Свет мисс Милдред заметила в понедельник, инструменты забрали неделей раньше. Все сходилось. Мисс Милдред оказалась права, и я взялась за работу.
Я копала минут двадцать, и у меня заныла спина. Вырыв этим злополучным «совком» яму почти в полтора фута глубиной, я добралась до непотревоженной глины. И все. Ничего здесь не зарывали.
Значит, охота за утраченными сокровищами продолжается. Я убрала лопату на место и пошла в дом умыться и приготовить обед.
Найти альбом с фотокарточками, по крайней мере, труда не составило. В Розовом коттедже никогда не водилось много книг; бабушка читала еженедельники, которые называла «книгами», и больше почти ничего, кроме Библии, которая обнаружилась в нижнем ящике шкафа вместе с альбомом. Это был не только и не столько альбом для фотографий, сколько нечто вроде семейной книги для памятных записей: кроме фотокарточек там лежал конверт со старыми пожелтевшими вырезками, в основном, как я установила, быстро их проглядев, о призах, которые дедушка получал на цветочных выставках, и с заметками о событиях из жизни Семьи из Тодхолла, вырезанными из местной газеты. Об уходе из дома моей матери или об ее смерти ничего не нашлось. Либо эти события ее жизни не удостоились даже «эха», либо дедушка с бабушкой не озаботились сохранить заметки. Взяв шариковую ручку и блокнот, я уселась составлять список дат для викария.
Сомневаюсь, что кто-то, несколько лет не видевший старого семейного альбома, сможет быстро перелистывать его. Было сильно за полдень, когда я нашла все необходимые даты; затем, сделав перерыв на чашку чая, достала список и занялась поиском затребованных бабушкой мелочей, выкладывая готовые к укладке вещи на шкаф и на стол в задней кухне.
Когда уже начинало темнеть, после того как я поужинала, вымыла и убрала посуду, раздался легкий стук в дверь. Удивляясь, кого могло занести ко мне в этот час, я открыла дверь и обнаружила за ней мисс Линси. Падающий из окна свет, обрисовывавший ее на фоне сгущающихся сумерек, сделал мисс Линси похожей на привидение. На ней было что-то вроде серого бесформенного плаща, который она придерживала на груди и по которому ее волосы растрепались больше обычного.
Она заговорила шепотом, с таким беспокойством оглядываясь украдкой через плечо, что я сама не заметила, как выглянула на улицу, чтобы проверить, не подслушивает ли кто поблизости. Но и сад, и дорожка были пусты.
— Кэйти, это всего лишь я. Можно мне войти?
— Ну конечно же. Рада снова вас видеть, мисс Линси.
Я отступила, придержав ей дверь:
— Боюсь, что огня я еще не разжигала, но…
— Неважно, ничего.
И с этими словами она скорее проскользнула, нежели прошла мимо меня:
— Вы плащ снимете или хотите остаться в нем?
Обычная вежливость, казалось, не возымела желаемого эффекта — снять драматизм, который мисс Линси виделся в этой ситуации. Она стремительно ворвалась на кухню, с трудом переводя дыхание, и оглянулась, чтобы проверить, заперла ли я за ней дверь. Затем, все еще придерживая свой плащ, она медленно обвела взором всю комнату, словно убеждаясь, что в ней нет никого, кроме нас.
— У тебя была открыта дверь.
Ее голос сделался громче, но еще не перестал быть шепотом.
— Да. Мы никогда раньше ее не запирали. В наших краях все так изменилось?
Я улыбнулась, пытаясь вернуть ей уверенность, в которой она, как кажется, нуждалась. Не зашептать в ответ оказалось непростым делом:
— Я спрашивала у викария, не появлялись ли снова цыгане, но он уверяет, что их и следа нет. Но даже когда они останавливались здесь…
— Вот оно, ровно оно и есть. Они вернулись.
Я было шагнула к каминной полке за спичками для огня, но тут остановилась на полпути и обернулась. Она кивнула, покосившись в обе стороны, и мне пришло в голову, что взгляд у нее не столько безумный, сколько удрученный.
