Но потом изобретал страшные способы мести. Только попадись этот мальчишка еще раз!..
Это спокойное, уединенное жилище сдавалось с обстановкой. М-сс Тьюлер никогда не имела ничего своего, хотя они с мужем часто толковали, что хорошо бы обзавестись своим домиком, купив мебель в рассрочку. Но, как мы видели, ни тот, ни другой не умели принимать быстрых решений.
Обивка кресел и дивана была скрыта от людских глаз, и увидеть ее можно было разве только украдкой. Мебель покрывали чехлы из линялого ситца или потертого кретона, дважды в год поочередно друг друга сменявшие… Двустворчатая дверь отделяла залу от спальни м-сс Тьюлер. В зале стоял буфет и книжный шкаф и висели картины: красивая гравюра с изображением оленя, преследуемого охотниками, вид Иерусалима, королева Виктория и принц-супруг с убитой ланью, егерями и т.д. — в pendant к оленю — и большое, внушительное изображение Валтасарова пира. Круглый стол, резная полка над камином и большое ведерко, куда входило угля на полшиллинга, дополняли убранство.
М-сс Тьюлер прибавила к этому множество сувениров, безделушек, фотографий в рамках и без рамок, изящных украшений, так что получилось очень мило и уютно. Она подумывала одно время, не купить ли пианино в рассрочку, но так как сама не играла, то побоялась, как бы не подумали, что она хочет пустить пыль в глаза.
В детстве Эдварда-Альберта совсем не было музыки, если не считать фисгармонии и бесконечных гимнов в церкви да шарманки за окном. Граммофон, пианола, радио еще не успели потревожить невозмутимый покой домашней жизни англичан, ее тишину, которую нарушали по временам только кашель, чиханье, шелест перевертываемой страницы, потрескивание дров да характерный храп газовых рожков, чей свет дополнялся затененным сиянием солидной керосиновой лампы, стоящей на суконной подстилке посредине обеденного стола. У лампы был стеклянный резервуар, и стоило до нее дотронуться, как руки начинали издавать слабый, но упорный запах керосина. По воскресеньям, когда наденешь чистое белье, вдруг пахнет лавандой. И в эту пропитанную ароматами тишину вдруг врезались «голоса лондонской улицы» — выкрики торговцев жареными каштанами, печеной картошкой и тому подобного.
На камине находилась рекламная открытка, которую м-сс Тьюлер раскопала в одном магазине среди объявлений, рекламировавших «Меблированные квартиры» и «Чай». На открытке стояли три слова, которым суждено было через много лет превратиться в национальный лозунг: «Безопасность прежде всего». Не представляю себе, какая вспышка ясновидения вдохновила авторов этого лозунга и какую именно опасность имел он целью предотвратить. Но он был дан и встретил живой отклик в сердце м-сс Ричард Тьюлер.
По сравнению с нашей современной бурной жизнью такое существование может показаться расслабляющим. Но в комнатке Эдварда-Альберта имелся более сильный призыв к его чувствам — на этот раз религиозным. Там висела раскрашенная картинка, изображавшая Спасителя среди детей, с надписью: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне, ибо таковых есть царствие небесное».
Почему-то Эдварду-Альберту не удавалось отождествить себя ни с одним из этих розовых младенцев. Он их терпеть не мог, каждого в отдельности и всех вместе. Остальные украшавшие его комнату картины на религиозные темы оставляли его совершенно равнодушным. Он просто старался не смотреть на них. Но иные из пояснительных текстов тревожили его. Особенно «Око Твое на мне, Господи». Эта надпись ему не нравилась. Она не нравилась ему все сильней, по мере того как из прежнего малыша он превращался в большого мальчика.
Он находил, что это нечестно. Неужели от Него ничто не может укрыться? Он видит, скажем, сквозь одеяло и простыню? Видит все, что под ними делается? В этом упорном взгляде было что-то бесцеремонное.
Так произошла первая встреча Эдварда-Альберта с сомнением.
