Я подумал, что они могут искать помощи у англичанина, знал, что Линда с ним знакома и был рад, что у нее есть хоть один друг. Я позвонил в «Смелого петуха», где он иногда ночует, но англичанина там не оказалось, и его не ждали до обеда. Я отправил Бернара в домик, но оказалось, что он там уже был и не нашел их. Он рассказал, где еще искал. Искать было непонятно где… Но это тоже теперь не важно, он понял, что надо переходить на мою безопасную сторону. Потом я сказал отцу, что если с ними даже на самом деле произойдет несчастный случай, я убью его. И ушел. Это все.
Я смотрела на пол. Это все. Я потом узнала, что он обыскивал равнины, звонил консулу, в больницы, полицию… Стало ясно, что, во-первых, Леон де Валми не знал, что слухи о моей помолвке правдивы, а во-вторых, Рауль ничего не знал об окончательном замысле, о том, что мне действительно намеревались навредить. Бернар перешел на его сторону. Я была права ночью, не опасность исчезла рано утром, как только Рауль вернулся. Собак отозвала. Мы были в полной безопасности. Я разглядывала пол. Тишина. Мужчины смотрели на женщину. Она сидела очень тихо, откинулась на спинку, руки не шевелились, бледные широко открытые глаза двигались с одного лица на другое. Ей было незачем говорить, все и так ясно, обо всем сказало жуткое облегчение на ее лице.
Открылась дверь, вошел Филипп. Он очень осторожно нес горячую чашку бульона, протянул мне.
— Это тебе. Ты тоже замучилась.
— Ой, Филипп.
Он не заметил, что голос мой задрожал, смотрел на Элоизу.
— Тетя, хотите тоже?
Это ее доконало. Она тихо заплакала, очень высоким голосом.
Я поцеловала его в щеку.
— Спасибо, petit, тетя плохо себя чувствует. Лучше беги. Спокойной ночи, приятного сна.
Он задумчиво огляделся и послушно удалился.
Элоиза не закрыла руками лица, так и сидела, откинувшись. Ипполит беспомощно на нее смотрел, прижимал к губам платок, потом подвинулся к ней, взял за руку и начал ее осторожно гладить. Его невнятное бормотание не давало никакого эффекта. Рауль не смотрел на меня. Я собралась что-нибудь ему сказать, но в этот момент заговорила Элоиза.
— Это правда. Он заставил Леона сказать… такая сцена… ужасно, он не имел права… Но я рада, что ты знаешь, Ипполит. Ты поможешь нам? Не дашь им рассказывать? Чтобы не пошло дальше, в полицию. Чтобы, как сказал Рауль, это осталось в семье. Бернар не будет говорить, и Рауль, ведь Леон его отец. Это же значит что-то? Этого нельзя допускать! Ведь ничего не случилось, и с мальчиком и с девушкой все в порядке… Не смотри так, Рауль, ты знаешь, что все будет, как ты захочешь, она любит тебя и не откроет рта…
— Элоиза! Ты говоришь, что это правда? Ты про это знала? Ты?
— Да, да, да, все признаю, только помоги. Я не плохая, ты знаешь. Я не хотела обижать Филиппа, но это для Леона. Я сделала это для Леона. Ты прекрасно знаешь, что Валми должно принадлежать ему. Он имеет на него право. Это его дом, ты знаешь, ты сам так говорил. И он не такой, как другие! Ты это тоже знаешь. Он должен иметь Валми. Он уже достаточно пострадал, чтобы его еще выгоняли из собственного дома.
— Не думаю, что Леону понравились бы твои слова. Мы обсуждаем намного более серьезную вещь. Попытку убийства ребенка.
— Да, знаю. Это неправильно. Признаю. Но это не случилось, ведь да? Никакого вреда… Надо поговорить с Леоном, но ты сделаешь, чтобы он остался в Валми? Нет причин. Люди поговорят и забудут, если ты не будешь это вытаскивать. А я знаю, что не будешь. Ты устроишь, чтобы ему принадлежало Валми, правда? Все можно сделать, ты что-нибудь придумаешь. Правда?
