корабль стоял, балансируя на плазменных струях. На этом задача Рауля была выполнена; он включил систему автоматической посадки, вытянулся на койке и стал следить за приборами.
Под нами, вокруг оси корабля, располагались восемь одинаковых радаров, их узкие лучи шли вниз; каждый радар контролировал маленькую горизонтальную дюзу. При отклонении корабля хоть на градус от вертикали один или два радара давали команду дюзам, и мгновенные вспышки пламени устраняли крен. Еще один вертикальный радар был совмещен с основными двигателями; он следил за расстоянием до поверхности планеты и регулировал скорость спуска.
Аппаратура превосходно справилась со своей ролью — только легкий толчок сообщил нам о том, что тренога, корабля коснулась грунта. Двигатели умолкли, прекратилась вибрация, и нависла не слишком уютная тишина.
Никто не спешил ее нарушить, но вскоре мы услыхали потрескиванье и пощелкиванье остывающего металла. Рауль сел и освободился от пристежных ремней.
— Ну, вот и прилетели. Молодчина твой старик, — сказал он мне.
Он осторожно встал и, привыкая к забытому чувству тяжести, двинулся к ближайшему иллюминатору. Я последовал его примеру и стал отвинчивать защитную пластину иллюминатора. Камилло извлек из фиксаторов радиопередатчик и отправил в эфир:
— «Фигурао» совершил мягкую посадку. Марс, ноль три сорок три по Рио. Координаты посадки, похоже, не расходятся с ранее переданными. Приступаем к наблюдениям и проверке бортовых систем. — Он тоже потянулся к ближайшему иллюминатору.
Я уже успел откинуть со своего металлическую заслонку, и вид, открывшийся глазам, полностью совпал с моими ожиданиями. До самого горизонта убегали ржаво-бурые барханы. Где-нибудь на Земле такая картина навеет любые эмоции, кроме благоговейного трепета. Но мы были не на Земле. Мы были на Марсе, и видели то, чего еще никто не видел. Мы не ликовали, не хлопали друг друга по спине. Мы просто смотрели во все глаза.
Наконец Рауль произнес довольно блеклым тоном:
— Вот, значит, какой Марс. Мили и мили голой пустыни. И все это теперь наше. — Он отвернулся и шагнул к приборной панели. — Атмосфера процентов на пятнадцать плотнее, чем нам предсказывали. Оттого, наверное, и перегрев корпуса. Придется сидеть тут, пока не остынет. Кислорода и вправду очень мало, судя по этому пейзажику, он почти весь — в окислах. — Рауль подошел к встроенному шкафу и стал доставать скафандр и принадлежности.
Смотрелось это забавно; пожив в невесомости неделюдругую, легко забыть, что в поле тяготения планеты вещам свойственно падать, когда ты их отпускаешь.
— Все-таки странная ошибка, — проговорил Камилло. — Я насчет плотности'атмосферы.
— Что тут странного? — отозвался Рауль. — Просто чья-то гениальная теория об утечке воздуха в пространство высосана из пальца. Да и чего ради ему утекать, если рядом нет большого небесного тела? Если так рассуждать, то наш воздух должен был улетучиться на Луну, а потом вернуться обратно. Интересно, как эти идиотские «прозрения» находят себе поддержку? Думается мне, нас ждет еще немало таких сюрпризов.
— Насчет гравитации тоже просчитались? — спросил я. — По-моему, сила тяжести здесь гораздо выше.
— Нет, все точно, просто надо привыкнуть к самому весу.
Я пересек рубку и посмотрел в иллюминатор Рауля. Та же картина, только вдали между небом и землей темнеет тонкая полоска. Меня это заинтриговало, но как я ни старался, не сумел разглядеть детали или хотя бы прикинуть расстояние до горизонта.
