– Говорит секретарша мистера Вильямса. Чем могу помочь?
– А… – Мне собственно… – связность речи покинула меня. – Мне необходима срочная консультация.
– По какому вопросу.
– О разводе.
– Безусловно, – голос секретарши стал прочувствованным, будто у хищницы, чующей близкую и легкую добычу. – Мне только хотелось бы задать вам несколько вопросов.
– Да-да, конечно.
– Ваш домашний адрес. Телефон. Работодатель. Фамилия жены. Дети… Адвокат жены… Девичья фамилия матери.
Минут через десять я уже устал от перечисления своих анкетных данных, но вопросы, как оказалось, подходили к концу.
– Находились ли ваши родственники в нацистском плену, и сотрудничали ли они с коммунистами?
– Нет! – решительно заявил я.
– Прекрасно! Мистер Вильямс будет рад принять вас. Наша расценка – двести пятьдесят долларов в час.
– Сколько? – у меня перехватило дыхание.
– Двести пятьдесят.
– А в какую сумму обойдется весь процесс?
– Вы имеете ввиду развод?
– Ну да…
– Накладные расходы, звонки, переговоры, присутствие в суде. Если все будет благополучно – около семи тысяч долларов.
– А… Спасибо. Я подумаю.
– Нет, ну почему же. Давайте назначим встречу…
– Благодарю, но я вам перезвоню… – Таких денег у меня не было и в помине.
Во второй по списку конторе повторилась та же история, но стоимость бракоразводного процесса снизилась до шести тысяч. В какой-то момент мне пришло в голову, что адвокаты в телефонной книге расположены в порядке убывания цены, и я позвонил в контору, стоявшую почти что на последней странице. Мои ожидания не оправдались – мистер Борщик, несмотря на то, что обладал столь ласкающей русское ухо фамилией, оказался коренным американцем, брал триста долларов за час и предлагал мне развестись за десять тысяч двести пятнадцать полновесных американских баксов…
Я был изможден, и, пересилив себя, позвонил домой.
– Алло? – голос жены, как мне показалось, был доброжелателен.
– Это я. – Я замолчал.
– Ну что, я внимательно слушаю. И ничего пока не слышу.
– Прости меня. Давай не будем ссориться.
– Так, ты, кажется, получил бумаги от адвоката. На попятный пошел? Я так и знала, что ты приползешь на брюхе, как паршивый пес. Наложил уже в штаны, да? Признавайся!
– Прекрати! – Я начал заводиться.
– А что, неправда? Ну конечно, ты такого не ожидал. Теперь ты видишь, что я безбедно проживу и без тебя, и что ты по закону обязан меня обеспечивать. Наконец-то я чувствую себя независимой! Так что слушай: я, так и быть, приму тебя обратно, но на одном единственном условии.
– Это на каком же?
– Ты будешь ниже воды и тише травы, я тебе устрою испытательный срок. Если я услышу от тебя хотя бы одно слово, сказанное повышенным голосом, если ты посмеешь хотя бы одно высказывание в адрес моей мамы, если…
– Ну ничего себе! Это что еще за ультиматум! – Кровь ударила мне в голову.
– Ах вот как, ты еще позволяешь себе кричать на меня? Да ты понимаешь или нет, что теперь полностью от меня зависишь. Ты – ничто, ноль без палочки, полное ничтожество, я тебя в порошок сотру одним движением пальца…
– Ты все-таки просчиталась, дура!
– Не смеши меня. Я – просчиталась? В чем, интересно? Моя ситуация беспроигрышная.
– Твоя мама – редкая сволочь, как и ты. Так что, я с тобой развожусь. Даже на твоих условиях! – Я бросил трубку.
Посмотрев на ненавистные листочки с договором, я поставил на них свою подпись, вложил бумаги в конверт, подписал адрес, яростно нажимая на ручку и разорвав бумагу в нескольких местах и, зажмурившись, бросил письмо в пластмассовый ящик, в котором лежала приготовленная к отправке корреспонденция.
– Пропади все пропадом, – думал я.
Почту забирали обычно часа в три дня, и когда маленький фургончик с коричневым орлом, символизирующим безжалостную точность государственной почты Соединенных Штатов, откатил от компании, я, бесшабашно посвистывая, засунул руки в карманы и позорно дезертировал с работы. Мне предстояло найти себе жилье, впрочем, я еще не был уверен в том, что смогу за него заплатить.
