И потому я с огромным удовольствием извлек большой брезентовый мешок с автоматами (наследие майора) и табельным кухонным ружьецом. Мы двинулись от погибшего вертолета почти налегке — я-то уж точно.
После этой встречи с авиационными останками мы плелись еще часа четыре, когда Наймарк наконец произнес:
— Это должно быть где-то здесь, мы уже ходим в районе клиники.
Я едва не крикнул «ура» — сдуру, ибо ничего похожего, хоть отдаленно, на какое-то строение не было и в помине, лишь те же валуны да пологий дальний склон, бывший когда-то правым берегом пресловутой речки Изанга. Мы описали кружок с полкилометра — тот же результат, ничего. В конце концов наше бесцельное блуждание пресекла Норма:
— Хватит, я больше не могу! И посмотри на Наймарка — он ведь еле живой…
Я и так это знал, однако еле живой — это все-таки живой, а мы имели вполне реальные шансы стать неживыми, если поиски… Словом, я не стал спорить — ночлег.
Этот ночлег, не в пример прошлому, был какой-то совершенно сиротский, чуть ли не прощальный, — мы молча скребли ложками по посуде, молча пили чай, молча раскладывали спальные мешки… Мне казалось — вся ночь пройдет у меня в бесконечном обдумывании вариантов маршрута, в поисках воображаемого ракурса, с какого я смог бы воссоздать ситуацию, что запомнил на космическом снимке; всю ночь меня будет терзать чувство, что я погубил из-за своей самонадеянности двух человек, ставших теперь мне самыми близкими. И как я бесконечными ночными часами стану распределять продукты? На неделю? На месяц? На сколько вообще нам их может хватить?
Вместо этого я заснул. А другие уже давно спали…
19
Я проснулся от света, бившего мне прямо в лицо… нет, я проснулся, скорее всего, от взгляда, а уже потом от света. Горела верхняя лампочка, и какой-то человек, неразличимый пока что в ее лучах, стоял надо мной.
— Наймарк, вы что это?
— Это не Наймарк, — ответил незнакомый голос на пиджин.
Я рывком сел на постели, да и все сразу проснулись. У столбика палатки стоял невысокий седой человек с черными бровями, которые странно контрастировали с сединой. Одет он был в утепленный комбинезон армейского образца, капюшон откинут назад. В руках он держал парабеллум, но держал его как-то несерьезно, для проформы, что ли. Предохранитель — я это видел хорошо — не был спущен.
— Кто вы такой? — Я потихоньку нашаривал свою куртку с потайным карманом. Вот так всегда и бывает: стоит лишь избавиться от чего-то, казалось бы, лишнего, как оно тут же понадобится, да вот нет под рукой, кусай локти. Тем временем незнакомец, внимательно понаблюдав за мной, вдруг спрятал пистолет — недалеко, за пояс, но спрятал.
— Я — доктор Джошуа Резковиц, директор клиники-усыпальницы номер три… Кто вы?
Вот это да! Я даже на момент забыл, кто мы; хорошо, вмешалась Норма:
— Мы — исследовательская группа гляциологов с Солнечной стороны. Наш маршрут проходит рядом с клиникой. К сожалению, мы не смогли вас найти своими силами.
Опять я изумился способности Нормы к таким экспромтам. Правда, тогда, у ночников, это была очень подходящая версия; посмотрим, как здесь сойдет. Резковиц повернулся к Наймарку и некоторое время изучал его — увиденным удовлетворился.
— Похоже на то, — наконец заключил он. — Знаете, клинику время от времени пытаются захватить всякие сумасброды. Ну, они-то уж прислали бы целый взвод…
(Так оно и было. И если б не помехи, дорогой Джошуа…)
— …а тут сразу видно — ученый с помощниками. И как это вы рискнули — втроем, без снаряжения?
— Да так, — неопределенно ответил Наймарк и тут же представился: — Сотрудник основного Бюро гляциологии магистр Наймарк.
Они церемонно раскланялись, и Резковиц помог нашему Наймарку встать, заметив:
— Недавно сломали руку? Ну ничего, в клинике наложим гипс как следует.
Мы все разом принялись одеваться, и в палатке стало необычайно тесно. Резковиц высунулся на улицу и свистнул — в дверь тут же заглянула большая белая лайка с приветливой мордой.
— Это она вас нашла. Если бы не она, я бы сидел безвылазно в клинике еще с неделю. Не люблю бродить по свежему снегу… Пошли, — это он к лайке, — наведем порядок к приходу гостей. До встречи в клинике, — это нам.