В душу его ни разу не проникал ни малейший луч любви к божеству — Отцу, Сыну или Духу Святому. Он считал, что этот страж и каратель таит безумные замыслы относительно мира и что он послал своего Единственного Сына только для того, чтобы еще больше увеличить вину своих беспомощных созданий. Таковы были мысли и чувства Эдварда-Альберта. Я не критикую: я только передаю факты. Раз Господь Бог всемогущ и беспощаден, надо его умилостивлять — безопасность прежде всего — и не допускать ни тени протеста даже в глубине своей маленькой темной души. Ему язык не высунешь. Нет, нет.
А протоколирующий Ангел все записывает!
Эдвард-Альберт сомневался, но ни в коем случае не отрицал. Подобно большинству верующих, он ухитрялся смягчать остроту вопроса. Он проявлял находчивость.
— Ну пусть ему все видно, — рассуждал он. — Но ведь нельзя же все время на каждого смотреть и все за каждым записывать.
Эта мысль не предназначалась для передачи окружающим. Эту мысль надо было тщательно беречь про себя. Если будешь слишком часто ее высказывать. Он может вдруг обратить на тебя внимание.
Молодой человек наш заслонился этой мыслью от Солнца Праведных, словно скромным маленьким зонтиком. И мало-помалу небо так заволоклось, что и самая нужда в зонтике отпала. Бог перестал быть огнем всепожирающим.
Мы здесь не дискутируем. Я просто передаю неоспоримые факты. Я рассказываю историю одного мальчика, который впоследствии, как вы узнаете, стал героем; не от меня зависит, что история эта на определенном этапе оказывается историей бесчисленного множества других маленьких существ.
Так христиане приспособляют свою веру к обстоятельствам и получают возможность жить, как живут — вопреки ее торжественным предписаниям.
6. Жертва рекламы
Мать Эдварда-Альберта умерла, когда ему было тринадцать лет. Пожилой врач, лечивший ее во время последней болезни, определил, что она умерла от «бронхита». В то время принято было ссылаться в таких случаях на бронхит, не вдаваясь слишком глубоко в сущность дела. Врачи — народ умственно переутомленный, и в области диагностики у них бывают свои эпидемии и заразные болезни. На самом деле она умерла, подобно многим в то время, от неумеренного потребления разрекламированных патентованных средств.
Дело в том, что в тот золотой век свободы, безопасности и благоприятных возможностей, к которому относится начало нашего повествования, каждый пользовался среди прочих завидных преимуществ также полной свободой в области методов торговли. Некоторые предприимчивые дельцы учли, что большая часть их собратьев по человечеству страдает болезнями и внутренними расстройствами, вызванными потреблением громко рекламируемых, но вредных для здоровья продуктов, антисанитарными условиями быта и работы, а также низким жизненным уровнем огромных масс населения, продолжавших жить, хотя им гораздо лучше было бы умереть. И вот эти дельцы посвятили себя эксплуатации названных братьев. Огромное страждущее большинство человечества, с точки зрения мастеров торговли, было массой потребителей, которых надо обслужить с целью извлечь прибыль, и предприниматели стали с величайшим рвением состязаться в этом.
Медицинское сословие в то время работало почти исключительно ради дохода и обосновывало свои профессиональные привилегии принципами тред-юнионизма. Крайне низкий уровень образования и квалификации сочетался у его представителей с достойным лучшего применения упорством в защите привилегий вольнопрактикующего врача.
Врачи старались выгораживать друг друга, не допуская критики, когда дело шло об установлении причин смерти, и в других подобных обстоятельствах, когда нарушение врачебного долга не бросалось в глаза. В диагностике они пользовались устарелыми методами; правильный диагноз был скорее результатом природных способностей, чем хорошей подготовки, и они в большинстве случаев предпочитали диагностировать определенную болезнь и лечить ее, не мудрствуя лукаво, либо излечивая, либо убивая больного, чем ломать голову над разными малоизвестными недомоганиями, которые не поддались бы традиционному лечению. От таких болезней они отмахивались, объявляя их причудами. В результате между врачами и больными установились довольно неприязненные отношения; врач со своими устарелыми, мудреными предписаниями, авторитетным тоном, неумением воздействовать на психику больного — каковой бы она ни была — и тем помочь выздоровлению стал вызывать даже большее недоверие к себе, чем он заслуживал. И это обстоятельство широко открыло двери перед дельцами и предпринимателями, оспаривавшими его претензию на роль единственного оздоровителя общества.