— Дайте мне только разжечь огонь, — сказала я, — и присядьте в кресло-качалку. Вот сюда. Скоро станет тепло, и тогда можно будет побеседовать.
Кое-как сложенная растопка занялась, мигая, потом разгорелась в яркое пламя. Мисс Линси опустилась в бабушкино кресло, распахнув плащ, и протянула руки к огню.
— Чашечку чаю… — не дожидаясь ответа, я вышла налить воды в чайник. Вернувшись с подносом, на котором стояли все чайные принадлежности, я увидела, что она сидит с альбомом на коленях, медленно переворачивая страницы.
Я поставила поднос:
— Молоко или сахар?
— Пожалуйста, не клади сахара.
Когда я поставила чашку рядом с ней, мисс Линси произнесла, словно со вздохом:
— Ах да. Вот оно. Я так и знала.
Я взглянула на открытую страницу. Там были четыре маленькие поблекшие черно-белые фотографии, сделанные, как я знала, дешевым маленьким «Брауни», которым дорожил дед. Снимки были не больше, чем два с половиной на полтора дюйма, но резкие, и детали получились хорошо. Одно фото изображало бабушку, сидящую у двери коттеджа с подушечкой для плетения кружев на коленях. Я вспомнила, сколько лет назад она плела на продажу тонкое кружево. Снова бабушка — возле ворот, собирает бобы, а рядом с ней я, совсем маленькая девочка, босоногая, в ситцевом платьице и полотняном чепчике, держащая в обеих руках корзину для бобов. Я — на ступеньке переднего крыльца в обнимку с нашим старым псом, Нипом. Четвертый — восхитительный, снятый в удачный момент снимок — изображал очаровательную стройную девушку, стоящую у садовой калитки с охапкой цветов. Она смеялась. Ее я помнила, за исключением последнего раза, всегда смеющейся. Мою мать, Лилиас.
— Неплохие фотографии, верно? — сказала я по возможности прозаическим тоном. — Я сверяла старые даты. Альбом несколько тяжеловат, да? Давайте я его заберу.
Я взяла альбом у мисс Линси и положила его на стол, потом села с другой стороны очага.
Прежде чем я успела сказать слова, она снова наклонилась вперед, устремив на меня пристальный напряженный взор:
— Ты ее помнишь слабо, я полагаю. Сколько тебе было, когда она ушла? Пять? Шесть? А я помню ее хорошо. Такие очаровательные создания не забываются. Так хороша, бедняжка. Если бы в те дни я знала то, что знаю сейчас, я бы предупредила ее… Но ведь тогда все случилось бы иначе, разве нет?
— Думаю, да. Но вы говорили, мисс Линси, что цыгане вернулись. Мисс Милдред передавала вам то, что она рассказала мне днем?
— Нет, если это не что-нибудь очень важное, — ответила мисс Линси и вдруг опять заговорила на удивление нормально. — Она мне ничего не рассказывает. Я думаю, что «сестра», — это слово старушка произнесла, узнаваемо подражая слегка дрожащему фальцету мисс Милдред, — не велела на меня полагаться, потому что сама Агата замечает только то, что у нее перед самым носом, а Милли и того не видит. Она славное существо, но, конечно, совершенно не от мира сего.
Мисс Линси отхлебнула чаю:
— Я, знаешь ли, совсем не уверена, догадывается ли она, что пчелы делают с ее чудесными цветами.
Я засмеялась:
— Генри?
— Да. Сегодня утром она потратила полчаса, пытаясь убедить меня вывести черепашку из этого злосчастного яйца — даже после того, как я объяснила ей, что Генри прожил у меня в саду в полном одиночестве три года. Но она такая милая и уж, во всяком случае, не стремится, в отличие от Агаты, кого бы то ни было подавить.