Лишь только директор скрылся, я стиснул Норму в объятьях.
— Ты нас выручила уже который раз!
— Пустяки. А что еще он мог подумать про группу всего из трех человек, в которой к тому же девушка и… — тут Норма стала подбирать слова, — и человек довольно-таки в годах.
— Скажем прямо — старик. — Наймарк, морщась, натягивал рукав на лубки, я ему помогал. — А вообще-то крайне неправдоподобно. Я бы не поверил…
— А вот он поверил, и прекрасно. Выходите из палатки, я буду скатывать полотнище.
Мы собрались необычайно быстро. Я погасил лампу на шесте, разбудившую меня своим светом. Лампа питалась от реактора Кастеллано. Честно говоря, у меня на него была последняя надежда — как ни. источник тепла и света. Хорошо, что обошлось.
Мы двинулись тропкой, которую проложили директор и собака, и через четверть часа обнаружили вход — не вход, а лаз в снежном наносе высотой метра четыре. Снег вокруг был испещрен собачьими следами, и, когда мы вползали внутрь, нам казалось, что попадем в какую-то конуру. Но мы прошли высокий тамбур из полированного стекла и хромированной стали и оказались во внушительном вестибюле с полами и стенами, облицованными черным гранитом. Странно — а снаружи был только пологий холм, правый берег сухого отродясь русла Изанги. Где же тот корпус, что мы обнаружили на космическом снимке?
— Ничего от былого великолепия, — как бы отвечая на мой вопрос, сказал Резковиц, встречая нас — А года три назад во время страшного снегопада совсем завалило главный корпус. Мы долго расчищали, у меня тогда еще был персонал…
Он сказал и осекся, глядя на нас. Значит, теперь персонала нет? Резковиц понял, что проговорился, но, на мой взгляд, не придал этому особого значения.
— Да, так вот получилось, что я теперь один. Молодые люди из Сообщества не горят желанием провести лучшие годы возле полутрупов, они все разбегаются через годик-полтора. На смену им присылают других, но все реже… Я здесь один, кто с момента основания.
В голосе директора прозвучали горделивые нотки, а я поразился человеческой способности кичиться чем-то, что при ближайшем рассмотрении оказывается сплошным ужасом либо душераздирающей скукой. В случае с Резковицем так все и было, хотя вряд ли он это осознавал.
— А что за сообщество? — поинтересовался Наймарк.
— Международное сообщество по консервации.
— А-а, вот оно что…
К международным сообществам никогда не было никакого уважения. Немудрено, что уникальная клиника держится практически на одном старике директоре.
Сейчас, когда он и Наймарк беседовали у пылающего камина, зажженного, скорее всего, специально для нас, я не мог отделаться от впечатления, что присутствую при разговоре научных светил в «прежнее время» и над нами не многометровые напластования снега и фирна, а доброе старое небо с легкими облачками, набежавшими с пролива. Мы с Нормой молча присутствовали при беседе авторитетов и не вмешивались, хотя речь шла о вещах, вполне постижимых и рядовых, например, о снабжении клиники — оно было автономным и не пополнялось ни разу, — о собственно научной стороне деятельности — директор отвечал туманно — и об охране, которая сводилась к четверке лаек да известному парабеллуму — и все! А майор-то готовился штурмовать это тихое заведение при помощи коммандос, которым впору сражаться с носорогами голыми руками!
Тщета людских усилий… Впрочем, на страже клиники оставались еще ночники, пресекавшие всякую чуждую деятельность в зоне своего влияния, да эта самая недоступность, о которую мы столько раз спотыкались… И все же — вот, мы здесь!
Доктор Резковиц опомнился первым:
— Ну, я вас совсем заговорил! Простите, намолчался за эти два года, когда ушел последний ассистент…
— А что, отсюда можно уйти? — невинно поинтересовался я.
— Трудно, но если рвешься в большой мир… Словом, по радиограмме на Темную сторону желающий заявляет время и место у барьера — это три дня пешего пути, — где его подбирает патрульный снегоход…
— Но ведь там отвесная стена! — брякнул я, не удержался. Резковиц не обратил внимания на мое знание предмета.
— Ерунда, там у них какая-то горная лебедка, садись — и втянут, будто мешок с капустой…
Вот как все просто и надежно для легальных путешественников. А мы-то чуть головы себе не свернули. Директор между тем повел нас куда-то из холла.
