Вы понимаете меня? Если англичане, не поморщившись, предали Юденича с целой армией, – что Лига? – каблуком раздавят… Я ему в лицо это сказал. Дурак, заварил грандиознейшую кашу, впутал генеральные штабы, контрразведки, а сделал мелкую грязь, пшик, что гораздо лучше обделает какой-нибудь провинциальный бандит… Этому дьяволу хочется сыграть роль мирового злодея, а весь-то он – беспаспортный бродяга, гопник, содержатель публичного дома в Афинах, марсельский сутенер, форточник из Скутари, вышибала из вонючего переулка в Галате…
Слова вместе с крошками вылетали изо рта Леванта. Налымов – негромко и угрожающе:
– Письмо…
– Сейчас… Как я и думал, все его сокровища царской короны – чистый блеф… Обидно, Василий Алексеевич. Открытой, честной, законной игрой, какую я вам предлагаю, мы бы давно заработали на кусочек хлеба с маслом. Сейчас о письме… Минутку… Лаше – бывший агент тайной полиции при Абдул-Гамиде, да еще – по особому отделу загадочных убийств, таинственных исчезновений, пыток в стамбульских подземельях, денежных вымогательств и прочей старотурецкой романтики. Вот… (Ногтем он щелкнул о зуб.) Вот как я его знаю… Он страшен, когда у него за спиной сила, а персонально он – трус и малодушный истерик. Он еще не понял, что его участь решилась под Петроградом… Да, да, вы увидите: скоро полетят и Черчилль и сам Клемансо… Довольно размахивать оружием. Европе это надоело. Либерализм, гуманность, законность – вот о чем сегодня говорят на бирже. Военные запасы все разбазарены. Спекулянты на военных стоках проспекулировались. Довольно кустарщины! Идет серьезный промышленник и серьезный купец… Да, да! Сейчас, потерпите минутку, я к письму именно и подхожу. Предлагаю вам, Василий Алексеевич, решительно и как можно скорее отделаться от Лаше… Он будет бешено сопротивляться, и наша борьба упрется в борьбу за Веру Юрьевну… Не удивляйтесь… Лаше прекрасно понимает, что именно эта женщина погубит его с головой. Он бережет ее как свой глаз. Он давно понял, что жестоко промахнулся, отослав вас в Париж. Если бы не вы, – давно бы ее и кости, сгнили. Но вы – начеку, и вам терять нечего. Он это тоже понял. В игре троих карта Лаше бита… Знаете, для чего он вызвал меня в Баль Станос? Предложил убрать вас старотурецким способом, клянусь богом…
Налымов со слабой усмешкой:
– Что это за способ?
– Так, порошочек один, пустяк… Лаше потерял чувство современности. Сами понимаете, я без спора принял предложение… (Торопливо хихикнул, стукнул желтыми зубами.) И тогда он повел меня к Вере Юрьевне…
Налымов мутно уперся в бегающие глаза Леванта.
– Вера Юрьевна нездорова, давно уже – с месяц… Нервное расстройство, по-видимому, на почве белой горячки… Что касается комфорта – все в порядке: у кровати – ваза с фруктами. Бывает врач… То, что Лаше писал вам и телеграфировал о ней, все соответствует действительности… Я прочел ей ваше письмо…
– Она в сознании?