Решив вооружиться телескопом, я повернулся к иллюминатору спиной, и тут пол вырвался из-под ног…
Рубка накренилась, я заскользил под уклон. Массивная заслонка иллюминатора откинулась и едва не задела меня, а на Рауля обрушилась всей тяжестью, швырнув его на пульт управления. Рубка накренилась еще сильнее, я рухнул спиной на только что покинутую койку и вцепился в нее изо всех сил; не сумев ухватиться за кронштейны койки, мимо проехал Камилло…
За несколькими приглушенными ударами последовал жуткий хруст, скрежет, и меня подбросило на пружинах койки. На этом все кончилось.
Я огляделся: то, что за недолгий срок полета мы привыкли считать палубой, теперь стояло вертикально. Очевидно, «Фигурао» повалился набок. Под новой «переборкой» на вогнутой «палубе» съежился Камилло; рядом валялись скафандры вперемешку с их принадлежностями. Рауль распластался на панели управления, и еще я увидел на ней струйку крови.
Я свалился с койки, подполз к Раулю и хотел было поднять его голову, но это не удалось, и я сразу обнаружил почему: он ударился виском о рычаг управления, и рукоятка вошла в череп. Ему уже ничем нельзя было помочь. Я перебрался к Камилло. Он был без сознания, но никаких травм на теле я не увидел. Пульс был достаточно сильный, и я попытался привести его в чувство. Через несколько минут он открыл глаза, посмотрел на меня и зажмурил дрожащие веки.
Я разыскал бренди и заставил товарища сделать несколько глотков. Вскоре он глубоко вздохнул, размежил веки, и его взгляд, поблуждав по рубке, снова замер на мне.
— Марс, — вымолвил он. — Марс, кровавая планета. Мы на Марсе?
При этом у него было такое глупое выражение лица, что я упал духом.
— Да, на Марсе. — Я поднял его, перенес на койку и устроил поудобнее. Затем у Камилло вновь закрылись глаза, и он погрузился в беспамятство.
Я огляделся. В рубке царил беспорядок — в основном из-за скафандров, которые вылетели из шкафов. Из аппаратуры сорвался только передатчик — Камилло не успел его закрепить, и он ударился о раму одной из коек. Теперь его оставалось только списать.
Сидеть сложа руки и разглядывать своих несчастных товарищей — занятие не для меня, поэтому я расправил скафандр, присоединил к нему баллоны с воздухом и батареи и проверил бортовые системы. Они работали превосходно; судя по наружному термометру, обшивка порядком остыла, и я решил выйти наружу — посмотреть, что же с нами приключилось.
К счастью, при падении корабля воздушный шлюз оказался сбоку, точнее, справа, если глядеть в направлении носа. Окажись он внизу, уж не знаю, как бы мне удалось выбраться. И так пришлось повозиться — шлюз в нормальном положении вмещал двух человек в скафандрах, в лежачем же — одного, и то согнутого в три погибели. Однако механизм замка благополучно сработал, наружный люк открылся, — вот только раздвижную лестницу не удалось выпустить под удобным углом, и пришлось спрыгнуть с шестифутовой высоты.
В общем, когда нога человека впервые ступила на поверхность Марса, это выглядело не слишком величественно. Стоять же на ней было и вовсе неуютно, ибо со всех сторон меня окружал один и тот же вид: мили и мили иссушенного рыжего песка. А еще — оттого, что я был одинок.
Вот он, долгожданный момент! Мы так мечтали, столько говорили о нем; мы не жалели сил ради него и шли на смертельный риск. Да, этот миг настал — и что с того? Конечно, реакция перегруженной психики и все такое, но несравнимо легче было бы мне, если б рядом находилась хоть одна живая душа. Если б мы могли отметить это событие какой-нибудь пустяковой церемонией… Но нет — я стоял один-одинешенек под маленьким чахлым солнцем, под багровыми небесами; я казался себе крошечным хрупким мотыльком посреди голой пустыни, придавившей все мои чувства, кроме уныния.