Вспомнив мисс Агату, я без труда согласилась с ней. Эта разумная деловая женщина не терпела того, что она сама (по бабушкиным словам) называла «вздорным чудачеством». «И вообще, — говорила Агата, — почему бы ей не сделаться гадалкой и не заработать чуток денег с помощью хрустального шара и прочей чепухи вместо того, чтобы сидеть на хлебе, овощах и помощи моей мягкосердечной сестренки?»
Мисс Линси отставила чашку, снова уютно укрывшись своей накидкой. Она утратила затравленное выражение, но все еще выглядела обеспокоенной:
— Извини, Кэйти, что потревожила тебя так поздно, но я никак не могла уйти, чтобы меня не заметила Милли, и я подумала, что она не захочет пускать меня. Ты видела, как все получилось утром. Я пыталась поговорить с тобой, но потом начался весь этот шум вокруг Генри, и честно говоря, я думаю, что дорогая Милли просто незаметно сменила тему разговора.
— Может, и так, но она сама кое-что мне перед тем рассказала, и, наверное, она не хотела, чтобы я лишний раз нервничала. Вы упомянули, что видели сон о моей матери и о цыгане, с которым она ушла, — я махнула рукой. — Ничего страшного, это случилось так давно, и все знают эту историю. Все это в прошлом, и никак меня теперь не касается.
— Нет же! Не все в прошлом. Начну с того, что видела. Может, это и сон, не знаю. Я видела твою мать и с нею — цыгана. У них был свет — фонарь, и они стояли в лощине возле старого фургона — ты помнишь, о чем я?
— Да, но мисс Линси — нет, прошу вас, выслушайте меня! Я знаю про ваши видения и верю, что вы видите то, что незримо другим, и что вам снятся сны, которые сбываются. Я помню, как бабушка рассказывала мне об этом: когда я была маленькая, мы все это знали, — я попыталась улыбнуться. — Мы даже побаивались вас. Считали, что вы чуть ли не ведьма. Но это видение… Мама умерла, и Джейми — так звали того цыгана — тоже мертв. И если старый фургон все еще там, то к этому времени он бы уже совсем развалился. Зачем кому-то понадобилось бы туда идти? — мягко добавила я. — Это, должно быть, вам просто приснилось, мисс Линси.
— Но там был свет. Я его видела.
— Однажды ночью туда кто-то приходил со светом. Мисс Милдред как раз об этом мне говорила. В понедельник вечером. Ей показалось, что она заметила кого-то возле кладовки для инструментов, и, когда я пришла домой и осмотрелась, оказалось, что в самом деле там копали землю, но зачем, я не знаю. Там ничего нет.
— Верно, Дэйви Паскоу? — нетерпеливо сказала она. — Он просто приходил за инструментами. Это совсем не то. И я не в понедельник их видела, Лилиас и ее цыгана. Я точно знаю, что не в понедельник. И я не говорила, что они были в коттедже.
Тут мисс Линси снова направила на меня тот же светлый блестящий взор, но у меня появилось неприятное ощущение, что она меня не видит.
— Фургон… Возможно, ты права насчет него. То было в другой раз, да, теперь я припоминаю: лампа мерцала за деревьями, фургон совсем цел, рядом пасется лошадь, а она бежит по лощине с сумками в обеих руках…
— Мисс Линси… — с трудом выговорила я, но она даже не заметила этого. Она продолжала, по-прежнему глядя сквозь меня, как будто стены коттеджа растаяли в ночном сумраке.
— А в тот раз их там не было. Их там не было. Верно. Это всего лишь сон. Милдред ошиблась. Они были в лощине, не в коттедже.
Я промолчала. В камине затрещал уголек, и этот звук, казалось, пробудил ее и вернул нас в освещенную огнем комнату. Мисс Линси повернулась ко мне:
— Но в другой раз все было иначе. Они пришли на кладбище. И на сей раз без лампы. Он держал фонарик, обыкновенный электрический фонарик. И светил им на могилу.