– Временами… Я-то предполагаю, что на пятьдесят процентов у нее – симуляция, но этого Лаше, конечно, не высказал… Лаше предложил ей ответить вам, и она что-то долго писала. Он это письмо взял и спрятал, и, как вы верно угадали, Эттингер под его диктовку настрочил вам ответ от Веры Юрьевны…
Левант презрительно перебросил через стол письмо. Налымов не прикоснулся к нему. Левант вынул пухлую грязную записную книжку, заполненную цифрами и знаками биржевых бюллетеней, перелистал и протянул Налымову:
– Вы понимаете, без этого я бы и не начал с вами разговаривать. Мне-таки удалось перехитрить Лаше: покуда они внизу строчили вам ответ, я заскочил к Вере Юрьевне и шепнул: «Продолжайте этот курс, развязка близка…» У нее глаза так и сверкнули, понимаете, – у сумасшедшей-то? И собственноручно нацарапала вам парочку слов… Читайте, этого не подделаешь…
Налымов с трудом разобрал большие слабые буквы поперек листочка записной книжки:
«…Велосипедист вез девочку с закрытыми глазами, помнишь – парк Сен-Клу? Я тебе сказала тогда… Все по-прежнему… Только тобой… За все благодарю…»
– Василий Алексеевич, но, ради бога, давайте Веру Юрьевну отложим… Едем к Манташеву…
– Хорошо. Я верю вам, – сказал Налымов, осторожно вырывая из записной книжки листочек. – Что мы должны делать?
– Прежде всего – деньги, деньги, деньги…
56
У суетного Леванта голова даже ушла в плечи, когда такси остановилось у подъезда мрачного трехэтажного дворца на набережной Сены.
– Это его собственный дом!
История превращения Леона Манташева из нищего эмигранта в миллионера была так стремительна и необычайна, что парижская пресса на несколько дней занялась этой сенсацией. Леон Манташев получил от «Ройяль Дэтч Шелл» за проданные Детердингу бакинские земли девятнадцать миллионов франков. Деньги он получил на руки все целиком, неожиданно, как землетрясение. Однажды утром шеф гостиницы «Карлтон» был вызван к Манташеву, только что вернувшемуся из Лондона. Предполагая, что дело идет о бутылке коньяку и бутылке шампанского в кредит, шеф послал вместо себя лакея узнать, в чем дело. Лакей, едва только отворил дверь, буквально был выбит обратно в коридор ураганным ревом нервного русского клиента. Лакей был бледен, у него тряслись губы, когда он сообщил об этом шефу. Шеф, с окаменелым, недоступным снисхождению лицом, без стука (что было прямым вызовом) вошел в номер к Манташеву, где, несмотря на поздний утренний час, были спущены шторы, зажжены все электрические лампочки, пахло виски и сигарами.
Леон Манташев, расставив ноги, стоял под люстрой. Карманы его необыкновенной канареечной пижамы оттопыривались. Усы торчали дыбом. Глаза бешено крутились.
– Счет! – заорал он, делая в воздухе широкий крестообразный жест.
– Хорошо, мосье, я подам вам весь счет, – мертвым голосом ответил шеф, подчеркивая «весь», что обозначало восемьдесят тысяч франков, или знакомство с комиссаром полиции, или подтяжки, привязанные одним концом к шее, другим – к дверной ручке. Шеф вышел. Счет был немедленно послан. Шеф, портье и два мускулистых коридорных стояли за дверью на случай атаки клиента. Они увидели в дверную щель, как лакей подал счет, как русский, не взглянув на счет, не моргнув глазом, вытащил из карманов пижамы пачки денег и одну за другой швырял их на серебряный поднос, дрожавший в руке лакея, и мимо – на ковер…
– Восемьдесят тысяч! – заревел Леон Манташев. – Восемь тысяч получи на чай, скотина! Пшел! – и под ноги оторопевшему лакею швырнул последнюю пачку.
Шеф, портье и коридорные отступили от двери, охваченные сильным волнением.