Так наперекор ему возникло и стало быстро развиваться производство пилюль, послабляющих и тонизирующих лекарств, питательных концентратов, всевозможных болеутоляющих средств, всяких возбуждающих и слабительных. Может быть, поначалу эти новые коммерсанты работали грубовато, но в дальнейшем их методы совершенствовались и завоевывали им все большую клиентуру. Их реклама стала постепенно играть все более и более важную роль в бюджете газет. Начав с обращений к тем, кто уже страдает, они при помощи своих усовершенствованных методов стали наставлять людей относительно того, как, где и когда положено испытывать страдания. Врачи-профессионалы пробовали их разоблачать, публиковали анализы патентованных средств, доказывали, что они недействительны и вредны, но новая, гигантски разросшаяся отрасль человеческой предприимчивости успела захватить контроль над всеми каналами информации, врачи не имели возможности довести свои протесты до сведения широкой публики. Их брошюры исчезали из книжных киосков и замалчивались прессой, а их устные указания пациенты встречали с недоверием, так как были подавлены огромными размерами искусной агитации.
Эта книга — не описание нравов эдуардо-георгианской эпохи, но необходимо было выяснить здесь эти несложные обстоятельства, чтобы читатель, живущий в новом, полном захватывающих событий и катастроф мире, понял, каким образом м-сс Тьюлер довела себя до гибели.
В благословенное царствование Эдуарда VII газеты всерьез устремили свое внимание на м-сс Тьюлер. Именно в это время «постоянный читатель», по предсказанию профессора Кру, переменил свой пол. Прежде, когда еще был жив Ричард, м-сс Тьюлер почти никогда не заглядывала в газету. Ее не интересовала политика и то, что мужчины называют новостями; и только узнав из таких изданий, как «Спутник матери», о существовании «Тети Джен» и «Мудрой Доротеи», она включила в круг своего чтения новые газеты, столь непохожие на скучные, серые простыни прежних.
Сперва она читала только отделы купли-продажи и косметических советов, потому что — хотя ни одна порядочная женщина и христианка не станет краситься или мазаться — можно все-таки узнать, как сохранить свою наружность, не прибегая к таким приемам. И незаметно внимание ее обратилось к более интимным смежным вопросам.
«Чувство усталости», например. Оно ей было знакомо. Но она не понимала, что это значит, пока коммерсанты не объяснили ей. Это признак анемии, которая грозит стать злокачественной. Против этого великолепно действует некий кровяной экстракт. Она запаслась им, но не успела проследить его действие, так как вскоре ее внимание было обращено на целую серию невралгических болей.
Они порхали по ней, преследуемые болеутоляющими панацеями, и наконец добрались до головы. У нее всегда бывали головные боли, но никогда голова не болела так мучительно, как после созерцания картинки, на которой был изображен могучий кулак, вбивающий в голову гвозди. Тут должны были помочь печеночные пилюли, и она включила их в свое лечебное меню.
Укрепляющие соли, против ожидания, не вернули ей беспечной жизнерадостности, а сделали то, что она лежала теперь всю ночь напролет не смыкая глаз и мучилась бессонницей. Против этого тоже было средство. Кроме того, в организме обнаружился избыток мочевой кислоты и взывал о дальнейшем лечении. Ассортимент пузырьков, облаток, пилюль и порошков на ее умывальнике все разрастался.
Но коммерсанты не отставали. Она вдруг обнаружила, что у нее боли в предсердии, и начинается артрит, и в нескольких местах рак и остеомиэлит. Она делала все возможное для предупреждения этих бедствий и борьбы с ними. Она ничего не стала говорить своему врачу относительно рака, так как коммерсанты уверили ее, что тогда она обречет себя на самое страшное — на операцию. Об этом она не могла подумать без ужаса. Нет, нет, никакой операции. Только не это.
Она почувствовала слабость от недостаточного питания и вместо здоровой пищи стала выпивать чашку жидкого чая с мясным привкусом, в котором, по уверениям коммерсантов, подкрепленным яркими примерами, была заключена сила целого быка. И ни одна газета не смела опровергнуть эту злодейскую ложь. Она проглатывала этот напиток, полчаса чувствовала себя бодрей, а потом опять ослабевала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Это спокойное, уединенное жилище сдавалось с обстановкой. М-сс Тьюлер никогда не имела ничего своего, хотя они с мужем часто толковали, что хорошо бы обзавестись своим домиком, купив мебель в рассрочку. Но, как мы видели, ни тот, ни другой не умели принимать быстрых решений.