— Тут у нас имеются комнаты для гостей, — на ходу объяснял он, — вот я и решил поселить вас в лучшем номере. Не каждый день у меня гости…
По широкой винтовой лестнице мы поднялись на. второй этаж, где на роскошную мраморную галерею выходило с дюжину дверей красного дерева.
— Сюда, — пригласил Резковиц, отпирая одну из них, — надеюсь, вам здесь понравится.
Мы вошли и осмотрелись. Понравиться здесь могло не всем. Здесь понравилось бы султану из «Тысячи и одной ночи», может, и кому-то из древних миллиардеров — словом, тем, кто знает толк в великолепии. Обычных же людей такие вещи просто подавляют. Здесь тоже полыхал камин, и возле него еще стояла ручная тележка, на которой привезли дрова; она резко нарушала впечатление, но директор этого явно не замечал. Свыкся, должно быть, за много лет, как с обыденностью.
Что было на самом деле необычно и великолепно — впервые за многие месяцы я увидел окно в распахе атласных штор: широкое венецианское окно с прозрачными, слегка обмерзшими по краям стеклами, с витыми переплетами, четко вырисовывающимися на фоне звездного неба… Вот это да — настоящее окно!
— Надеюсь, вам здесь придется по душе, — повторил директор. — Располагайтесь. Обед в три часа, по гонгу.
И Резковиц скрылся… Обед по гонгу — это нам-то, еще вчера выскребавшим неподогретые концентраты! Мы свалили рюкзаки на ковер. Норма прошла в соседнюю комнату и обнаружила ванную… Я приблизился к камину.
— Что, неужели от него столько тепла?
— Да нет, это декорация. Все здесь: и свет, и тепло, и энергия на консервацию — все от реактора, ясное дело. Меня больше удивляет, откуда он берет дрова… Наверное, из запаса для таких случаев.
И Наймарк принялся снимать верхний комбинезон — неспешно, щадя руку. Я машинально толкнул раздвижную дверцу орехового стенного шкафа — и обомлел: во всю длину трехметрового проема висели костюмы, брюки, свитера, халаты…
— Наймарк, взгляните!
Наймарк не особенно удивился — во дворце Шехерезады и не такое встретишь — и тут же вытащил себе добротный твидовый пиджак. Я отобрал обычный костюм — на смокинг у меня не хватило смелости, а тут и Норма издала из-за дверей короткое «О!», наткнувшись на женский гардероб.
Словом, после ванны и переодевания мы вполне готовы были внутренне и внешне к таким вещам, как обед по гонгу.
* * *
Столовая была обшита панелями мореного дуба, по стенам шли фрески с изображениями псовой охоты. Бронзовые канделябры, довольно-таки тусклые и запыленные, бросали мягкий свет на огромный опальный стол, на позолоту приборов. Еда, надо сказать, мало соответствовала сервировке — это были все те же концентраты.
— После обеда я покажу вам клинику, — пообещал Резковиц, принимаясь за суп. Суп был переперчен. Директор явно не умел толком ничего приготовить, либо его кухонный компьютер разладился от времени. Однако ж никто ни на что не жаловался.
— Вы, должно быть, знаете, что таких клиник в свое время было заложено пять, осуществлено — три, — продолжал он. — О судьбе первых двух ничего толком не известно, скорей всего на них наехал ледник. Две следующих попросту не успели достроить. Не до того стало… Так что моя клиника — единственная в своем роде.
Директор с аппетитом ел огненное варево, да и мы не отставали — вчера еще мы и мечтать не могли о горячей еде. Откуда-то издалека доносился собачий лай. Наймарк вопросительно поднял брови.
— Собаки, -пояснил Резковиц. — Живут в виварии, когда-то здесь был и полноценный виварий… Я кормлю их из рациона персонала. Как вы думаете, это ничего?
— Что — ничего? — Я был озадачен.
— Ну, скажем, на случай внезапной ревизии… из Сообщества по консервации.
Мы рассмеялись, однако Резковиц не отставал:
— Вам забавно, а вот когда я смотрю на эти сотни пустых контейнеров на складе, я каждый раз говорю себе — Джошуа, за все это когда-то придется держать отчет. Каждая банка должна быть проведена по акту, везде должен быть порядок.
— Ну, до появления ревизоров, я думаю, еще очень далеко. — Наймарк отодвинул пустую тарелку и принялся за консервированные бобы. — Да и вообще, вы можете провести собак как обитателей вивария, что может быть натуральнее?