В то же утро Манташев переехал в гостиницу «Мажестик», в апартаменты, сдававшиеся обычно коронованным лицам и американцам с Пятого авеню. Темперамент его искал выхода. Манташеву сразу показалось тесно в этом городишке. (Париж тогда еще только приспосабливался к приему дорогих гостей.) Например: машины «роллс-ройс» он не мог найти ни в одном магазине, – предлагали заказать на фабрике – и ждать полгода?.. А портные! Парижские портные шили на мертвецов! А женщины, черт возьми! У самых шикарных фантазия не шла дальше ужина в кабинете Кафе де Пари и тысячи франков в сумочку. «Мерси, мой казак» – вот и все безумство…
Попытки бушевать на Монмартре также не вывели души на простор. Самая дорогая котлета стоила двадцать франков. Шампанское – пятьдесят франков. Правда, во всех кафе (слух о нем уже облетел Монмартр) «баловня судьбы» приветствовали джазбанды салютом, – он сидел, густо обсыпанный конфетти, обмотанный серпантином, обвитый голыми руками девчонок. Его знаменитые усы, торчавшие из этой путаницы, зарисовывались карикатуристами и даже были опубликованы в газетах. Все же это был не размах. Красивая идея – откупить на всю ночь уличные развлечения на бульваре Клиши – наткнулась на сопротивление полиции. Даже любимое дело – скаковая конюшня – не могло заполнить времени. Он купил четырех кровных жеребят и двух трехлеток для дерби, но и с этим приходилось ждать до весны. Вместо нищеты ему грозила скука.
С первых же дней к нему прилип один жизнерадостный эмигрант, мосье Сипин (по-видимому, просто – Сипкин), знающий Париж, как дно своего кошелька. С первым утренним кашлем счастливого миллионера Сипин проскальзывал в опочивальню со свежими новостями и игривыми предложениями. Он садился за пианино, пел бульварные новинки, имитировал знаменитостей, изображал один целый оркестр, чудно лаял собакой, до жути правдиво изображал автомобильные гудки, мог есть сколько угодно и что угодно, даже гнилое, кроме того, он зорко следил за многочисленными просителями, надоедливо крутившимися вокруг отеля «Мажестик».
По его совету Манташев купил мрачный дворец на набережной Сены, с великолепными конюшнями во дворе. Столовая в бельэтаже была расширена и украшена колоннадой, вторая столовая оборудована под кавказский духан с очагом для шашлыков. Устроен бассейн для плавания, гимнастический и спортивный залы. Особое внимание обращено на спальни наверху – их было три: личная, холостая, в английском вкусе, затем помпадурная с подлинной кроватью Марии Антуанетты – для красивых связей, и – зеркальная с фонтаном – для легких массовых развлечений. Нижний этаж отведен под контору и жилища челяди.
На новоселье было разослано триста билетов – в редакции газет, кое-кому из русских и подавляющее большинство – женщинам по списку Сипина. Новоселье это произошло как раз накануне того дня, когда Левант и Налымов приехали к Манташеву. В доме еще не все было в порядке.
– Не везет, несчастье, боюсь, не примут, – шептал Левант, стоя в вестибюле и глядя на верх мраморной лестницы, откуда на заду по перилам съезжала с папироской очень хорошенькая, но помятая девушка в пышной юбочке, с голой спиной и худыми руками. Спустившись, она с гримаской выпустила дым в лицо посторонившемуся Леванту и надтреснутым голоском потребовала у портье шубу и такси.
На верху лестницы к Налымову подошел мосье Сипин, – лицо его со страдальчески выпученными глазами было как у призрака, смокинг – в пуху.
– Мосье, вы опоздали ровно на двадцать четыре часа, – сказал он, покачнувшись.
Когда Налымов назвал себя и объяснил, что – по неотложному нефтяному делу, Сипин надул дряблые щеки…
– Боюсь, что Леон не в состоянии сегодня заниматься делами… Правда, он только что из бассейна после гимнастики, но… Он несколько угнетен… Хотя, может быть, ваш визит развлечет его, идемте.
Леон Манташев, в пестром халате, с мокрыми и непричесанными волосами сидел в туалетной комнате и, устало облокотясь, глядел в огромное наклонное зеркало. На краю туалета дымила папироска. Он вяло поднялся навстречу, – преувеличенно длинный в халате; усы его висели, восточные глаза страдали, – протянул обе руки Налымову, кивнул Леванту (которому в большинстве случаев только кивали, не соображая, как это болезненно даже для жулика).
