продолжалась.
Полковник наблюдал за процедурой. Вдруг взгляд его упал на меня, и он сказал что-то молодому офицеру, стоявшему около него. Тот подошел ко мне и знаком велел мне следовать за ним. Я повиновался, и меня отвели к полковнику.
К этому времени я уже кое-что понимал на их языке, и когда полковник спросил меня, не предпочту ли я остаться при нем в качестве слуги, я постарался выразить свое согласие насколько можно более выразительно. Я уже достаточно насмотрелся на жестокость рядовых по отношению к белым рабам, чтобы не испытывать желания отправиться в поход на неизвестное расстояние, прикованным за шею, тем более, что солдаты собирались подгонять нас большими кнутами для того, чтобы рабы передвигались побыстрее.
Пленники, а их было более трехсот, вышли из ворот навстречу судьбе, мне неизвестной. Бедняги знали не больше о том, что ожидает их впереди, за исключением того, что их ведут куда-то, где они будут продолжать делать то, что умели до того, как их взяли в рабство черные завоеватели, а рабство для них окончится вместе с жизнью.
Мое же положение изменилось. Меня из штаба перевели обслуживать жилище полковника. У меня стало больше возможности свободно передвигаться, мне больше не надо было спать в одной из тюрем для рабов — у меня была своя каморка около кухни в бревенчатом доме полковника.
Мой хозяин всегда был добр ко мне, и с его помощью я быстро выучил язык и узнал многое о людях, захвативших меня в плен, что до сих пор составляло для меня тайну. Полковника звали Абу Белик. Он был полковником абиссинской кавалерии; название страны мне ничего не говорило, но полковник Белик уверял меня, что это древнейшая цивилизованная страна в мире.
Полковник Белик родился в Аддис-Абебе, столице империи, и до последнего времени командовал императорской дворцовой охраной. Зависть, амбиции и интриги одного из офицеров привели к тому, что он утерял расположение своего императора и в качестве знака неудовольствия повелителя был переведен на пограничную заставу.
Честолюбивый, пятьдесят лет назад еще молодой император Менелек XIV знал, что по ту сторону великих вод лежит огромный мир. Он однажды даже пересек пустыню в северном направлении и долго глядел поверх голубых морских вод на будущее своей империи.
Там лежал мир, который надо завоевать. Менелек занялся строительством громадного флота, хотя его народ морских переходов не совершал никогда. Его армия переправилась в Европу. Сопротивление им было слабым, и в течение пятидесяти лет его солдаты все отодвигали границы дальше и дальше на север.
— Желтые люди с востока и севера теперь оспаривают наши права здесь, — сказал полковник, — но мы победим, завоюем мир, принеся христианство пребывающим во мраке язычникам и Европы, и Азии.
— А вы христианский народ? — спросил я.
Он удивленно посмотрел на меня, утвердительно кивнув.
— Я христианин, — продолжал я, — мой народ — самый могущественный в мире.
Он улыбнулся и снисходительно покивал, совсем как отец ребенку, высказывающему детское суждение в противовес высказыванию взрослых.
Тогда я решил доказать мою правоту. Я рассказал ему о наших городах, нашей армии, нашем великом флоте. Он отплатил мне той же монетой, потребовав цифр, и в конце концов я вынужден был признать, что мы значительно превзошли их только во флоте.
Менелек XIV был непререкаемым правителем всего африканского континента, всей древней Европы, за исключением Британских островов, Восточной России и Скандинавии, а кроме того, владел огромными пространствами и процветающими колониями в тех местах, где когда-то были Аравия и Турция.
Он имел постоянную армию численностью в десять миллионов человек, а его народ владел белыми рабами численностью в десять — пятнадцать миллионов.
Полковник Белик, в свою очередь, был очень удивлен, узнав о великой нации по ту сторону океана, а когда он узнал, что я морской офицер, то стал обращаться со мной с еще большей деликатностью, чем раньше. Ему было трудно поверить моим заверениям, что в моей стране чернокожих немного, и они находятся на более низкой ступени социальной лестницы, чем белые.