— Нет, уважаемый магистр, все, что полагалось виварию, уже давно съедено, лет пятнадцать назад… — Директор налил всем вина из златогорлой бутыли — вот уж вино было отменное!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
После этой встречи с авиационными останками мы плелись еще часа четыре, когда Наймарк наконец произнес:
— Это должно быть где-то здесь, мы уже ходим в районе клиники.
Я едва не крикнул «ура» — сдуру, ибо ничего похожего, хоть отдаленно, на какое-то строение не было и в помине, лишь те же валуны да пологий дальний склон, бывший когда-то правым берегом пресловутой речки Изанга. Мы описали кружок с полкилометра — тот же результат, ничего. В конце концов наше бесцельное блуждание пресекла Норма:
— Хватит, я больше не могу! И посмотри на Наймарка — он ведь еле живой…
Я и так это знал, однако еле живой — это все-таки живой, а мы имели вполне реальные шансы стать неживыми, если поиски… Словом, я не стал спорить — ночлег.
Этот ночлег, не в пример прошлому, был какой-то совершенно сиротский, чуть ли не прощальный, — мы молча скребли ложками по посуде, молча пили чай, молча раскладывали спальные мешки… Мне казалось — вся ночь пройдет у меня в бесконечном обдумывании вариантов маршрута, в поисках воображаемого ракурса, с какого я смог бы воссоздать ситуацию, что запомнил на космическом снимке; всю ночь меня будет терзать чувство, что я погубил из-за своей самонадеянности двух человек, ставших теперь мне самыми близкими. И как я бесконечными ночными часами стану распределять продукты? На неделю? На месяц? На сколько вообще нам их может хватить?
Вместо этого я заснул. А другие уже давно спали…
19
Я проснулся от света, бившего мне прямо в лицо… нет, я проснулся, скорее всего, от взгляда, а уже потом от света. Горела верхняя лампочка, и какой-то человек, неразличимый пока что в ее лучах, стоял надо мной.
— Наймарк, вы что это?
— Это не Наймарк, — ответил незнакомый голос на пиджин.
Я рывком сел на постели, да и все сразу проснулись. У столбика палатки стоял невысокий седой человек с черными бровями, которые странно контрастировали с сединой. Одет он был в утепленный комбинезон армейского образца, капюшон откинут назад. В руках он держал парабеллум, но держал его как-то несерьезно, для проформы, что ли. Предохранитель — я это видел хорошо — не был спущен.
— Кто вы такой? — Я потихоньку нашаривал свою куртку с потайным карманом. Вот так всегда и бывает: стоит лишь избавиться от чего-то, казалось бы, лишнего, как оно тут же понадобится, да вот нет под рукой, кусай локти. Тем временем незнакомец, внимательно понаблюдав за мной, вдруг спрятал пистолет — недалеко, за пояс, но спрятал.
— Я — доктор Джошуа Резковиц, директор клиники-усыпальницы номер три… Кто вы?
Вот это да! Я даже на момент забыл, кто мы; хорошо, вмешалась Норма:
— Мы — исследовательская группа гляциологов с Солнечной стороны. Наш маршрут проходит рядом с клиникой. К сожалению, мы не смогли вас найти своими силами.
Опять я изумился способности Нормы к таким экспромтам. Правда, тогда, у ночников, это была очень подходящая версия; посмотрим, как здесь сойдет. Резковиц повернулся к Наймарку и некоторое время изучал его — увиденным удовлетворился.
— Похоже на то, — наконец заключил он. — Знаете, клинику время от времени пытаются захватить всякие сумасброды. Ну, они-то уж прислали бы целый взвод…
(Так оно и было. И если б не помехи, дорогой Джошуа…)
— …а тут сразу видно — ученый с помощниками. И как это вы рискнули — втроем, без снаряжения?
— Да так, — неопределенно ответил Наймарк и тут же представился: — Сотрудник основного Бюро гляциологии магистр Наймарк.
Они церемонно раскланялись, и Резковиц помог нашему Наймарку встать, заметив:
— Недавно сломали руку? Ну ничего, в клинике наложим гипс как следует.
Мы все разом принялись одеваться, и в палатке стало необычайно тесно. Резковиц высунулся на улицу и свистнул — в дверь тут же заглянула большая белая лайка с приветливой мордой.
— Это она вас нашла. Если бы не она, я бы сидел безвылазно в клинике еще с неделю. Не люблю бродить по свежему снегу… Пошли, — это он к лайке, — наведем порядок к приходу гостей. До встречи в клинике, — это нам.
Лишь только директор скрылся, я стиснул Норму в объятьях.
