Однажды, правда, слушая его,
Мадлен заснула возле Поля на скамейке, и, проснувшись, так забавно
воскликнула "О-о!", что Хорди на нее даже не рассердился.
Жениться на Мадлен Хорди не собирался. Этого никогда не возводила бы
его мать. Да и сам он мечтал о другой - прекрасной л изнурительной - любви.
Но проститься он хотел именно с Мадлен. Сентиментальный, как большинство
мужчин, склонных больше, чем это принято считать, к декоративным чувствам,
Поль находил, что ему должно быть устроено судьбою романтическое
расставание. Он готов был даже помочь судьбе: наиболее подходящим объектом
для этого была робкая любящая его девушка, и вот он шел к ией.
Сначала все происходило так, как он и представлял. Увидев его в
дверях, Мадлен вспыхнула, торопливо поправила волосы и передник, а потом
убежала переодеться. Впервые родителей Мадлен яе оказалось дома, и это тоже
было кстати. Мадлен выглядела беспокойнее обычного. Она то поправляла
какие-то вещи на столе, то садилась напротив Поля и начинала с привычкой
внимательностью кивать головой. Но Мадлен никак не могла дослушать - все
оказывалось, что ей что-то нужно сделать, и она, извинившись, уходила на
кухню, а возвращаясь, проходила близко от Хорди и усаживалась, вздыхая,
напротив и снова внимательно слушала и быстро кивала, но вдруг поднималась
и поправляла что-то рядом с ним, и пальцы ее дрожали, а взгляд избегал его.
Волнение Мадлен передалось, наконец, Хорди, и, когда она, в который уже
раз, стала поправлять рядом с ним скатерть, он обнял девушку, и она
послушно припала к нему, и он поцеловал ее, как целовал и раньше, на минуту
забывая, кто он и кто она и почему им нельзя быть вместе. Размечая нынешний
вечер, он так и думал, что поцелует Мадлен, но собирался это сделать после
того, как намекнет на вечную разлуку. С трудом отодвигаясь от нее, Поль
почти крикнул:
- А я уезжаю!
- Куда? - спросила Мадлен одними побелевшими губами.
- Навсегда. В будущее, - выпалил он.
Хорди мог быть удовлетворен тем, что ни на минуту она не усомнилась в
его возможностях отправиться в будущее.
Ни один человек в мире, даже сам Огюст д'Авери, наверное, не мог бы
так безусловно поверить в то, что Поль специально, чтобы обмануть ее
ожидания, способен в любую минуту удрать в будущее.
- Не пущу, - сказала она, раскинув руки у двери, словно будущее
начиналось сразу за дверью.
Поль принужденно рассмеялся.
- Разве мы связаны какими-нибудь обещаниями или договорами? - вежливо
спросил он, и на минуту его вежливость подействовала на Мадлен отрезвляюще,
она опустила руки и голову, но едва он сделал шаг, снова раскинула руки.
-- Не пущу, - повторила она хрипло.
Он молчал, растерянный, и тогда снова заговорила Мадлен, с трудом
подбирая слова:
- Разве я когда-нибудь добивалась, чтобы вы на мне женились?
Поль пожал плечами. - Нет, это вы знаете. Я когда-нибудь обижалась на
вас? И не обиделась бы... никогда. Пусть вы не можете на мне жениться. Я не
прошу... Но вы меня можете просто так любить... Разве вам не нужна женщина?
- Я не вправе... - начал было Поль.
Но она его перебила:
- Если у вас завелись деньги, бог с вами, уезжайте в свое будущее, но
ведь это можно сделать и через год. Нам так было бы хорошо в этот год!
- Это невозможно, - сказал Поль, и опять она сразу поверила.
- Невозможно, - повторила она. И вдруг закричала: - Так убирайся
отсюда, трус! Ты хуже убийцы - ты курица! Дохлая курица! Убирайся, не хочу
тебя знать! Курица! Курица! Вот кто ты! Паршивая курица! Трус!
И все время, пока он спускался по лестнице, вслед ему неслось:
- Паршивая курица! Трус! Будь ты проклят! Хуже убийцы! Ненавижу! Трус!

***
На рассвете на большой пустырь, где установлен был аппарат времени,
каким-то образом прорвалась растрепанная Мадлен.
- Постойте! - кричала она, задыхаясь. - Вы не имеете права! Он мой! Он
мой!
Тот же взрыв, что растворил в неведомом Хорди, откинул на землю эту
девушку с перекошенным бледным лицом.