В стране полковника Белика положение было прямо противоположное. Он считал белых существами низшего порядка, и уверял меня, что даже немногие свободные белые в Абиссинии никогда не могут занять социального положения, хоть сколько-нибудь сопоставимого с положением черных. Они живут в самых бедных кварталах, в маленьких поселках для белых, и черный, вступивший в брачный союз с белой женщиной, или черная женщина, вышедшая замуж за белого, подвергаются социальному остракизму.
Вооружение и амуниция у абиссинцев значительно примитивнее, чем у нас, но очень эффективны в войне с плохо вооруженными европейскими варварами. Их винтовки очень похожи на пан-американские магазинные винтовки двадцатого века, но в магазине у нее только пять патронов, да один в патроннике. Они невероятной длины, причем даже у кавалерии, и бьют с огромной точностью.
Абиссинцы очень красивая черная раса — высокие, мускулистые, с великолепными зубами и правильными чертами лица, явно семитского происхождения — я говорю о чистокровных абиссинцах. Это патриции — аристократия. Офицеры в армии почти полностью представлены именно ими. Среди солдат доминирует низший негритянский тип с более толстыми губами и широким, плоским носом. Эти люди, как мне объяснил полковник, набраны из завоеванных племен, проживающих в Африке. Это хорошие солдаты — храбрые и верные. Они умеют читать и писать и преисполнены чувства собственного достоинства и гордости, которого не хватало, судя по известным мне древним африканским исследованиям, их прародителям. В целом же несомненно, что черная раса под управлением людей того же цвета кожи в течение двух последних сотен лет развивалась значительно лучше, чем под властью белых в течение всей истории развития человечества.
Пленником маленького пограничного форта мне довелось пробыть чуть больше месяца, а затем полковник Белик получил приказ поспешить на восточную границу с большей частью своих подчиненных, оставив в форте только один эскадрон. Поскольку я был его личным слугой, то сопровождал его тоже, верхом на абиссинском пони.
Мы стремительно передвигались в течение десяти дней в самом сердце древней Германской империи, останавливаясь только тогда, когда нас заставала ночь и стараясь быть поближе к воде. По пути нам часто попадались маленькие заставы типа той, в которой размещался полк полковника Белика, причем всюду в это время оставалось по эскадрону или отряду, нужному для защиты, основные силы все ушли по приказу на северо-восток — в том же направлении, что и мы.
Полковник, естественно, не посвящал меня в причины приказа. Но стремительность нашего передвижения и то, что все возможные силы были направлены на северо-восток, убеждали меня в том, что что-то жизненно важное грозит или даже случилось уже с доминионом Менелека XIV в этой части Европы.
Поверить в то, что обычный бунт белых дикарей мог послужить причиной мобилизации таких сил, что мы встретили, сойдясь с ними в одной точке, я не мог. Шла бесчисленная кавалерия, инфантерия, бесконечные артиллерийские фургоны и пушки, нескончаемые потоки повозок с экипировкой, амуницией и провиантом.
Здесь я впервые увидел верблюдов — громадные караваны, навьюченные самыми различными, но тяжелыми ношами; видел я и слонов, выполняющих те же функции, караваны их растягивались на многие мили. Это было чудесное зрелище, исполненное варварской роскоши — люди и животные, шедшие с юга были ярко разукрашены, что контрастировало с серой пограничной формой, к которой я уже привык.
До нас дошли слухи, что едет сам Менелек, и вспышка волнения, вызванного этим сообщением, в войсках мне показалась чрезмерной — ведь у нас уже на протяжении веков правителями были самые обыкновенные люди, осуществлявшие руководство на протяжении лишь нескольких лет.
Увидев такую реакцию, я стал раздумывать, каков же эффект присутствия повелителя среди войск во время битвы. Мне стало очень интересно, что бы могло дать такое оживленное состояние, доходящее почти до истерики, во время сражения с равным во всех остальных отношениях республиканским войском?
А если император отсутствует? Что же тогда? Это тоже очень интересно.
На одиннадцатый день мы добрались до нашего места назначения — окруженного стенами приграничного города тысяч на двадцать жителей. Прежде чем попасть к воротам города, нам пришлось миновать несколько озер и пересечь несколько старых каналов. В городе много зданий, за исключением их каркасов было построено из древнего кирпича и хорошо вытесанного камня. Это, как мне сказали, было взято из руин древнего города, стоявшего когда-то на том же самом месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16