И не сказать, что все это чересчур отличалось от моих давешних представлений. Напротив, слишком совпадало. Однако теперь я понимал: то было только внешнее сходство, воображение 'не осмеливалось раскрыть передо мной истинную суть Марса. Он рисовался мне безучастным, нейтральным; я не подозревал, что он таит враждебность… И все-таки не было в нем ничего страшного, кроме самого худшего — самого страха. Бесформенного, беспричинного, безудержного. Того липкого, всепоглощающего ужаса, что тянет из тьмы к детской кроватке черные осьминожьи щупальца.
В душе пробуждались давно забытые кошмары детства. Воля и смелость, накопленные с тех лет, пропали без следа. Я снова превратился в беспомощного младенца; со всех сторон меня осаждало непостижимое. Я чуть было не бросился к кораблю, как к матери — за утешением и защитой… Едва удержался — все-таки во мне еще оставались крохи здравомыслия, они предупредили: если сейчас поддашься, то потом с каждым разом будет все хуже. И я остался на месте, взял себя в руки и отогнал страх. Не сразу, нет. Но постепенно в жилах согрелась кровь, и мне полегчало. Я уже мог более-менее сносно соображать.
Я внимательно огляделся по сторонам, но не заметил черной полоски, которая маячила в иллюминаторе, пока «Фигурао» не рухнул, — видимо, я выбрал слишком низкое место для обзора.
Кругом рыжий песок незаметно сливался с краями громадного пурпурного котла, опрокинутого кверху дном. И не было на лике пустыни ничего, кроме корабля и крошечной человеческой фигурки.
Потом я осмотрел корабль. Довольно скоро обнаружилась причина крушения — под тонким поверхностным слоем песка образовалась корка, и ее продавила одна из ног треножника «Фигурао».
«Как теперь поднимать корабль? — спросил я себя. — Может, Рауль что-нибудь придумает?..» — И тотчас спохватился: Рауль больше ничего никогда не придумает.
Я вернулся на борт. Камилло не шевелился — похоже, спал нормальным сном.
Я решил поискать что-нибудь пригодное для рытья, и вскоре мне повезло: кто-то предусмотрительно оснастил экспедицию миниатюрным шанцевым инструментом. Пожалуй, даже слишком миниатюрным, — но это все-таки лучше, чем ничего.
Вытаскивать Рауля наружу было малоприятно и вовсе не легко, но кое-как я справился. Потом он лежал на песке, а я копал могилу — тоже работенка не из простых, когдй на тебе скафандр. Я было настроился на долгую возню с перерывами, но тут лопата, углубившись дюймов на двенадцать, пробила слой рыхлого песчаника, и моим глазам открылась черная дыра. Можно было предположить, что такие норы тут повсюду и злополучная нога «Фигурао» провалилась в одну из них.
Расширив отверстие, сбросил в него тело бедняги Рауля, а потом как можно аккуратнее прикрыл дыру плиткой спекшегося песка и возвратился на борт.
Выйдя из шлюза, я увидел Камилло: он уже проснулся и сидел на койке, ощупывая меня тревожным взглядом.
— Не люблю марсиан, — заявил он.
Я взглянул на товарища повнимательнее. Лицо его было серьезным и очень недружелюбным.
— Кажется, я тоже от них не в восторге, — сказал я без тени насмешки.
В его глазах настороженность уступила недоумению, но лишь на миг.
— Ну и хитрющий вы народ, марсиане!
Когда мы поели, ему как будто полегчало. Правда, время от времени я ловил косые взгляды. Он ни на секунду не упускал меня из виду и потому нескоро вспомнил, что нас должно быть трое.
— А где Рауль?
Я рассказал о нашей беде, показал рычаг, причинивший смертельную травму, и место, где теперь лежал капитан. Камилло внимательно выслушал, глядя в иллюминатор, и несколько раз кивнул, хотя не каждый кивок выглядел одобрительным.
Трудно было судить, правильно ли он воспринимает мой рассказ, или помраченный рассудок делает собственные выводы. Известие о гибели Рауля не вызвало у него никакой печали — только спокойную задумчивость. Затем Камилло погрузился в глубокомысленное молчание.