Странное будущее.
Магда Еще в полусознании Поль долгое время видел одно и то же лицо.
Много ли длилось состояние между сном и явью, он не знал, но всегда потом
ему казалось, что юное женское лицо стояло перед ним все то мгновенное и
бесконечно долгое время, в которое минули, не коснувшись его, сто лет. Он
еще не помнил, кто он и что с ним случилось, еще не выделял это лицо из
окружающего, но, необозначенное, неназванное, оно волновало его.
Придя в себя, Хорди долго не мог избавиться от ощущения, что наблюдает
девушку, не воспринимаемый ею, бессильный нротянуть руку, помочь в
неведомом горе. Над Хорди, отделяя его от девушки, простиралось что-то
вроде стеклянного колпака. Стоило ему, однако, заговорить, как девушка не
только услышала его, но и вскочила, побледнев. Поль снова впал в забытье.
Проходили часы, а может быть, дни. Поль чувствовал себя псе лучше. Но
каждый раз, когда он пытался хотя бы улыбнуться своей юной сиделке, на лице
ее появлялась испуганная замкнутость. Это было и больно и досадно: если он
действительно находился в будущем, а это, по-видимому, было так: он ожидал
к себе уж если не радушия, то хотя бы любопытства - только не этой
отчужденности. Он готов был оскорбиться, но стоило девушке уйти, и он
чувствовал себя совсем одиноким - пугался, что она исчезла насовсем.
На экране напротив все время вспыхивали и гасли цифры, по всей
вероятности, показатели состояния Хорди. Однажды, изучив табло, девушка
погасила его. Некоторое время она стояла как бы в нерешительности, тяжело о
чем-то задумавшись, потом тронула на щитке, вделанном в стену, несколько
клавиш. Тотчас Поль почувствовал, как что-то сжимает ему голову и грудь. Он
метнулся в своих проводах, закричал и тут встретил взгляд обернувшейся к
нему девушки. Поль не мог ошибиться - в ее глазах был страх убийцы. Он
видел еще, как, ужаснувшись, зажмурилась девушка, прислонясь обессиленно к
стене.
...Когда Хорди снова очнулся, стеклянного навеса над ним не было.
Мягкий беззаботный голос сказал откуда-то сверху:
- Сегодня двадцатое октября две тысячи семьдесят пятого года...
Голос вздохнул и хотел еще что-то прибавить, но девушка, которую
только сейчас заметил Поль, по-видимому, выключила радио. Теперь заговорила
она сама.
- Меня зовут Магда, - сказала девушка. Голос у нее был низкий, чуть
хриплый, и это было странно, как если бы ребенку была дана душа взрослой
женщины. - В ближайшие несколько дней вы будете общаться только со мной.
Выходить из комнаты нельзя - в палате создан специальный биологический
режим.
Общения, однако, не получалось. Поль поинтересовался, почему он
внушает ей отвращение, и ответа не получил, словно Магда и не слышала его.
Он еще о чем-то спросил, и опять она сделала вид, что не слышит. Тогда,
порядком обиженный, он попросил принести какую-нибудь книгу, изданную в
этом году.
Девушка принесла ему увесистый том. Но с книгой происходили странные
вещи. Поль мог бы поклясться, что в ней есть места, которых он не может
прочесть, хотя видит шрифт и глаза привычно складывают буквы в слова.
Сколько ни перечитывал Хорди эти страницы, он не мог воспроизвести потом ни
одной фразы. Однажды книга просто растаяла в его руках, и уже через минуту
Хордя не был уверен, держал ли он ее в руках. Он стоял посреди комнаты,
боясь сдвинуться с места, словно и пол мог исчезнуть под ним, как исчезла
из рук его эта вещь... эта... эта... как исчезло что-то из самой памяти
его...
Магда, которой по возможности небрежно сказал он о преследующем его
ощущении потери чего-то, что он уже не может и вспомнить, не только не
рассмеялась (он подумывал, не подшучивают ли над ним), но как будто даже
встревожилась. Глядя на нее, Поль уже забыл о разговоре, у него было
чувство, что девушка, стоящая перед ним необычна.
Каждая черта в ней его волновала. Это было так не похоже на все,
испытанное им до этого в жизни, что сама эта девушка казалась ему
нереальной. Он не мог совладеть с собой и коснулся пальцами ее лица. Лицо
было нежно, чуть влажно. Да и сама Магда густо покраснела, как покраснела
бы на ее место любая девушка в любом веке.