Обивка кресел и дивана была скрыта от людских глаз, и увидеть ее можно было разве только украдкой. Мебель покрывали чехлы из линялого ситца или потертого кретона, дважды в год поочередно друг друга сменявшие… Двустворчатая дверь отделяла залу от спальни м-сс Тьюлер. В зале стоял буфет и книжный шкаф и висели картины: красивая гравюра с изображением оленя, преследуемого охотниками, вид Иерусалима, королева Виктория и принц-супруг с убитой ланью, егерями и т.д. — в pendant к оленю — и большое, внушительное изображение Валтасарова пира. Круглый стол, резная полка над камином и большое ведерко, куда входило угля на полшиллинга, дополняли убранство.
М-сс Тьюлер прибавила к этому множество сувениров, безделушек, фотографий в рамках и без рамок, изящных украшений, так что получилось очень мило и уютно. Она подумывала одно время, не купить ли пианино в рассрочку, но так как сама не играла, то побоялась, как бы не подумали, что она хочет пустить пыль в глаза.
В детстве Эдварда-Альберта совсем не было музыки, если не считать фисгармонии и бесконечных гимнов в церкви да шарманки за окном. Граммофон, пианола, радио еще не успели потревожить невозмутимый покой домашней жизни англичан, ее тишину, которую нарушали по временам только кашель, чиханье, шелест перевертываемой страницы, потрескивание дров да характерный храп газовых рожков, чей свет дополнялся затененным сиянием солидной керосиновой лампы, стоящей на суконной подстилке посредине обеденного стола. У лампы был стеклянный резервуар, и стоило до нее дотронуться, как руки начинали издавать слабый, но упорный запах керосина. По воскресеньям, когда наденешь чистое белье, вдруг пахнет лавандой. И в эту пропитанную ароматами тишину вдруг врезались «голоса лондонской улицы» — выкрики торговцев жареными каштанами, печеной картошкой и тому подобного.
На камине находилась рекламная открытка, которую м-сс Тьюлер раскопала в одном магазине среди объявлений, рекламировавших «Меблированные квартиры» и «Чай». На открытке стояли три слова, которым суждено было через много лет превратиться в национальный лозунг: «Безопасность прежде всего». Не представляю себе, какая вспышка ясновидения вдохновила авторов этого лозунга и какую именно опасность имел он целью предотвратить. Но он был дан и встретил живой отклик в сердце м-сс Ричард Тьюлер.
По сравнению с нашей современной бурной жизнью такое существование может показаться расслабляющим. Но в комнатке Эдварда-Альберта имелся более сильный призыв к его чувствам — на этот раз религиозным. Там висела раскрашенная картинка, изображавшая Спасителя среди детей, с надписью: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне, ибо таковых есть царствие небесное».
Почему-то Эдварду-Альберту не удавалось отождествить себя ни с одним из этих розовых младенцев. Он их терпеть не мог, каждого в отдельности и всех вместе. Остальные украшавшие его комнату картины на религиозные темы оставляли его совершенно равнодушным. Он просто старался не смотреть на них. Но иные из пояснительных текстов тревожили его. Особенно «Око Твое на мне, Господи». Эта надпись ему не нравилась. Она не нравилась ему все сильней, по мере того как из прежнего малыша он превращался в большого мальчика.
Он находил, что это нечестно. Неужели от Него ничто не может укрыться? Он видит, скажем, сквозь одеяло и простыню? Видит все, что под ними делается? В этом упорном взгляде было что-то бесцеремонное.
Так произошла первая встреча Эдварда-Альберта с сомнением.