– Господа, садитесь где-нибудь, – здесь такой беспорядок после вчерашнего… Сипинка, будь другом, сказки какому-нибудь болвану – кофе, четыре чашки, самого крепкого… (Вдогонку Сипину.) Да чего-нибудь спиртного… В комнаты не зову, боже сохрани, там еще валяются девчонки на диванах… Одну нашел в бассейне, – половина туловища в воде, – спит, – правда, вода теплая, но как она не утонула? Все-таки не ожидал от французов, но ужасные развратники, ерники, ч-е-о-о-орт знает что такое. После войны, что ли, такие стали? В восточной комнате утром нашли несколько мужских кальсон. Нет, господа, пировать нужно уметь. Пускай царствует эрос, но красиво, по-римски… Ну, заблевали же все ковры! Очень жалко, что вас не было, Василий Алексеевич. У меня возникла идея сделать над столом балдахин из малинового бархата, на золотых копьях, и вот для чего: когда подают десерт, с балдахина начинают сыпаться розовые лепестки… Розы падали, падали, покрыли стол, всех гостей… Красиво… В утренней прессе, кажется, еще нет, но в вечерней будет полный отчет… Этот прием влетел мне в триста тысяч франков… (Он взял с края туалета дымящуюся папироску, сильно затянулся.) Этот дом обходится мне не дешево во всяком случае… Сотни тысяч так и летят… Господа… (Оглянул собеседников изумленными глазами.) Я не чувствую себя богатым человеком!..
– Полковник Налымов и я, – заторопился Левант, – именно по этому вопросу и позволили себе…
Манташев, – не обращая на него внимания:
– Деньги тают в руках, господа… Нужно что-то предпринимать. Так мне не хватит и до конца года.
– Мы опять с предложением, – сказал Налымов, – вернее: его идея, моя гарантия.
– Вам верю, как богу, Василий Алексеевич… Что это – опять Детердинг?
Левант, подавшись вперед на стуле и ощерив по-шакальи зубы:
– На Детердинга рассчитывать больше не приходится… Политическая обстановка круто изменилась к худшему. (Манташев моргнул, точно ему в глаза бросили песок.) Сведения из Ревеля и Ростова-на-Дону самые тревожные. Детердингу скоро понадобится вмешательство европейских войск, чтобы узнать, как пахнет кавказская нефть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Слова вместе с крошками вылетали изо рта Леванта. Налымов – негромко и угрожающе:
– Письмо…
– Сейчас… Как я и думал, все его сокровища царской короны – чистый блеф… Обидно, Василий Алексеевич. Открытой, честной, законной игрой, какую я вам предлагаю, мы бы давно заработали на кусочек хлеба с маслом. Сейчас о письме… Минутку… Лаше – бывший агент тайной полиции при Абдул-Гамиде, да еще – по особому отделу загадочных убийств, таинственных исчезновений, пыток в стамбульских подземельях, денежных вымогательств и прочей старотурецкой романтики. Вот… (Ногтем он щелкнул о зуб.) Вот как я его знаю… Он страшен, когда у него за спиной сила, а персонально он – трус и малодушный истерик. Он еще не понял, что его участь решилась под Петроградом… Да, да, вы увидите: скоро полетят и Черчилль и сам Клемансо… Довольно размахивать оружием. Европе это надоело. Либерализм, гуманность, законность – вот о чем сегодня говорят на бирже. Военные запасы все разбазарены. Спекулянты на военных стоках проспекулировались. Довольно кустарщины! Идет серьезный промышленник и серьезный купец… Да, да! Сейчас, потерпите минутку, я к письму именно и подхожу. Предлагаю вам, Василий Алексеевич, решительно и как можно скорее отделаться от Лаше… Он будет бешено сопротивляться, и наша борьба упрется в борьбу за Веру Юрьевну… Не удивляйтесь… Лаше прекрасно понимает, что именно эта женщина погубит его с головой. Он бережет ее как свой глаз. Он давно понял, что жестоко промахнулся, отослав вас в Париж. Если бы не вы, – давно бы ее и кости, сгнили. Но вы – начеку, и вам терять нечего. Он это тоже понял. В игре троих карта Лаше бита… Знаете, для чего он вызвал меня в Баль Станос? Предложил убрать вас старотурецким способом, клянусь богом…
Налымов со слабой усмешкой:
– Что это за способ?