Это действовало на нервы, и спустя примерно четверть часа я решил отвлечь товарища и показал на передатчик.
— Его здорово шарахнуло. — Я мог бы этого и не говорить — рация выглядела плачевно. — Как считаешь, получится исправить?
Камилло несколько минут разглядывал передатчик, а после изрек:
— Верно, шарахнуло что надо.
— Ага, — буркнул я, начиная злиться. — Но не в этом дело. Ты можешь его наладить?
Камилло повернул голову и впился взглядом в мои зрачки.
— Ты хочешь связаться с Землей, — заявил он.
— Еще бы мы не хотели связаться с Землей!.. Там ждут немедленного донесения! Им известно время нашей посадки, но и только. Надо срочно сообщить об аварии и гибели Рауля. Наладь передатчик, расскажи им, как мы влипли…
Он неторопливо обдумал мою просьбу и с сомнением покачал головой:
— Ну, не знаю. Вы, марсиане, такие коварные…
— Господи Боже! Слушай, ты… — Я прикусил язык: не стоило бередить в нем ослиное упрямство. Лучше говорить спокойно и убедительно.
Камилло терпеливо выслушал, слегка хмуря лоб, будто взвешивал все «за» и «против». Наконец, ни словом не обмолвясь о том, можно ли отремонтировать передатчик, сказал, что вопрос очень даже нешуточный, тут надо хорошенько раскинуть мозгами.
Я пришел в бешенство и наорал бы на него, если б не испугался, что от этого он окончательно свихнется.
Камилло снова улегся на койку — видимо, чтобы «раскинуть мозгами». А я постоял, глазея в иллюминатор, потом спохватился: темнеет уже, хватит бездельничать. Взял фотокамеру с цветной пленкой и занялся первой в истории съемкой марсианского заката.
Зрелище это, надо сказать, не из чарующих. Краснея все гуще, маленькое солнце потихоньку клонится к горизонту, а как только исчезает из виду, пурпур неба мигом уступает черноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Под нами, вокруг оси корабля, располагались восемь одинаковых радаров, их узкие лучи шли вниз; каждый радар контролировал маленькую горизонтальную дюзу. При отклонении корабля хоть на градус от вертикали один или два радара давали команду дюзам, и мгновенные вспышки пламени устраняли крен. Еще один вертикальный радар был совмещен с основными двигателями; он следил за расстоянием до поверхности планеты и регулировал скорость спуска.
Аппаратура превосходно справилась со своей ролью — только легкий толчок сообщил нам о том, что тренога, корабля коснулась грунта. Двигатели умолкли, прекратилась вибрация, и нависла не слишком уютная тишина.
Никто не спешил ее нарушить, но вскоре мы услыхали потрескиванье и пощелкиванье остывающего металла. Рауль сел и освободился от пристежных ремней.
— Ну, вот и прилетели. Молодчина твой старик, — сказал он мне.
Он осторожно встал и, привыкая к забытому чувству тяжести, двинулся к ближайшему иллюминатору. Я последовал его примеру и стал отвинчивать защитную пластину иллюминатора. Камилло извлек из фиксаторов радиопередатчик и отправил в эфир:
— «Фигурао» совершил мягкую посадку. Марс, ноль три сорок три по Рио. Координаты посадки, похоже, не расходятся с ранее переданными. Приступаем к наблюдениям и проверке бортовых систем. — Он тоже потянулся к ближайшему иллюминатору.
Я уже успел откинуть со своего металлическую заслонку, и вид, открывшийся глазам, полностью совпал с моими ожиданиями. До самого горизонта убегали ржаво-бурые барханы. Где-нибудь на Земле такая картина навеет любые эмоции, кроме благоговейного трепета. Но мы были не на Земле. Мы были на Марсе, и видели то, чего еще никто не видел. Мы не ликовали, не хлопали друг друга по спине. Мы просто смотрели во все глаза.