— Ни к чему это обсуждать, это ни к чему не приведет.
— Пообещай, что не обратишься в полицию.
— Не могу ничего обещать. Из всех правильных поступков мы выберем наилучший.
Элоиза, казалось, не слушала. Что-то в ней сломалось, и она не могла остановиться, не контролировала себя, руки и губы тряслись. Выплескивалось то, чего она, скорее всего, никогда не произносила.
— Он умрет в Бельвинь! И все наши деньги вложены в Валми! Мы смотрели за Валми, ты не можешь сказать, что нет. Каждое пенни шло в поместье! Ты не можешь сказать, что он был плохим опекуном!
— Нет, — ответил Ипполит, но она не заметила иронии.
— Все это для Леона. Почему он не может получить что-то, вот только одно это, от жизни? Валми его! Этьен не имел права с ним это делать. Мальчик не должен был появляться на свет!
Рауль неожиданно сказал:
— Элоиза, спаси тебя бог, ты стала думать совсем, как он.
— Ты! Ты всегда его ненавидел! Он твой отец. Будешь стоять рядом и смотреть, как он разоряется? Неужели для тебя ничего не значит слово отец? Черт тебя возьми, ты смеешь его осуждать? Ты будешь стоять тут и называть его убийцей! У тебя есть все, а он инвалид, и у него ничего нет кроме этой жалкой собственности на юге! Ты его осуждаешь, такой порядочный, говоришь про добро и зло, убийство, полицию, а кто скажет, что бы ты сделал на его месте? Откуда ты знаешь, каким бы ты был, если бы твоя машина разбилась вместе с позвоночником? Да, теперь тебе стоит только взглянуть. А она бы осталась с тобой и любила бы тебя, как я его все эти годы, и делала бы для тебя все, и с радостью, обрати внимание, с радостью? Нет, не тебя! Он с половиной тела больше мужчина, чем ты будешь когда-нибудь, Рауль де Валми! Ты не знаешь, о боже мой, откуда ты можешь знать…
Она приложила руки к лицу и снова зарыдала.
Совершенно неожиданно у меня иссякли силы, я больше не могла этого выносить. Я резко встала. В этот момент дверь открылась, стукнула по шелку стены и вошел Вильям Блейк, как огромный рассерженный медведь.
20
Восьмая карета
— Кто вы такой, черт побери? — спросил Рауль. На французские слова Вильям Блейк не обратил ни малейшего внимания. Тяжело дыша, он остановился в дверях. Выглядел он, как всегда, впечатляюще: очень английский, с лохматыми светлыми волосами и очень надежный. Он смотрел на меня и игнорировал всех остальных.
— Линда? Что здесь происходит? Все в порядке?
Я воскликнула, не-то смеясь, не-то плача:
— Ой, Вильям! — и побежала к нему через длинную комнату прямо с бульоном.
Он не принял меня в объятия, но поймал и, сохраняя некоторое присутствие духа, отодвинул, чтобы бульон пролился не на его древний пиджак, а только на бесценный ковер.
— Успокойся. Уверена, что с тобой все в порядке?
— Да, совершенно.
Ипполит повернулся и приподнялся от удивления, но Элоизу уже ничего не могло смутить. Она раскрепощенно рыдала в этой красивой и очень цивилизованной комнате. Ипполит беспомощно переводил взгляд с нее на нового посетителя, Рауль объяснил, не шевелясь:
— Это англичанин, я говорил о нем.
Вильям стоял, как скала, опасно выставив вперед подбородок.
— Они вас обидели?
— Нет, нет, все закончилось, честно.
— Могу что-нибудь сделать?
— Ничего, может быть только… Увезти меня отсюда.