– Так, порошочек один, пустяк… Лаше потерял чувство современности. Сами понимаете, я без спора принял предложение… (Торопливо хихикнул, стукнул желтыми зубами.) И тогда он повел меня к Вере Юрьевне…
Налымов мутно уперся в бегающие глаза Леванта.
– Вера Юрьевна нездорова, давно уже – с месяц… Нервное расстройство, по-видимому, на почве белой горячки… Что касается комфорта – все в порядке: у кровати – ваза с фруктами. Бывает врач… То, что Лаше писал вам и телеграфировал о ней, все соответствует действительности… Я прочел ей ваше письмо…
– Она в сознании?
– Временами… Я-то предполагаю, что на пятьдесят процентов у нее – симуляция, но этого Лаше, конечно, не высказал… Лаше предложил ей ответить вам, и она что-то долго писала. Он это письмо взял и спрятал, и, как вы верно угадали, Эттингер под его диктовку настрочил вам ответ от Веры Юрьевны…
Левант презрительно перебросил через стол письмо. Налымов не прикоснулся к нему. Левант вынул пухлую грязную записную книжку, заполненную цифрами и знаками биржевых бюллетеней, перелистал и протянул Налымову:
– Вы понимаете, без этого я бы и не начал с вами разговаривать. Мне-таки удалось перехитрить Лаше: покуда они внизу строчили вам ответ, я заскочил к Вере Юрьевне и шепнул: «Продолжайте этот курс, развязка близка…» У нее глаза так и сверкнули, понимаете, – у сумасшедшей-то? И собственноручно нацарапала вам парочку слов… Читайте, этого не подделаешь…
Налымов с трудом разобрал большие слабые буквы поперек листочка записной книжки:
«…Велосипедист вез девочку с закрытыми глазами, помнишь – парк Сен-Клу? Я тебе сказала тогда… Все по-прежнему… Только тобой… За все благодарю…»
– Василий Алексеевич, но, ради бога, давайте Веру Юрьевну отложим… Едем к Манташеву…
– Хорошо. Я верю вам, – сказал Налымов, осторожно вырывая из записной книжки листочек. – Что мы должны делать?
– Прежде всего – деньги, деньги, деньги…
56
У суетного Леванта голова даже ушла в плечи, когда такси остановилось у подъезда мрачного трехэтажного дворца на набережной Сены.
– Это его собственный дом!
История превращения Леона Манташева из нищего эмигранта в миллионера была так стремительна и необычайна, что парижская пресса на несколько дней занялась этой сенсацией. Леон Манташев получил от «Ройяль Дэтч Шелл» за проданные Детердингу бакинские земли девятнадцать миллионов франков. Деньги он получил на руки все целиком, неожиданно, как землетрясение. Однажды утром шеф гостиницы «Карлтон» был вызван к Манташеву, только что вернувшемуся из Лондона. Предполагая, что дело идет о бутылке коньяку и бутылке шампанского в кредит, шеф послал вместо себя лакея узнать, в чем дело. Лакей, едва только отворил дверь, буквально был выбит обратно в коридор ураганным ревом нервного русского клиента. Лакей был бледен, у него тряслись губы, когда он сообщил об этом шефу. Шеф, с окаменелым, недоступным снисхождению лицом, без стука (что было прямым вызовом) вошел в номер к Манташеву, где, несмотря на поздний утренний час, были спущены шторы, зажжены все электрические лампочки, пахло виски и сигарами.
Леон Манташев, расставив ноги, стоял под люстрой. Карманы его необыкновенной канареечной пижамы оттопыривались. Усы торчали дыбом. Глаза бешено крутились.