От этого слова опять пробивает дрожью. Я ничего не сказала. Взор мисс Линси снова сосредоточился на мне, все еще тревожный и тревожащий, но не безумный. Нисколько не безумный. Она кивнула:
— Вот видишь, нелегко держать раздельно обе реальности. Поэтому прости меня и забудь, если можешь, сон про фургон. Далее если это и случилось, то давным-давно.
— Я знаю.
Мисс Линси отставила в сторону свою чашку и склонилась вперед. Она перестала шептать, и привычный, обыденный тон ее речи как будто придавал больше веры ее словам, словно она и в самом деле оставила страну своих грез ради повседневной реальности:
— Но это действительно случилось, Кэйти, — в воскресенье. Я хожу на кладбище каждое воскресенье, после вечерней службы, чтобы привести в порядок могилу Альберта, моего брата— ты его не помнишь, — а миссис Винтон Смит заговорила со мной про пикник воскресной школы — я там помогаю, и поэтому я припозднилась и пришла на кладбище в темноте, но свет фонарика отразился от белого могильного камня, где мраморный ангел с Библией, и я узнала ее.
— Но мисс Линси, послушайте! Я не понимаю — вы что, в самом деле рассказываете мне… что вы мне рассказываете? Вы думаете, что видели… — я заколебалась. — Я уж и не знаю, что вы там увидели. Но в любом случае прошло почти двадцать лет…
— Зато я знаю. — Все тот же убедительный обыденный тон. — Потому и сказала, что она замечательно сохранилась. Все еще так хороша собой, и в этом свете… Полагаю, что мое видение о ней и фургоне — зови его сном, если считаешь это более подходящим словом — в общем, этот сон напомнил мне ее лицо, но я точно ее узнала.
— Я… — я глубоко вздохнула. Сердце вдруг неприятно забилось, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы в моем голосе не зазвучало недоверчивое возражение:
— Ладно, мисс Линси, допустим. Но если вы так уверены — да, давайте называть вещи своими именами — если вы так уверены, что видели мою мать, живую и здоровую здесь, в Тодхолле, почему же вы ничего ей не сказали? Не окликнули, не подошли поближе и не заговорили — по крайней мере, не спросили ее, что произошло и что она там делает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Я копала минут двадцать, и у меня заныла спина. Вырыв этим злополучным «совком» яму почти в полтора фута глубиной, я добралась до непотревоженной глины. И все. Ничего здесь не зарывали.
Значит, охота за утраченными сокровищами продолжается. Я убрала лопату на место и пошла в дом умыться и приготовить обед.
Найти альбом с фотокарточками, по крайней мере, труда не составило. В Розовом коттедже никогда не водилось много книг; бабушка читала еженедельники, которые называла «книгами», и больше почти ничего, кроме Библии, которая обнаружилась в нижнем ящике шкафа вместе с альбомом. Это был не только и не столько альбом для фотографий, сколько нечто вроде семейной книги для памятных записей: кроме фотокарточек там лежал конверт со старыми пожелтевшими вырезками, в основном, как я установила, быстро их проглядев, о призах, которые дедушка получал на цветочных выставках, и с заметками о событиях из жизни Семьи из Тодхолла, вырезанными из местной газеты. Об уходе из дома моей матери или об ее смерти ничего не нашлось. Либо эти события ее жизни не удостоились даже «эха», либо дедушка с бабушкой не озаботились сохранить заметки. Взяв шариковую ручку и блокнот, я уселась составлять список дат для викария.
Сомневаюсь, что кто-то, несколько лет не видевший старого семейного альбома, сможет быстро перелистывать его. Было сильно за полдень, когда я нашла все необходимые даты; затем, сделав перерыв на чашку чая, достала список и занялась поиском затребованных бабушкой мелочей, выкладывая готовые к укладке вещи на шкаф и на стол в задней кухне.
Когда уже начинало темнеть, после того как я поужинала, вымыла и убрала посуду, раздался легкий стук в дверь. Удивляясь, кого могло занести ко мне в этот час, я открыла дверь и обнаружила за ней мисс Линси. Падающий из окна свет, обрисовывавший ее на фоне сгущающихся сумерек, сделал мисс Линси похожей на привидение. На ней было что-то вроде серого бесформенного плаща, который она придерживала на груди и по которому ее волосы растрепались больше обычного.