— Ты нас выручила уже который раз!
— Пустяки. А что еще он мог подумать про группу всего из трех человек, в которой к тому же девушка и… — тут Норма стала подбирать слова, — и человек довольно-таки в годах.
— Скажем прямо — старик. — Наймарк, морщась, натягивал рукав на лубки, я ему помогал. — А вообще-то крайне неправдоподобно. Я бы не поверил…
— А вот он поверил, и прекрасно. Выходите из палатки, я буду скатывать полотнище.
Мы собрались необычайно быстро. Я погасил лампу на шесте, разбудившую меня своим светом. Лампа питалась от реактора Кастеллано. Честно говоря, у меня на него была последняя надежда — как ни. источник тепла и света. Хорошо, что обошлось.
Мы двинулись тропкой, которую проложили директор и собака, и через четверть часа обнаружили вход — не вход, а лаз в снежном наносе высотой метра четыре. Снег вокруг был испещрен собачьими следами, и, когда мы вползали внутрь, нам казалось, что попадем в какую-то конуру. Но мы прошли высокий тамбур из полированного стекла и хромированной стали и оказались во внушительном вестибюле с полами и стенами, облицованными черным гранитом. Странно — а снаружи был только пологий холм, правый берег сухого отродясь русла Изанги. Где же тот корпус, что мы обнаружили на космическом снимке?
— Ничего от былого великолепия, — как бы отвечая на мой вопрос, сказал Резковиц, встречая нас — А года три назад во время страшного снегопада совсем завалило главный корпус. Мы долго расчищали, у меня тогда еще был персонал…
Он сказал и осекся, глядя на нас. Значит, теперь персонала нет? Резковиц понял, что проговорился, но, на мой взгляд, не придал этому особого значения.
— Да, так вот получилось, что я теперь один. Молодые люди из Сообщества не горят желанием провести лучшие годы возле полутрупов, они все разбегаются через годик-полтора. На смену им присылают других, но все реже… Я здесь один, кто с момента основания.
В голосе директора прозвучали горделивые нотки, а я поразился человеческой способности кичиться чем-то, что при ближайшем рассмотрении оказывается сплошным ужасом либо душераздирающей скукой. В случае с Резковицем так все и было, хотя вряд ли он это осознавал.
— А что за сообщество? — поинтересовался Наймарк.
— Международное сообщество по консервации.
— А-а, вот оно что…
К международным сообществам никогда не было никакого уважения. Немудрено, что уникальная клиника держится практически на одном старике директоре.
Сейчас, когда он и Наймарк беседовали у пылающего камина, зажженного, скорее всего, специально для нас, я не мог отделаться от впечатления, что присутствую при разговоре научных светил в «прежнее время» и над нами не многометровые напластования снега и фирна, а доброе старое небо с легкими облачками, набежавшими с пролива. Мы с Нормой молча присутствовали при беседе авторитетов и не вмешивались, хотя речь шла о вещах, вполне постижимых и рядовых, например, о снабжении клиники — оно было автономным и не пополнялось ни разу, — о собственно научной стороне деятельности — директор отвечал туманно — и об охране, которая сводилась к четверке лаек да известному парабеллуму — и все! А майор-то готовился штурмовать это тихое заведение при помощи коммандос, которым впору сражаться с носорогами голыми руками!
Тщета людских усилий… Впрочем, на страже клиники оставались еще ночники, пресекавшие всякую чуждую деятельность в зоне своего влияния, да эта самая недоступность, о которую мы столько раз спотыкались… И все же — вот, мы здесь!
Доктор Резковиц опомнился первым:
— Ну, я вас совсем заговорил! Простите, намолчался за эти два года, когда ушел последний ассистент…
— А что, отсюда можно уйти? — невинно поинтересовался я.
— Трудно, но если рвешься в большой мир… Словом, по радиограмме на Темную сторону желающий заявляет время и место у барьера — это три дня пешего пути, — где его подбирает патрульный снегоход…
— Но ведь там отвесная стена! — брякнул я, не удержался. Резковиц не обратил внимания на мое знание предмета.
— Ерунда, там у них какая-то горная лебедка, садись — и втянут, будто мешок с капустой…
Вот как все просто и надежно для легальных путешественников. А мы-то чуть головы себе не свернули. Директор между тем повел нас куда-то из холла.
— Тут у нас имеются комнаты для гостей, — на ходу объяснял он, — вот я и решил поселить вас в лучшем номере. Не каждый день у меня гости…
По широкой винтовой лестнице мы поднялись на. второй этаж, где на роскошную мраморную галерею выходило с дюжину дверей красного дерева.