За моей спиной Ипполит произнес, с усилием контролируя отчаяние:
— Элоиза, пожалуйста. Дорогая, попробуй и возьми себя в руки. Ничего хорошего нет в твоем поведении, ничего. Ты заболеешь.
Вильям принял решение:
— Хорошо. Мы уходим отсюда. И быстро. — Он обнял меня за плечи и повернул к двери. — Пошли.
Ипполит шагнул в нашу сторону:
— Мисс Мартин…
Но Элоиза просто взвыла, так отчаянно схватила его за рукав, что у меня внутри что-то сломалось.
— Я не могу этого вынести. Подожди, Вильям.
Я сунула ему полупустую чашку бульона и вернулась к мадам. Ипполит отошел, и я опустилась на колени перед маленьким золотым стульчиком почти у ног Рауля. Я не смотрела на него, а он не шевелился. Мадам закрывала руками лицо, рыдала уже потише. Я взяла ее за запястья, отвела ладони от глаз.
— Мадам, не надо. Не надо больше плакать. Мы все обсудим, когда вам станет легче. Ни к чему доводить себя до болезни. — Ипполиту. — Разве не видите, что она не в себе? Ни к чему это продолжать, она не понимает, что говорит. Ее нужно положить в кровать… Мадам, все как-нибудь устроится, увидите. Не надо плакать, пожалуйста. — Рыдания заглохли в ее горле, она посмотрела бледными глазами утопленницы. Красота исчезла. Серые щеки, обвисли, губы потеряли ферму и цвет. — По этому поводу уже пролилось достаточно слез. Не надо больше расстраиваться. Ничего с вами не случится. Все закончилось. Возьмите платок… Господи, да вы замерзли! Не понимаю, зачем сидеть здесь, когда в кабинете горит камин. И вы плохо себя чувствовали последнее время, правда? Пойдем туда, Гастон принесет кофе… Можете встать? Давайте помогу…
Она поднялась медленно, неуверенно, и я повела ее к двери. Элоиза двигалась послушно, как во сне, другие следовали за нами, молчали. Она все еще всхлипывала, но тихо, в мой платок. Я посадила ее на стул у камина и опустилась рядом на ковер. Не помню, что я ей нашептывала, но всхлипы прекратились, она откинулась назад и тихо смотрела на меня, истощенная, почти в обмороке. Вдруг она заговорила грубым невыразительным голосам человека под гипнозом.
— Вы мне нравились, мисс Мартин. Вы мне сразу понравились.
— Знаю. Все в порядке. Хватит беспокоиться. Мы отвезем вас домой, и…
— На самом деле вас не обвинили бы в несчастных случаях. Мы не намеревались. Сначала мы совершенно не хотели так делать.
— Нет.
— Леону вы тоже нравились. Он сказал, что вы изысканная, именно это слово. Он сказал, что вы изысканный дьяволенок и жаль, если мы вас погубим.
Рауль произнес очень тихо:
— И что он при этом имел в виду?
Мадам де Валми не обращала внимания, полностью сосредоточилась на мне, держала меня за руки, смотрела в глаза и говорила устало и монотонно, будто не могла остановиться.
— Он это сказал вчера или позавчера. Конечно, после второго несчастного случая на балконе мы собирались тебя уволить, ну ты знаешь. Он сказал, что ты слишком внимательная и начнешь подозревать, если еще что-нибудь случится. Мы были рады, что ты нам дала причину тебя отослать. Ты думала, я сержусь?
— Да, мадам.
— Потом мы получил телеграмму. Нужно было спешить. В деревне ходили слухи про тебя и Рауля, и о том, что тебя уволят, но Леон сказал, что это может позже пригодиться, раз там связали ваши имена.
Рауль вдохнул, будто собирался что-то сказать, и я постаралась ее отвлечь.
— Да мадам, знаю. Альбертина начала разговоры, да? Но не думайте об этом сейчас.