Она заговорила шепотом, с таким беспокойством оглядываясь украдкой через плечо, что я сама не заметила, как выглянула на улицу, чтобы проверить, не подслушивает ли кто поблизости. Но и сад, и дорожка были пусты.
— Кэйти, это всего лишь я. Можно мне войти?
— Ну конечно же. Рада снова вас видеть, мисс Линси.
Я отступила, придержав ей дверь:
— Боюсь, что огня я еще не разжигала, но…
— Неважно, ничего.
И с этими словами она скорее проскользнула, нежели прошла мимо меня:
— Вы плащ снимете или хотите остаться в нем?
Обычная вежливость, казалось, не возымела желаемого эффекта — снять драматизм, который мисс Линси виделся в этой ситуации. Она стремительно ворвалась на кухню, с трудом переводя дыхание, и оглянулась, чтобы проверить, заперла ли я за ней дверь. Затем, все еще придерживая свой плащ, она медленно обвела взором всю комнату, словно убеждаясь, что в ней нет никого, кроме нас.
— У тебя была открыта дверь.
Ее голос сделался громче, но еще не перестал быть шепотом.
— Да. Мы никогда раньше ее не запирали. В наших краях все так изменилось?
Я улыбнулась, пытаясь вернуть ей уверенность, в которой она, как кажется, нуждалась. Не зашептать в ответ оказалось непростым делом:
— Я спрашивала у викария, не появлялись ли снова цыгане, но он уверяет, что их и следа нет. Но даже когда они останавливались здесь…
— Вот оно, ровно оно и есть. Они вернулись.
Я было шагнула к каминной полке за спичками для огня, но тут остановилась на полпути и обернулась. Она кивнула, покосившись в обе стороны, и мне пришло в голову, что взгляд у нее не столько безумный, сколько удрученный.
— Дайте мне только разжечь огонь, — сказала я, — и присядьте в кресло-качалку. Вот сюда. Скоро станет тепло, и тогда можно будет побеседовать.
Кое-как сложенная растопка занялась, мигая, потом разгорелась в яркое пламя. Мисс Линси опустилась в бабушкино кресло, распахнув плащ, и протянула руки к огню.
— Чашечку чаю… — не дожидаясь ответа, я вышла налить воды в чайник. Вернувшись с подносом, на котором стояли все чайные принадлежности, я увидела, что она сидит с альбомом на коленях, медленно переворачивая страницы.
Я поставила поднос:
— Молоко или сахар?
— Пожалуйста, не клади сахара.
Когда я поставила чашку рядом с ней, мисс Линси произнесла, словно со вздохом:
— Ах да. Вот оно. Я так и знала.
Я взглянула на открытую страницу. Там были четыре маленькие поблекшие черно-белые фотографии, сделанные, как я знала, дешевым маленьким «Брауни», которым дорожил дед. Снимки были не больше, чем два с половиной на полтора дюйма, но резкие, и детали получились хорошо. Одно фото изображало бабушку, сидящую у двери коттеджа с подушечкой для плетения кружев на коленях. Я вспомнила, сколько лет назад она плела на продажу тонкое кружево. Снова бабушка — возле ворот, собирает бобы, а рядом с ней я, совсем маленькая девочка, босоногая, в ситцевом платьице и полотняном чепчике, держащая в обеих руках корзину для бобов. Я — на ступеньке переднего крыльца в обнимку с нашим старым псом, Нипом. Четвертый — восхитительный, снятый в удачный момент снимок — изображал очаровательную стройную девушку, стоящую у садовой калитки с охапкой цветов. Она смеялась. Ее я помнила, за исключением последнего раза, всегда смеющейся. Мою мать, Лилиас.
— Неплохие фотографии, верно? — сказала я по возможности прозаическим тоном. — Я сверяла старые даты. Альбом несколько тяжеловат, да? Давайте я его заберу.