- Простите... - пролепетал Поль.
И долго еще после того, как девушка ушла, рассматривал, растерянно
улыбаясь, пальцы своей руки.
Несколько раз приходили трое мужчин и две женщины.
На вопросы и они не отвечали, зато много расспрашивали сами: известен
ли ему принцип действия аппарата времени, кто он такой, Поль Хорди, чем
занимался в прошлой жизни, имел ли не увидевшие свет научные идеи или
изобретения, каковы были его политические убеждения и социальная
активность, были ли у него дети, безразлично - брачные или внебрачные, и
думал ли он их иметь, любил ли какую-нибудь женщину и любила ли
какая-нибудь женщина его. Хорди сердили эти по нескольку раз задаваемые
вопросы. Он никак не ожидал, что его будут так настойчиво расспрашивать о
нем самом. Он многое мог бы порассказать о быте и нравах прошлого века, мог
напомнить забытые песенки и стихи, наведать о том, во что верили и чему
были преданны его современники, но все это, по-видимому, людей двадцать
первого века почти не интересовало. Вместо того они снова допытывались, что
он сделал и что еще думал сделать в той прежней жизни, и любил ли он, и
любили ли его.
Поль вспоминал последнее, что видел в той жизни: девушку с
перекошенным бледным лицом, ее крик: "Он мой! Он мой!", и взрыв,
опрокинувший ее. Он отгонял от себя воспоминания, стряхивал их с себя и,
поднимая голову, видел профиль другой девушки - из этой, новой жизни, -
тонкий профиль почти детского лица.
- Род занятий в прошлом - студент, - он просто не в состоянии был,
пока в комнате находилась Магда, напряженно прислушивающаяся к опросу,
признаться, что несколько лет занимался трудом, не требующим творческих
усилий. - Нет, изобретений не имел. Нереализованные идеи? Ну, у кого их
нет! Какие именно? Разве это существенно? Существенно? Странно, в самом
деле... Да нет, собственно, так, не идеи, а мысли очень общего порядка...
Нет, нет.. Можно даже сказать, не имел. Существенных идей не было... Что?
Нет, принцип действия транссюдативного аппарата хранился изобретателем в
тайне.
Вопросы о любви особенно раздражали своей назойливостью, своей
бестактностью, своей несерьезностью наконец.
Порой Хорди казалось, что его мистифицируют, над ним потешаются. Но
при всей несхожести людей будущего - живых и сдержанных, внимательных и
рассеянных - было в них нечто общее: казалось, их всех снедает глубокая
тревога. И еще он чувствовал к себе с их стороны холодность, насмешливое
удивление, даже брезгливость - все что угодно, только не дружелюбие.
Отправляясь в будущее, Хорди в глубине души надеялся попасть в
Аркадию, страну безмятежных улыбок и вечного блаженства. Встреть его
прекрасные, радостные люди, начни тут же расспрашивать про его время,
интересоваться, не был ли он знаком с их предками, рассказывать о том
новом, что успело сделать человечество за сто лет, - и все было бы так, как
он и представлял. Но эта необъяснимая неприязнь, их тревога и сдержанность,
наконец, эти бесконечные допросы, любил ли он, любили ли его, имел ли он
печатные работы или хотя бы идеи, - от всего этого можно было взбеситься.
Наконец он не выдержал и на все тот же вопрос о любви и детях ответил
язвительно, что, к сожалению (ироническая улыбка), не испытал в былой жизни
чувства, которое так интересует их. В прошлом веке, между прочим, прибавил
он, некоторые женщины из породы любопытствующих проявляли не меньшее
внимание к чужим романам. Так вот он, Поль Хорди, до сих пор не любил. Но
надеется (он зло и твердо посмотрел на Магду), надеется полюбить в этой
жизни. Нельзя, правда, сказать, что женщины двадцать первого века
приветливы и жизнерадостны. А его современницы улыбались, да, да,
улыбались! А ведь улыбка и сейчас украсит любую женщину гораздо вернее, чем
изысканнейший туалет...
Самый старый из опрашивающих сидел, наклонив голову, обхватив лоб
ладонями. Молодой человек смотрел на Хордп с любопытством. Одна из женщин,
казалось, едва сдерживала гнев, другая казалась удивленной. Когда Поль
кончил свою саркастическую речь, гневная женщина процедила сквозь зубы:
- Надеюсь, мой прадед был умней.
Молодой человек сказал задумчиво:
- В сущности, они не притворяются.
1 2 3 4 5 6