– Счет! – заорал он, делая в воздухе широкий крестообразный жест.
– Хорошо, мосье, я подам вам весь счет, – мертвым голосом ответил шеф, подчеркивая «весь», что обозначало восемьдесят тысяч франков, или знакомство с комиссаром полиции, или подтяжки, привязанные одним концом к шее, другим – к дверной ручке. Шеф вышел. Счет был немедленно послан. Шеф, портье и два мускулистых коридорных стояли за дверью на случай атаки клиента. Они увидели в дверную щель, как лакей подал счет, как русский, не взглянув на счет, не моргнув глазом, вытащил из карманов пижамы пачки денег и одну за другой швырял их на серебряный поднос, дрожавший в руке лакея, и мимо – на ковер…
– Восемьдесят тысяч! – заревел Леон Манташев. – Восемь тысяч получи на чай, скотина! Пшел! – и под ноги оторопевшему лакею швырнул последнюю пачку.
Шеф, портье и коридорные отступили от двери, охваченные сильным волнением.
В то же утро Манташев переехал в гостиницу «Мажестик», в апартаменты, сдававшиеся обычно коронованным лицам и американцам с Пятого авеню. Темперамент его искал выхода. Манташеву сразу показалось тесно в этом городишке. (Париж тогда еще только приспосабливался к приему дорогих гостей.) Например: машины «роллс-ройс» он не мог найти ни в одном магазине, – предлагали заказать на фабрике – и ждать полгода?.. А портные! Парижские портные шили на мертвецов! А женщины, черт возьми! У самых шикарных фантазия не шла дальше ужина в кабинете Кафе де Пари и тысячи франков в сумочку. «Мерси, мой казак» – вот и все безумство…
Попытки бушевать на Монмартре также не вывели души на простор. Самая дорогая котлета стоила двадцать франков. Шампанское – пятьдесят франков. Правда, во всех кафе (слух о нем уже облетел Монмартр) «баловня судьбы» приветствовали джазбанды салютом, – он сидел, густо обсыпанный конфетти, обмотанный серпантином, обвитый голыми руками девчонок. Его знаменитые усы, торчавшие из этой путаницы, зарисовывались карикатуристами и даже были опубликованы в газетах. Все же это был не размах. Красивая идея – откупить на всю ночь уличные развлечения на бульваре Клиши – наткнулась на сопротивление полиции. Даже любимое дело – скаковая конюшня – не могло заполнить времени. Он купил четырех кровных жеребят и двух трехлеток для дерби, но и с этим приходилось ждать до весны. Вместо нищеты ему грозила скука.
С первых же дней к нему прилип один жизнерадостный эмигрант, мосье Сипин (по-видимому, просто – Сипкин), знающий Париж, как дно своего кошелька. С первым утренним кашлем счастливого миллионера Сипин проскальзывал в опочивальню со свежими новостями и игривыми предложениями. Он садился за пианино, пел бульварные новинки, имитировал знаменитостей, изображал один целый оркестр, чудно лаял собакой, до жути правдиво изображал автомобильные гудки, мог есть сколько угодно и что угодно, даже гнилое, кроме того, он зорко следил за многочисленными просителями, надоедливо крутившимися вокруг отеля «Мажестик».
По его совету Манташев купил мрачный дворец на набережной Сены, с великолепными конюшнями во дворе. Столовая в бельэтаже была расширена и украшена колоннадой, вторая столовая оборудована под кавказский духан с очагом для шашлыков. Устроен бассейн для плавания, гимнастический и спортивный залы. Особое внимание обращено на спальни наверху – их было три: личная, холостая, в английском вкусе, затем помпадурная с подлинной кроватью Марии Антуанетты – для красивых связей, и – зеркальная с фонтаном – для легких массовых развлечений. Нижний этаж отведен под контору и жилища челяди.