Я взяла альбом у мисс Линси и положила его на стол, потом села с другой стороны очага.
Прежде чем я успела сказать слова, она снова наклонилась вперед, устремив на меня пристальный напряженный взор:
— Ты ее помнишь слабо, я полагаю. Сколько тебе было, когда она ушла? Пять? Шесть? А я помню ее хорошо. Такие очаровательные создания не забываются. Так хороша, бедняжка. Если бы в те дни я знала то, что знаю сейчас, я бы предупредила ее… Но ведь тогда все случилось бы иначе, разве нет?
— Думаю, да. Но вы говорили, мисс Линси, что цыгане вернулись. Мисс Милдред передавала вам то, что она рассказала мне днем?
— Нет, если это не что-нибудь очень важное, — ответила мисс Линси и вдруг опять заговорила на удивление нормально. — Она мне ничего не рассказывает. Я думаю, что «сестра», — это слово старушка произнесла, узнаваемо подражая слегка дрожащему фальцету мисс Милдред, — не велела на меня полагаться, потому что сама Агата замечает только то, что у нее перед самым носом, а Милли и того не видит. Она славное существо, но, конечно, совершенно не от мира сего.
Мисс Линси отхлебнула чаю:
— Я, знаешь ли, совсем не уверена, догадывается ли она, что пчелы делают с ее чудесными цветами.
Я засмеялась:
— Генри?
— Да. Сегодня утром она потратила полчаса, пытаясь убедить меня вывести черепашку из этого злосчастного яйца — даже после того, как я объяснила ей, что Генри прожил у меня в саду в полном одиночестве три года. Но она такая милая и уж, во всяком случае, не стремится, в отличие от Агаты, кого бы то ни было подавить.
Вспомнив мисс Агату, я без труда согласилась с ней. Эта разумная деловая женщина не терпела того, что она сама (по бабушкиным словам) называла «вздорным чудачеством». «И вообще, — говорила Агата, — почему бы ей не сделаться гадалкой и не заработать чуток денег с помощью хрустального шара и прочей чепухи вместо того, чтобы сидеть на хлебе, овощах и помощи моей мягкосердечной сестренки?»
Мисс Линси отставила чашку, снова уютно укрывшись своей накидкой. Она утратила затравленное выражение, но все еще выглядела обеспокоенной:
— Извини, Кэйти, что потревожила тебя так поздно, но я никак не могла уйти, чтобы меня не заметила Милли, и я подумала, что она не захочет пускать меня. Ты видела, как все получилось утром. Я пыталась поговорить с тобой, но потом начался весь этот шум вокруг Генри, и честно говоря, я думаю, что дорогая Милли просто незаметно сменила тему разговора.
— Может, и так, но она сама кое-что мне перед тем рассказала, и, наверное, она не хотела, чтобы я лишний раз нервничала. Вы упомянули, что видели сон о моей матери и о цыгане, с которым она ушла, — я махнула рукой. — Ничего страшного, это случилось так давно, и все знают эту историю. Все это в прошлом, и никак меня теперь не касается.
— Нет же! Не все в прошлом. Начну с того, что видела. Может, это и сон, не знаю. Я видела твою мать и с нею — цыгана. У них был свет — фонарь, и они стояли в лощине возле старого фургона — ты помнишь, о чем я?
— Да, но мисс Линси — нет, прошу вас, выслушайте меня! Я знаю про ваши видения и верю, что вы видите то, что незримо другим, и что вам снятся сны, которые сбываются. Я помню, как бабушка рассказывала мне об этом: когда я была маленькая, мы все это знали, — я попыталась улыбнуться. — Мы даже побаивались вас. Считали, что вы чуть ли не ведьма. Но это видение… Мама умерла, и Джейми — так звали того цыгана — тоже мертв. И если старый фургон все еще там, то к этому времени он бы уже совсем развалился. Зачем кому-то понадобилось бы туда идти? — мягко добавила я. — Это, должно быть, вам просто приснилось, мисс Линси.