Наконец Рауль произнес довольно блеклым тоном:
— Вот, значит, какой Марс. Мили и мили голой пустыни. И все это теперь наше. — Он отвернулся и шагнул к приборной панели. — Атмосфера процентов на пятнадцать плотнее, чем нам предсказывали. Оттого, наверное, и перегрев корпуса. Придется сидеть тут, пока не остынет. Кислорода и вправду очень мало, судя по этому пейзажику, он почти весь — в окислах. — Рауль подошел к встроенному шкафу и стал доставать скафандр и принадлежности.
Смотрелось это забавно; пожив в невесомости неделюдругую, легко забыть, что в поле тяготения планеты вещам свойственно падать, когда ты их отпускаешь.
— Все-таки странная ошибка, — проговорил Камилло. — Я насчет плотности'атмосферы.
— Что тут странного? — отозвался Рауль. — Просто чья-то гениальная теория об утечке воздуха в пространство высосана из пальца. Да и чего ради ему утекать, если рядом нет большого небесного тела? Если так рассуждать, то наш воздух должен был улетучиться на Луну, а потом вернуться обратно. Интересно, как эти идиотские «прозрения» находят себе поддержку? Думается мне, нас ждет еще немало таких сюрпризов.
— Насчет гравитации тоже просчитались? — спросил я. — По-моему, сила тяжести здесь гораздо выше.
— Нет, все точно, просто надо привыкнуть к самому весу.
Я пересек рубку и посмотрел в иллюминатор Рауля. Та же картина, только вдали между небом и землей темнеет тонкая полоска. Меня это заинтриговало, но как я ни старался, не сумел разглядеть детали или хотя бы прикинуть расстояние до горизонта.
Решив вооружиться телескопом, я повернулся к иллюминатору спиной, и тут пол вырвался из-под ног…
Рубка накренилась, я заскользил под уклон. Массивная заслонка иллюминатора откинулась и едва не задела меня, а на Рауля обрушилась всей тяжестью, швырнув его на пульт управления. Рубка накренилась еще сильнее, я рухнул спиной на только что покинутую койку и вцепился в нее изо всех сил; не сумев ухватиться за кронштейны койки, мимо проехал Камилло…
За несколькими приглушенными ударами последовал жуткий хруст, скрежет, и меня подбросило на пружинах койки. На этом все кончилось.
Я огляделся: то, что за недолгий срок полета мы привыкли считать палубой, теперь стояло вертикально. Очевидно, «Фигурао» повалился набок. Под новой «переборкой» на вогнутой «палубе» съежился Камилло; рядом валялись скафандры вперемешку с их принадлежностями. Рауль распластался на панели управления, и еще я увидел на ней струйку крови.
Я свалился с койки, подполз к Раулю и хотел было поднять его голову, но это не удалось, и я сразу обнаружил почему: он ударился виском о рычаг управления, и рукоятка вошла в череп. Ему уже ничем нельзя было помочь. Я перебрался к Камилло. Он был без сознания, но никаких травм на теле я не увидел. Пульс был достаточно сильный, и я попытался привести его в чувство. Через несколько минут он открыл глаза, посмотрел на меня и зажмурил дрожащие веки.
Я разыскал бренди и заставил товарища сделать несколько глотков. Вскоре он глубоко вздохнул, размежил веки, и его взгляд, поблуждав по рубке, снова замер на мне.
— Марс, — вымолвил он. — Марс, кровавая планета. Мы на Марсе?
При этом у него было такое глупое выражение лица, что я упал духом.
— Да, на Марсе. — Я поднял его, перенес на койку и устроил поудобнее. Затем у Камилло вновь закрылись глаза, и он погрузился в беспамятство.
Я огляделся. В рубке царил беспорядок — в основном из-за скафандров, которые вылетели из шкафов. Из аппаратуры сорвался только передатчик — Камилло не успел его закрепить, и он ударился о раму одной из коек. Теперь его оставалось только списать.