На новоселье было разослано триста билетов – в редакции газет, кое-кому из русских и подавляющее большинство – женщинам по списку Сипина. Новоселье это произошло как раз накануне того дня, когда Левант и Налымов приехали к Манташеву. В доме еще не все было в порядке.
– Не везет, несчастье, боюсь, не примут, – шептал Левант, стоя в вестибюле и глядя на верх мраморной лестницы, откуда на заду по перилам съезжала с папироской очень хорошенькая, но помятая девушка в пышной юбочке, с голой спиной и худыми руками. Спустившись, она с гримаской выпустила дым в лицо посторонившемуся Леванту и надтреснутым голоском потребовала у портье шубу и такси.
На верху лестницы к Налымову подошел мосье Сипин, – лицо его со страдальчески выпученными глазами было как у призрака, смокинг – в пуху.
– Мосье, вы опоздали ровно на двадцать четыре часа, – сказал он, покачнувшись.
Когда Налымов назвал себя и объяснил, что – по неотложному нефтяному делу, Сипин надул дряблые щеки…
– Боюсь, что Леон не в состоянии сегодня заниматься делами… Правда, он только что из бассейна после гимнастики, но… Он несколько угнетен… Хотя, может быть, ваш визит развлечет его, идемте.
Леон Манташев, в пестром халате, с мокрыми и непричесанными волосами сидел в туалетной комнате и, устало облокотясь, глядел в огромное наклонное зеркало. На краю туалета дымила папироска. Он вяло поднялся навстречу, – преувеличенно длинный в халате; усы его висели, восточные глаза страдали, – протянул обе руки Налымову, кивнул Леванту (которому в большинстве случаев только кивали, не соображая, как это болезненно даже для жулика).
– Господа, садитесь где-нибудь, – здесь такой беспорядок после вчерашнего… Сипинка, будь другом, сказки какому-нибудь болвану – кофе, четыре чашки, самого крепкого… (Вдогонку Сипину.) Да чего-нибудь спиртного… В комнаты не зову, боже сохрани, там еще валяются девчонки на диванах… Одну нашел в бассейне, – половина туловища в воде, – спит, – правда, вода теплая, но как она не утонула? Все-таки не ожидал от французов, но ужасные развратники, ерники, ч-е-о-о-орт знает что такое. После войны, что ли, такие стали? В восточной комнате утром нашли несколько мужских кальсон. Нет, господа, пировать нужно уметь. Пускай царствует эрос, но красиво, по-римски… Ну, заблевали же все ковры! Очень жалко, что вас не было, Василий Алексеевич. У меня возникла идея сделать над столом балдахин из малинового бархата, на золотых копьях, и вот для чего: когда подают десерт, с балдахина начинают сыпаться розовые лепестки… Розы падали, падали, покрыли стол, всех гостей… Красиво… В утренней прессе, кажется, еще нет, но в вечерней будет полный отчет… Этот прием влетел мне в триста тысяч франков… (Он взял с края туалета дымящуюся папироску, сильно затянулся.) Этот дом обходится мне не дешево во всяком случае… Сотни тысяч так и летят… Господа… (Оглянул собеседников изумленными глазами.) Я не чувствую себя богатым человеком!..
– Полковник Налымов и я, – заторопился Левант, – именно по этому вопросу и позволили себе…
Манташев, – не обращая на него внимания:
– Деньги тают в руках, господа… Нужно что-то предпринимать. Так мне не хватит и до конца года.
– Мы опять с предложением, – сказал Налымов, – вернее: его идея, моя гарантия.
– Вам верю, как богу, Василий Алексеевич… Что это – опять Детердинг?
Левант, подавшись вперед на стуле и ощерив по-шакальи зубы:
– На Детердинга рассчитывать больше не приходится… Политическая обстановка круто изменилась к худшему. (Манташев моргнул, точно ему в глаза бросили песок.) Сведения из Ревеля и Ростова-на-Дону самые тревожные. Детердингу скоро понадобится вмешательство европейских войск, чтобы узнать, как пахнет кавказская нефть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42