— Но там был свет. Я его видела.
— Однажды ночью туда кто-то приходил со светом. Мисс Милдред как раз об этом мне говорила. В понедельник вечером. Ей показалось, что она заметила кого-то возле кладовки для инструментов, и, когда я пришла домой и осмотрелась, оказалось, что в самом деле там копали землю, но зачем, я не знаю. Там ничего нет.
— Верно, Дэйви Паскоу? — нетерпеливо сказала она. — Он просто приходил за инструментами. Это совсем не то. И я не в понедельник их видела, Лилиас и ее цыгана. Я точно знаю, что не в понедельник. И я не говорила, что они были в коттедже.
Тут мисс Линси снова направила на меня тот же светлый блестящий взор, но у меня появилось неприятное ощущение, что она меня не видит.
— Фургон… Возможно, ты права насчет него. То было в другой раз, да, теперь я припоминаю: лампа мерцала за деревьями, фургон совсем цел, рядом пасется лошадь, а она бежит по лощине с сумками в обеих руках…
— Мисс Линси… — с трудом выговорила я, но она даже не заметила этого. Она продолжала, по-прежнему глядя сквозь меня, как будто стены коттеджа растаяли в ночном сумраке.
— А в тот раз их там не было. Их там не было. Верно. Это всего лишь сон. Милдред ошиблась. Они были в лощине, не в коттедже.
Я промолчала. В камине затрещал уголек, и этот звук, казалось, пробудил ее и вернул нас в освещенную огнем комнату. Мисс Линси повернулась ко мне:
— Но в другой раз все было иначе. Они пришли на кладбище. И на сей раз без лампы. Он держал фонарик, обыкновенный электрический фонарик. И светил им на могилу.
От этого слова опять пробивает дрожью. Я ничего не сказала. Взор мисс Линси снова сосредоточился на мне, все еще тревожный и тревожащий, но не безумный. Нисколько не безумный. Она кивнула:
— Вот видишь, нелегко держать раздельно обе реальности. Поэтому прости меня и забудь, если можешь, сон про фургон. Далее если это и случилось, то давным-давно.
— Я знаю.
Мисс Линси отставила в сторону свою чашку и склонилась вперед. Она перестала шептать, и привычный, обыденный тон ее речи как будто придавал больше веры ее словам, словно она и в самом деле оставила страну своих грез ради повседневной реальности:
— Но это действительно случилось, Кэйти, — в воскресенье. Я хожу на кладбище каждое воскресенье, после вечерней службы, чтобы привести в порядок могилу Альберта, моего брата— ты его не помнишь, — а миссис Винтон Смит заговорила со мной про пикник воскресной школы — я там помогаю, и поэтому я припозднилась и пришла на кладбище в темноте, но свет фонарика отразился от белого могильного камня, где мраморный ангел с Библией, и я узнала ее.
— Но мисс Линси, послушайте! Я не понимаю — вы что, в самом деле рассказываете мне… что вы мне рассказываете? Вы думаете, что видели… — я заколебалась. — Я уж и не знаю, что вы там увидели. Но в любом случае прошло почти двадцать лет…
— Зато я знаю. — Все тот же убедительный обыденный тон. — Потому и сказала, что она замечательно сохранилась. Все еще так хороша собой, и в этом свете… Полагаю, что мое видение о ней и фургоне — зови его сном, если считаешь это более подходящим словом — в общем, этот сон напомнил мне ее лицо, но я точно ее узнала.
— Я… — я глубоко вздохнула. Сердце вдруг неприятно забилось, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы в моем голосе не зазвучало недоверчивое возражение:
— Ладно, мисс Линси, допустим. Но если вы так уверены — да, давайте называть вещи своими именами — если вы так уверены, что видели мою мать, живую и здоровую здесь, в Тодхолле, почему же вы ничего ей не сказали? Не окликнули, не подошли поближе и не заговорили — по крайней мере, не спросили ее, что произошло и что она там делает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26