— Она не знала, что мы пытались сделать, но ты ей не нравилась, никогда. Она сказала, как ты напутала с рецептами, хотела, чтобы я тебя наказала, подумала, что ты небрежная и глупая. Но из-за этого мы подумали про яд. Только по этой причине мы использовали те таблетки. Мы не хотели, чтобы за это отвечала ты, это должно было выглядеть, как несчастный случай. Они были в глюкозе, понимаешь. Яд был в глюкозе, которую ты использовала каждый вечер, чтобы приготовить ему шоколад.
— Мадам…
— К счастью в банке оставалось мало, мы истолкли таблетки и смешали. Может быть, слишком много, могло получиться горько. Он не выпил, да?
— Нет, но это не потому… — Я повернулась к Ипполиту, который тихо стоял у стола. — Можно я позвоню и попрошу принести кофе? Я на самом деле думаю…
— У нас не было времени придумать что-нибудь получше, — продолжала Элоиза. — Это должно было выглядеть, как несчастный случай. Если бы он выпил и умер, могли бы не подумать, что это убийство. Эти антигистаминные таблетки голубенькие, доктор мог бы решить, что он принял их за конфеты. С детьми бывает. Мы хотели высыпать остаток глюкозы и оставить одну или две таблетки у его кровати. Они лежали в вазочке у тебя на камине, он мог их там найти и съесть. Может, тебя бы и не обвинили. Подумали бы, что ты забыла отдать их миссис Седдон. Леон сказал, что, может, тебя и не обвинят.
Рауль опять произнес:
— О чем это ты говоришь, Элоиза?
Она перевела на него мертвый взгляд, забыла о своем возбуждении, ответила механически:
— О яде. Это был не очень хороший план, но мы должны были действовать наверняка, а это единственное, что могло выглядеть, как несчастный случай. Но он его не выпил. Все в порядке. Она сказала. Я просто объясняла ей, что мы не хотели причинять ей вред. Она мне нравится, всегда нравилась.
Я тихо сказала:
— Мадам, вы расстроены. Не понимаете, что говорите. Нужно попить кофе, а потом ехать домой.
Опять Рауль:
— А если бы мисс Мартин все-таки обвинили? Если бы заподозрили убийство? Вы сделали так, что все знали, что она и я… Что у нее могла быть причина избавиться от Филиппа? — Она не ответила, смотрела на него. — Это имел в виду отец, когда говорил, что жаль, если вы ее погубите? — Ипполит начал что-то говорить, но Рауль перебил его. — Во вторник ночью, Элоиза… Кто обнаружил, что Филипп исчез?
— Леон. Он не спал, мы должны были высыпать остаток глюкозы и…
— Ты уже сказала. Он обнаружил, что Филипп исчез, а потом?
— Он подумал, что Филипп почувствовал себя плохо и пошел к мисс Мартин. Но там не было света, она тоже ушла.
— А когда не смог их найти?
— Отправил Бернара их искать.
— С какими инструкциями? — Она молчала, похоже немного ожила. В глазах зажглось сознание, они нервно моргали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Я смотрела на пол. Это все. Я потом узнала, что он обыскивал равнины, звонил консулу, в больницы, полицию… Стало ясно, что, во-первых, Леон де Валми не знал, что слухи о моей помолвке правдивы, а во-вторых, Рауль ничего не знал об окончательном замысле, о том, что мне действительно намеревались навредить. Бернар перешел на его сторону. Я была права ночью, не опасность исчезла рано утром, как только Рауль вернулся. Собак отозвала. Мы были в полной безопасности. Я разглядывала пол. Тишина. Мужчины смотрели на женщину. Она сидела очень тихо, откинулась на спинку, руки не шевелились, бледные широко открытые глаза двигались с одного лица на другое. Ей было незачем говорить, все и так ясно, обо всем сказало жуткое облегчение на ее лице.
Открылась дверь, вошел Филипп. Он очень осторожно нес горячую чашку бульона, протянул мне.