– Свобода! – Я гнал машину по автостраде, испытывая странное, давно забытое чувство скорости, и вспоминая птицу-тройку из обязательной программы школьной литературы. Окно было открыто, и теплый ветер трепал мне волосы, ударяя по раскрасневшимся щекам. – Свобода! – клокотало у меня в груди. Все, я больше никому ничем не обязан, я – хозяин своей жизни и судьбы. Я больше не буду слушать твои вопли, не буду разговаривать с твоими подругами, я смогу курить в квартире и работать вечерами, смотреть фильмы, которые мне нравятся, не выслушивая идиотских комментариев. Я начну слушать музыку, которую я люблю, я не буду часами ждать, пока ты закончишь болтать со своей мамашей, я…
О, как быстро и решительно было подорвано это иллюзорное чувство свободы! Оно бесследно испарилось, когда предательски пристроившаяся сзади полицейская машина включила мигалки и надрывно завыла сиреной.
Чертыхнувшись, я перестроился в правый ряд и съехал на обочину, ожидая самого худшего.
– Вы превысили скорость.
– Извините.
– Водительские права и регистрационный лист. – Полицейский был неприступен.
– Да да, сейчас. – Я полез в карман.
– Выйти из машины! – вдруг зло закричал он. Быстро! Руки за спину. Расставить ноги.
– Да в чем собственно дело.
– Считаю до трех! – Страж порядка решительно потянулся к кобуре.
– Хорошо, хорошо, – я нехотя вышел из машины, и полицейский заломил мне руки за спиной.
– Я ничего не … – Наручники гадко щелкнули на запястьях.
– Подышите. – Мне под нос подсунули пластиковую трубку.
– Я не пил, честное слово. Я с работы еду.
– Вам придется проехать в участок. – Ниже голову, ударитесь. Вы имеете право нанять адвоката. Вы не обязаны отвечать на заданные вам вопросы…
– И что это они сегодня на адвокатах зациклились? – с тоской думал я. Меня, придерживая за спину, запихнули на заднее сиденье полицейской машины, и, включив мигалку, повезли в неизвестность.
– Вот тебе и свобода, – я чертыхнулся. – Неосознанная обходимость.
В участке было грязно, меня посадили рядом с бездомным, от которого исходила пряная вонь.
– Вот этот, – полицейский, арестовавший меня, сопровождал рослого мужика, несшего пухлый серый дипломат. – Накачался чего-то, похоже, смотри лицо какое красное. Бери экспресс-анализ крови.
– Ах вот оно как, – нелепость происходящего наконец дошла до меня. Мое покрасневшее лицо и возбужденный вид, равно как и факт превышения скорости, вызвали у стража порядка вполне естественное подозрение, что я нанюхался или укололся какой-нибудь дрянью.
– Вы зря смеетесь, – полицейский был невозмутим. – Если мы обнаружим в крови наркотики, вас ожидают крупные неприятности. – С этими словами он снял с меня наручники.
– Левую руку, – мужик с дипломатом был профессионален. – Спасибо, – он продезинфицировал укол и удалился.
– Ничего вы не найдете, – я потер затекшие руки. – А что будет с моей машиной?
– Ее отбуксируют на стоянку. А вам придется подождать.
– О-кей, о-кей. Я подожду. – Я вспомнил было, что имею право подать на полицейского в суд, но передумал.
Освободили меня около восьми вечера, извинившись, но все же выписав штраф за превышение скорости. Порядок есть порядок. Даже подвезли на стоянку, куда успели доставить мой брошенный в спешке автомобиль. Более не доверяя обманчивому чувству освобождения, я строго соблюдал правила дорожного движения, так, что сзади то и дело гудели особенно нетерпеливые водители.
– Гудите, гудите изверги, – бормотал я. – И на вас управа найдется.
Мне просто необходимо было выпить, и пришлось остановиться около супермаркета. На какую-то долю секунды я подумал, что тенденция эта становится опасной, и, того и гляди, я и вправду сопьюсь. – Впрочем, – успокоил себя я, – сегодня – день особый. Я пережил нервное потрясение, подписал гадкие бумаги, стал свободен, потерял свободу и снова ее обрел.
Заныло сердце, я почувствовал, что смертельно устал, и, рассудив, что лучше стать алкоголиком, чем умереть от инфаркта, купил самую дорогую бутылку водки, производства завода «Кристалл», и через полчаса уже весело хохотал, рассказывая Мишке о своих злоключениях, и поднимая уже, кажется, третий или четвертый тост за свободу человеческого духа. Но где-то в глубине души я уже понимал, что проклятие старого большевика начало действовать, и от этой суеверной мысли мне становилось жутко.