Сидеть сложа руки и разглядывать своих несчастных товарищей — занятие не для меня, поэтому я расправил скафандр, присоединил к нему баллоны с воздухом и батареи и проверил бортовые системы. Они работали превосходно; судя по наружному термометру, обшивка порядком остыла, и я решил выйти наружу — посмотреть, что же с нами приключилось.
К счастью, при падении корабля воздушный шлюз оказался сбоку, точнее, справа, если глядеть в направлении носа. Окажись он внизу, уж не знаю, как бы мне удалось выбраться. И так пришлось повозиться — шлюз в нормальном положении вмещал двух человек в скафандрах, в лежачем же — одного, и то согнутого в три погибели. Однако механизм замка благополучно сработал, наружный люк открылся, — вот только раздвижную лестницу не удалось выпустить под удобным углом, и пришлось спрыгнуть с шестифутовой высоты.
В общем, когда нога человека впервые ступила на поверхность Марса, это выглядело не слишком величественно. Стоять же на ней было и вовсе неуютно, ибо со всех сторон меня окружал один и тот же вид: мили и мили иссушенного рыжего песка. А еще — оттого, что я был одинок.
Вот он, долгожданный момент! Мы так мечтали, столько говорили о нем; мы не жалели сил ради него и шли на смертельный риск. Да, этот миг настал — и что с того? Конечно, реакция перегруженной психики и все такое, но несравнимо легче было бы мне, если б рядом находилась хоть одна живая душа. Если б мы могли отметить это событие какой-нибудь пустяковой церемонией… Но нет — я стоял один-одинешенек под маленьким чахлым солнцем, под багровыми небесами; я казался себе крошечным хрупким мотыльком посреди голой пустыни, придавившей все мои чувства, кроме уныния.
И не сказать, что все это чересчур отличалось от моих давешних представлений. Напротив, слишком совпадало. Однако теперь я понимал: то было только внешнее сходство, воображение 'не осмеливалось раскрыть передо мной истинную суть Марса. Он рисовался мне безучастным, нейтральным; я не подозревал, что он таит враждебность… И все-таки не было в нем ничего страшного, кроме самого худшего — самого страха. Бесформенного, беспричинного, безудержного. Того липкого, всепоглощающего ужаса, что тянет из тьмы к детской кроватке черные осьминожьи щупальца.
В душе пробуждались давно забытые кошмары детства. Воля и смелость, накопленные с тех лет, пропали без следа. Я снова превратился в беспомощного младенца; со всех сторон меня осаждало непостижимое. Я чуть было не бросился к кораблю, как к матери — за утешением и защитой… Едва удержался — все-таки во мне еще оставались крохи здравомыслия, они предупредили: если сейчас поддашься, то потом с каждым разом будет все хуже. И я остался на месте, взял себя в руки и отогнал страх. Не сразу, нет. Но постепенно в жилах согрелась кровь, и мне полегчало. Я уже мог более-менее сносно соображать.
Я внимательно огляделся по сторонам, но не заметил черной полоски, которая маячила в иллюминаторе, пока «Фигурао» не рухнул, — видимо, я выбрал слишком низкое место для обзора.
Кругом рыжий песок незаметно сливался с краями громадного пурпурного котла, опрокинутого кверху дном. И не было на лике пустыни ничего, кроме корабля и крошечной человеческой фигурки.
Потом я осмотрел корабль. Довольно скоро обнаружилась причина крушения — под тонким поверхностным слоем песка образовалась корка, и ее продавила одна из ног треножника «Фигурао».
«Как теперь поднимать корабль? — спросил я себя. — Может, Рауль что-нибудь придумает?..» — И тотчас спохватился: Рауль больше ничего никогда не придумает.
Я вернулся на борт. Камилло не шевелился — похоже, спал нормальным сном.
Я решил поискать что-нибудь пригодное для рытья, и вскоре мне повезло: кто-то предусмотрительно оснастил экспедицию миниатюрным шанцевым инструментом. Пожалуй, даже слишком миниатюрным, — но это все-таки лучше, чем ничего.