— Это тебе. Ты тоже замучилась.
— Ой, Филипп.
Он не заметил, что голос мой задрожал, смотрел на Элоизу.
— Тетя, хотите тоже?
Это ее доконало. Она тихо заплакала, очень высоким голосом.
Я поцеловала его в щеку.
— Спасибо, petit, тетя плохо себя чувствует. Лучше беги. Спокойной ночи, приятного сна.
Он задумчиво огляделся и послушно удалился.
Элоиза не закрыла руками лица, так и сидела, откинувшись. Ипполит беспомощно на нее смотрел, прижимал к губам платок, потом подвинулся к ней, взял за руку и начал ее осторожно гладить. Его невнятное бормотание не давало никакого эффекта. Рауль не смотрел на меня. Я собралась что-нибудь ему сказать, но в этот момент заговорила Элоиза.
— Это правда. Он заставил Леона сказать… такая сцена… ужасно, он не имел права… Но я рада, что ты знаешь, Ипполит. Ты поможешь нам? Не дашь им рассказывать? Чтобы не пошло дальше, в полицию. Чтобы, как сказал Рауль, это осталось в семье. Бернар не будет говорить, и Рауль, ведь Леон его отец. Это же значит что-то? Этого нельзя допускать! Ведь ничего не случилось, и с мальчиком и с девушкой все в порядке… Не смотри так, Рауль, ты знаешь, что все будет, как ты захочешь, она любит тебя и не откроет рта…
— Элоиза! Ты говоришь, что это правда? Ты про это знала? Ты?
— Да, да, да, все признаю, только помоги. Я не плохая, ты знаешь. Я не хотела обижать Филиппа, но это для Леона. Я сделала это для Леона. Ты прекрасно знаешь, что Валми должно принадлежать ему. Он имеет на него право. Это его дом, ты знаешь, ты сам так говорил. И он не такой, как другие! Ты это тоже знаешь. Он должен иметь Валми. Он уже достаточно пострадал, чтобы его еще выгоняли из собственного дома.
— Не думаю, что Леону понравились бы твои слова. Мы обсуждаем намного более серьезную вещь. Попытку убийства ребенка.
— Да, знаю. Это неправильно. Признаю. Но это не случилось, ведь да? Никакого вреда… Надо поговорить с Леоном, но ты сделаешь, чтобы он остался в Валми? Нет причин. Люди поговорят и забудут, если ты не будешь это вытаскивать. А я знаю, что не будешь. Ты устроишь, чтобы ему принадлежало Валми, правда? Все можно сделать, ты что-нибудь придумаешь. Правда?
— Ни к чему это обсуждать, это ни к чему не приведет.
— Пообещай, что не обратишься в полицию.
— Не могу ничего обещать. Из всех правильных поступков мы выберем наилучший.
Элоиза, казалось, не слушала. Что-то в ней сломалось, и она не могла остановиться, не контролировала себя, руки и губы тряслись. Выплескивалось то, чего она, скорее всего, никогда не произносила.
— Он умрет в Бельвинь! И все наши деньги вложены в Валми! Мы смотрели за Валми, ты не можешь сказать, что нет. Каждое пенни шло в поместье! Ты не можешь сказать, что он был плохим опекуном!
— Нет, — ответил Ипполит, но она не заметила иронии.
— Все это для Леона. Почему он не может получить что-то, вот только одно это, от жизни? Валми его! Этьен не имел права с ним это делать. Мальчик не должен был появляться на свет!
Рауль неожиданно сказал:
— Элоиза, спаси тебя бог, ты стала думать совсем, как он.