Глава 8
С трудом обретенная духовная и физическая свобода была, по сути, виртуальной, и сопровождалась все более углубляющейся несвободой финансового свойства. В этом меня убеждал каждый последующий день, однообразно накатывающий на городок серым валом утреннего океанского тумана.
Я даже начал выводить общий закон сохранения количества несвободы, подобно закону сохранения энергии. Я рассуждал об этом новом явлении природы по утрам, просыпаясь от хриплого писка будильника. Все события современности убеждали в универсальности подмеченного мной принципа жизни. К примеру, многие люди, разбогатев, совершенно утрачивают личную свободу, они связаны тысячами обязанностей и формальностей… – Некоторое время я утешался этой мыслью, но, вспоминая об углубляющейся долговой яме, в которой увязал, каюсь, бывал зачастую готов продать душу дьяволу, лишь бы расплатиться с долгами.
Сгоряча подписав договор о разводе, я обрек себя на медленное вымирание. Примерно так же когда-то вымерли динозавры, уступив место под солнцем наглым, покрытым шерстью, теплокровным млекопитающим. Мне не хватало денег даже на квартиру. Злоупотребив гостеприимством Мишки, и наблюдая столь знакомые мне признаки раздражения на лице его жены, я снял крошечную студию, метров в семь квадратных, служившую мне одновременно и спальней и кухней. Постель в моем жилище раскладывалась из стены, занимая всю комнату. К счастью, студия была мебелированной – кроме постели в ней помещался маленький кухонный стол, прожженный сигаретой неведомого моего предшественника, и два стула. Предыдущий жилец, к тому же, выписывал многочисленные журналы для гомосексуалистов, которые я с отвращением выбрасывал в мусоропровод. Стоило миниатюрное прибежище одиноких душ намного больше той суммы, которая доставалась мне после выплаты алиментов.
Я часто задаюсь вопросом: что нужно человеку для жизни? Мне почему-то незамедлительно понадобилась куча каких-то предметов, о которых я раньше не задумывался. Чайник. Вилки и ложки, тарелки, чашки. Постельное белье, мыло, зубная щетка, полотенце. Даже два полотенца. Шампунь, крем для бритья. И вылетело все это в копеечку.
И вот ведь какая противная человеческая натура – мне все время хотелось есть. Примерно с неделю я питался хлебом и овощами, даже пытался варить рис, но видение зажаренного, сочащегося молодой кровью куска мяса наконец нагнало меня, и устоять не было никаких душевных сил. Кстати, к слову сказать, не представляю, как выживают на этом свете вегетерианцы. Зато, к концу этой недели начал очень хорошо понимать хищников, каких-нибудь там львов или тигров.
Несмотря на самый жесткий режим экономии, дела мои были плохи и становились все хуже. Алименты снимали с зарплаты – бывшая супруга позаботилась об этом, прислав решение суда в компанию. И каждый месяц долг мой возрастал на тысячи долларов.
Да здравствует гениальное изобретение капитализма – кредитные карточки! У меня, к счастью, за время моего непродолжительного, сытного и в меру благополучного обитания в этом славном регионе, их скопилось добрых полтора десятка. Каким только финансовым фокусам я не научился. К примеру: хочешь, не хочешь, а заплати в этом месяце семьсот долларов за растраты Андрея Бородина, еще девятьсот за мою каморку, пятьдесят за воду и свет, двести за еду, сто за бензин. Делается это очень просто: снимаешь пять тысяч долларов с кредитной карточки, кладешь на банковский счет. В следующем месяце к платежам прибавляется еще триста баксов за кредитные деньги. Так выкручиваешься два-три-четыре месяца, а потом снимаешь деньги с другой карточки, покрывая долг с предыдущей.
Даже страшно было задуматься обо всем этом, но жить-то надо… Как и предрекал покойный большевик-беженец, как и предсказывала моя бывшая супруга, я все глубже погружался в болото, почти что физически ощущая, как зеленоватая, вонючая жижа приближается к губам.
Первые недели я всеми силами отгонял любые мысли о всевозможных последствиях: приезжая с работы, я плавал в бассейне, потом, поднявшись на лифте на пятый этаж, открывал маленький, встроенный в стену холодильник, и доставал из обросшего наростами льда морозильника водку. После первой рюмки, жара, преследовавшая меня весь день, отступала, противореча всем законам природы, и я выходил на балкон, жадно вдыхая постепенно становящийся прохладным воздух, и внимая мерцающим огонькам, покрывавшим далекие горные склоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30