Вытаскивать Рауля наружу было малоприятно и вовсе не легко, но кое-как я справился. Потом он лежал на песке, а я копал могилу — тоже работенка не из простых, когдй на тебе скафандр. Я было настроился на долгую возню с перерывами, но тут лопата, углубившись дюймов на двенадцать, пробила слой рыхлого песчаника, и моим глазам открылась черная дыра. Можно было предположить, что такие норы тут повсюду и злополучная нога «Фигурао» провалилась в одну из них.
Расширив отверстие, сбросил в него тело бедняги Рауля, а потом как можно аккуратнее прикрыл дыру плиткой спекшегося песка и возвратился на борт.
Выйдя из шлюза, я увидел Камилло: он уже проснулся и сидел на койке, ощупывая меня тревожным взглядом.
— Не люблю марсиан, — заявил он.
Я взглянул на товарища повнимательнее. Лицо его было серьезным и очень недружелюбным.
— Кажется, я тоже от них не в восторге, — сказал я без тени насмешки.
В его глазах настороженность уступила недоумению, но лишь на миг.
— Ну и хитрющий вы народ, марсиане!
Когда мы поели, ему как будто полегчало. Правда, время от времени я ловил косые взгляды. Он ни на секунду не упускал меня из виду и потому нескоро вспомнил, что нас должно быть трое.
— А где Рауль?
Я рассказал о нашей беде, показал рычаг, причинивший смертельную травму, и место, где теперь лежал капитан. Камилло внимательно выслушал, глядя в иллюминатор, и несколько раз кивнул, хотя не каждый кивок выглядел одобрительным.
Трудно было судить, правильно ли он воспринимает мой рассказ, или помраченный рассудок делает собственные выводы. Известие о гибели Рауля не вызвало у него никакой печали — только спокойную задумчивость. Затем Камилло погрузился в глубокомысленное молчание.
Это действовало на нервы, и спустя примерно четверть часа я решил отвлечь товарища и показал на передатчик.
— Его здорово шарахнуло. — Я мог бы этого и не говорить — рация выглядела плачевно. — Как считаешь, получится исправить?
Камилло несколько минут разглядывал передатчик, а после изрек:
— Верно, шарахнуло что надо.
— Ага, — буркнул я, начиная злиться. — Но не в этом дело. Ты можешь его наладить?
Камилло повернул голову и впился взглядом в мои зрачки.
— Ты хочешь связаться с Землей, — заявил он.
— Еще бы мы не хотели связаться с Землей!.. Там ждут немедленного донесения! Им известно время нашей посадки, но и только. Надо срочно сообщить об аварии и гибели Рауля. Наладь передатчик, расскажи им, как мы влипли…
Он неторопливо обдумал мою просьбу и с сомнением покачал головой:
— Ну, не знаю. Вы, марсиане, такие коварные…
— Господи Боже! Слушай, ты… — Я прикусил язык: не стоило бередить в нем ослиное упрямство. Лучше говорить спокойно и убедительно.
Камилло терпеливо выслушал, слегка хмуря лоб, будто взвешивал все «за» и «против». Наконец, ни словом не обмолвясь о том, можно ли отремонтировать передатчик, сказал, что вопрос очень даже нешуточный, тут надо хорошенько раскинуть мозгами.
Я пришел в бешенство и наорал бы на него, если б не испугался, что от этого он окончательно свихнется.
Камилло снова улегся на койку — видимо, чтобы «раскинуть мозгами». А я постоял, глазея в иллюминатор, потом спохватился: темнеет уже, хватит бездельничать. Взял фотокамеру с цветной пленкой и занялся первой в истории съемкой марсианского заката.
Зрелище это, надо сказать, не из чарующих. Краснея все гуще, маленькое солнце потихоньку клонится к горизонту, а как только исчезает из виду, пурпур неба мигом уступает черноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21