В душу его ни разу не проникал ни малейший луч любви к божеству — Отцу, Сыну или Духу Святому. Он считал, что этот страж и каратель таит безумные замыслы относительно мира и что он послал своего Единственного Сына только для того, чтобы еще больше увеличить вину своих беспомощных созданий. Таковы были мысли и чувства Эдварда-Альберта. Я не критикую: я только передаю факты. Раз Господь Бог всемогущ и беспощаден, надо его умилостивлять — безопасность прежде всего — и не допускать ни тени протеста даже в глубине своей маленькой темной души. Ему язык не высунешь. Нет, нет.
А протоколирующий Ангел все записывает!
Эдвард-Альберт сомневался, но ни в коем случае не отрицал. Подобно большинству верующих, он ухитрялся смягчать остроту вопроса. Он проявлял находчивость.
— Ну пусть ему все видно, — рассуждал он. — Но ведь нельзя же все время на каждого смотреть и все за каждым записывать.
Эта мысль не предназначалась для передачи окружающим. Эту мысль надо было тщательно беречь про себя. Если будешь слишком часто ее высказывать. Он может вдруг обратить на тебя внимание.
Молодой человек наш заслонился этой мыслью от Солнца Праведных, словно скромным маленьким зонтиком. И мало-помалу небо так заволоклось, что и самая нужда в зонтике отпала. Бог перестал быть огнем всепожирающим.
Мы здесь не дискутируем. Я просто передаю неоспоримые факты. Я рассказываю историю одного мальчика, который впоследствии, как вы узнаете, стал героем; не от меня зависит, что история эта на определенном этапе оказывается историей бесчисленного множества других маленьких существ.
Так христиане приспособляют свою веру к обстоятельствам и получают возможность жить, как живут — вопреки ее торжественным предписаниям.
6. Жертва рекламы
Мать Эдварда-Альберта умерла, когда ему было тринадцать лет. Пожилой врач, лечивший ее во время последней болезни, определил, что она умерла от «бронхита». В то время принято было ссылаться в таких случаях на бронхит, не вдаваясь слишком глубоко в сущность дела. Врачи — народ умственно переутомленный, и в области диагностики у них бывают свои эпидемии и заразные болезни. На самом деле она умерла, подобно многим в то время, от неумеренного потребления разрекламированных патентованных средств.
Дело в том, что в тот золотой век свободы, безопасности и благоприятных возможностей, к которому относится начало нашего повествования, каждый пользовался среди прочих завидных преимуществ также полной свободой в области методов торговли. Некоторые предприимчивые дельцы учли, что большая часть их собратьев по человечеству страдает болезнями и внутренними расстройствами, вызванными потреблением громко рекламируемых, но вредных для здоровья продуктов, антисанитарными условиями быта и работы, а также низким жизненным уровнем огромных масс населения, продолжавших жить, хотя им гораздо лучше было бы умереть. И вот эти дельцы посвятили себя эксплуатации названных братьев. Огромное страждущее большинство человечества, с точки зрения мастеров торговли, было массой потребителей, которых надо обслужить с целью извлечь прибыль, и предприниматели стали с величайшим рвением состязаться в этом.
Медицинское сословие в то время работало почти исключительно ради дохода и обосновывало свои профессиональные привилегии принципами тред-юнионизма. Крайне низкий уровень образования и квалификации сочетался у его представителей с достойным лучшего применения упорством в защите привилегий вольнопрактикующего врача.
Врачи старались выгораживать друг друга, не допуская критики, когда дело шло об установлении причин смерти, и в других подобных обстоятельствах, когда нарушение врачебного долга не бросалось в глаза. В диагностике они пользовались устарелыми методами; правильный диагноз был скорее результатом природных способностей, чем хорошей подготовки, и они в большинстве случаев предпочитали диагностировать определенную болезнь и лечить ее, не мудрствуя лукаво, либо излечивая, либо убивая больного, чем ломать голову над разными малоизвестными недомоганиями, которые не поддались бы традиционному лечению. От таких болезней они отмахивались, объявляя их причудами. В результате между врачами и больными установились довольно неприязненные отношения; врач со своими устарелыми, мудреными предписаниями, авторитетным тоном, неумением воздействовать на психику больного — каковой бы она ни была — и тем помочь выздоровлению стал вызывать даже большее недоверие к себе, чем он заслуживал. И это обстоятельство широко открыло двери перед дельцами и предпринимателями, оспаривавшими его претензию на роль единственного оздоровителя общества.