— Сюда, — пригласил Резковиц, отпирая одну из них, — надеюсь, вам здесь понравится.
Мы вошли и осмотрелись. Понравиться здесь могло не всем. Здесь понравилось бы султану из «Тысячи и одной ночи», может, и кому-то из древних миллиардеров — словом, тем, кто знает толк в великолепии. Обычных же людей такие вещи просто подавляют. Здесь тоже полыхал камин, и возле него еще стояла ручная тележка, на которой привезли дрова; она резко нарушала впечатление, но директор этого явно не замечал. Свыкся, должно быть, за много лет, как с обыденностью.
Что было на самом деле необычно и великолепно — впервые за многие месяцы я увидел окно в распахе атласных штор: широкое венецианское окно с прозрачными, слегка обмерзшими по краям стеклами, с витыми переплетами, четко вырисовывающимися на фоне звездного неба… Вот это да — настоящее окно!
— Надеюсь, вам здесь придется по душе, — повторил директор. — Располагайтесь. Обед в три часа, по гонгу.
И Резковиц скрылся… Обед по гонгу — это нам-то, еще вчера выскребавшим неподогретые концентраты! Мы свалили рюкзаки на ковер. Норма прошла в соседнюю комнату и обнаружила ванную… Я приблизился к камину.
— Что, неужели от него столько тепла?
— Да нет, это декорация. Все здесь: и свет, и тепло, и энергия на консервацию — все от реактора, ясное дело. Меня больше удивляет, откуда он берет дрова… Наверное, из запаса для таких случаев.
И Наймарк принялся снимать верхний комбинезон — неспешно, щадя руку. Я машинально толкнул раздвижную дверцу орехового стенного шкафа — и обомлел: во всю длину трехметрового проема висели костюмы, брюки, свитера, халаты…
— Наймарк, взгляните!
Наймарк не особенно удивился — во дворце Шехерезады и не такое встретишь — и тут же вытащил себе добротный твидовый пиджак. Я отобрал обычный костюм — на смокинг у меня не хватило смелости, а тут и Норма издала из-за дверей короткое «О!», наткнувшись на женский гардероб.
Словом, после ванны и переодевания мы вполне готовы были внутренне и внешне к таким вещам, как обед по гонгу.
* * *
Столовая была обшита панелями мореного дуба, по стенам шли фрески с изображениями псовой охоты. Бронзовые канделябры, довольно-таки тусклые и запыленные, бросали мягкий свет на огромный опальный стол, на позолоту приборов. Еда, надо сказать, мало соответствовала сервировке — это были все те же концентраты.
— После обеда я покажу вам клинику, — пообещал Резковиц, принимаясь за суп. Суп был переперчен. Директор явно не умел толком ничего приготовить, либо его кухонный компьютер разладился от времени. Однако ж никто ни на что не жаловался.
— Вы, должно быть, знаете, что таких клиник в свое время было заложено пять, осуществлено — три, — продолжал он. — О судьбе первых двух ничего толком не известно, скорей всего на них наехал ледник. Две следующих попросту не успели достроить. Не до того стало… Так что моя клиника — единственная в своем роде.
Директор с аппетитом ел огненное варево, да и мы не отставали — вчера еще мы и мечтать не могли о горячей еде. Откуда-то издалека доносился собачий лай. Наймарк вопросительно поднял брови.
— Собаки, -пояснил Резковиц. — Живут в виварии, когда-то здесь был и полноценный виварий… Я кормлю их из рациона персонала. Как вы думаете, это ничего?
— Что — ничего? — Я был озадачен.
— Ну, скажем, на случай внезапной ревизии… из Сообщества по консервации.
Мы рассмеялись, однако Резковиц не отставал:
— Вам забавно, а вот когда я смотрю на эти сотни пустых контейнеров на складе, я каждый раз говорю себе — Джошуа, за все это когда-то придется держать отчет. Каждая банка должна быть проведена по акту, везде должен быть порядок.
— Ну, до появления ревизоров, я думаю, еще очень далеко. — Наймарк отодвинул пустую тарелку и принялся за консервированные бобы. — Да и вообще, вы можете провести собак как обитателей вивария, что может быть натуральнее?
— Нет, уважаемый магистр, все, что полагалось виварию, уже давно съедено, лет пятнадцать назад… — Директор налил всем вина из златогорлой бутыли — вот уж вино было отменное!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41