Так наперекор ему возникло и стало быстро развиваться производство пилюль, послабляющих и тонизирующих лекарств, питательных концентратов, всевозможных болеутоляющих средств, всяких возбуждающих и слабительных. Может быть, поначалу эти новые коммерсанты работали грубовато, но в дальнейшем их методы совершенствовались и завоевывали им все большую клиентуру. Их реклама стала постепенно играть все более и более важную роль в бюджете газет. Начав с обращений к тем, кто уже страдает, они при помощи своих усовершенствованных методов стали наставлять людей относительно того, как, где и когда положено испытывать страдания. Врачи-профессионалы пробовали их разоблачать, публиковали анализы патентованных средств, доказывали, что они недействительны и вредны, но новая, гигантски разросшаяся отрасль человеческой предприимчивости успела захватить контроль над всеми каналами информации, врачи не имели возможности довести свои протесты до сведения широкой публики. Их брошюры исчезали из книжных киосков и замалчивались прессой, а их устные указания пациенты встречали с недоверием, так как были подавлены огромными размерами искусной агитации.
Эта книга — не описание нравов эдуардо-георгианской эпохи, но необходимо было выяснить здесь эти несложные обстоятельства, чтобы читатель, живущий в новом, полном захватывающих событий и катастроф мире, понял, каким образом м-сс Тьюлер довела себя до гибели.
В благословенное царствование Эдуарда VII газеты всерьез устремили свое внимание на м-сс Тьюлер. Именно в это время «постоянный читатель», по предсказанию профессора Кру, переменил свой пол. Прежде, когда еще был жив Ричард, м-сс Тьюлер почти никогда не заглядывала в газету. Ее не интересовала политика и то, что мужчины называют новостями; и только узнав из таких изданий, как «Спутник матери», о существовании «Тети Джен» и «Мудрой Доротеи», она включила в круг своего чтения новые газеты, столь непохожие на скучные, серые простыни прежних.
Сперва она читала только отделы купли-продажи и косметических советов, потому что — хотя ни одна порядочная женщина и христианка не станет краситься или мазаться — можно все-таки узнать, как сохранить свою наружность, не прибегая к таким приемам. И незаметно внимание ее обратилось к более интимным смежным вопросам.
«Чувство усталости», например. Оно ей было знакомо. Но она не понимала, что это значит, пока коммерсанты не объяснили ей. Это признак анемии, которая грозит стать злокачественной. Против этого великолепно действует некий кровяной экстракт. Она запаслась им, но не успела проследить его действие, так как вскоре ее внимание было обращено на целую серию невралгических болей.
Они порхали по ней, преследуемые болеутоляющими панацеями, и наконец добрались до головы. У нее всегда бывали головные боли, но никогда голова не болела так мучительно, как после созерцания картинки, на которой был изображен могучий кулак, вбивающий в голову гвозди. Тут должны были помочь печеночные пилюли, и она включила их в свое лечебное меню.
Укрепляющие соли, против ожидания, не вернули ей беспечной жизнерадостности, а сделали то, что она лежала теперь всю ночь напролет не смыкая глаз и мучилась бессонницей. Против этого тоже было средство. Кроме того, в организме обнаружился избыток мочевой кислоты и взывал о дальнейшем лечении. Ассортимент пузырьков, облаток, пилюль и порошков на ее умывальнике все разрастался.
Но коммерсанты не отставали. Она вдруг обнаружила, что у нее боли в предсердии, и начинается артрит, и в нескольких местах рак и остеомиэлит. Она делала все возможное для предупреждения этих бедствий и борьбы с ними. Она ничего не стала говорить своему врачу относительно рака, так как коммерсанты уверили ее, что тогда она обречет себя на самое страшное — на операцию. Об этом она не могла подумать без ужаса. Нет, нет, никакой операции. Только не это.
Она почувствовала слабость от недостаточного питания и вместо здоровой пищи стала выпивать чашку жидкого чая с мясным привкусом, в котором, по уверениям коммерсантов, подкрепленным яркими примерами, была заключена сила целого быка. И ни одна газета не смела опровергнуть эту злодейскую ложь. Она проглатывала этот напиток, полчаса чувствовала себя бодрей, а потом опять ослабевала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46