— Ты! Ты всегда его ненавидел! Он твой отец. Будешь стоять рядом и смотреть, как он разоряется? Неужели для тебя ничего не значит слово отец? Черт тебя возьми, ты смеешь его осуждать? Ты будешь стоять тут и называть его убийцей! У тебя есть все, а он инвалид, и у него ничего нет кроме этой жалкой собственности на юге! Ты его осуждаешь, такой порядочный, говоришь про добро и зло, убийство, полицию, а кто скажет, что бы ты сделал на его месте? Откуда ты знаешь, каким бы ты был, если бы твоя машина разбилась вместе с позвоночником? Да, теперь тебе стоит только взглянуть. А она бы осталась с тобой и любила бы тебя, как я его все эти годы, и делала бы для тебя все, и с радостью, обрати внимание, с радостью? Нет, не тебя! Он с половиной тела больше мужчина, чем ты будешь когда-нибудь, Рауль де Валми! Ты не знаешь, о боже мой, откуда ты можешь знать…
Она приложила руки к лицу и снова зарыдала.
Совершенно неожиданно у меня иссякли силы, я больше не могла этого выносить. Я резко встала. В этот момент дверь открылась, стукнула по шелку стены и вошел Вильям Блейк, как огромный рассерженный медведь.
20
Восьмая карета
— Кто вы такой, черт побери? — спросил Рауль. На французские слова Вильям Блейк не обратил ни малейшего внимания. Тяжело дыша, он остановился в дверях. Выглядел он, как всегда, впечатляюще: очень английский, с лохматыми светлыми волосами и очень надежный. Он смотрел на меня и игнорировал всех остальных.
— Линда? Что здесь происходит? Все в порядке?
Я воскликнула, не-то смеясь, не-то плача:
— Ой, Вильям! — и побежала к нему через длинную комнату прямо с бульоном.
Он не принял меня в объятия, но поймал и, сохраняя некоторое присутствие духа, отодвинул, чтобы бульон пролился не на его древний пиджак, а только на бесценный ковер.
— Успокойся. Уверена, что с тобой все в порядке?
— Да, совершенно.
Ипполит повернулся и приподнялся от удивления, но Элоизу уже ничего не могло смутить. Она раскрепощенно рыдала в этой красивой и очень цивилизованной комнате. Ипполит беспомощно переводил взгляд с нее на нового посетителя, Рауль объяснил, не шевелясь:
— Это англичанин, я говорил о нем.
Вильям стоял, как скала, опасно выставив вперед подбородок.
— Они вас обидели?
— Нет, нет, все закончилось, честно.
— Могу что-нибудь сделать?
— Ничего, может быть только… Увезти меня отсюда.
За моей спиной Ипполит произнес, с усилием контролируя отчаяние:
— Элоиза, пожалуйста. Дорогая, попробуй и возьми себя в руки. Ничего хорошего нет в твоем поведении, ничего. Ты заболеешь.
Вильям принял решение:
— Хорошо. Мы уходим отсюда. И быстро. — Он обнял меня за плечи и повернул к двери. — Пошли.
Ипполит шагнул в нашу сторону:
— Мисс Мартин…
Но Элоиза просто взвыла, так отчаянно схватила его за рукав, что у меня внутри что-то сломалось.
— Я не могу этого вынести. Подожди, Вильям.
Я сунула ему полупустую чашку бульона и вернулась к мадам. Ипполит отошел, и я опустилась на колени перед маленьким золотым стульчиком почти у ног Рауля. Я не смотрела на него, а он не шевелился. Мадам закрывала руками лицо, рыдала уже потише. Я взяла ее за запястья, отвела ладони от глаз.
— Мадам, не надо. Не надо больше плакать. Мы все обсудим, когда вам станет легче. Ни к чему доводить себя до болезни. — Ипполиту. — Разве не видите, что она не в себе? Ни к чему это продолжать, она не понимает, что говорит. Ее нужно положить в кровать… Мадам, все как-нибудь устроится, увидите. Не надо плакать, пожалуйста. — Рыдания заглохли в ее горле, она посмотрела бледными глазами утопленницы. Красота исчезла. Серые щеки, обвисли, губы потеряли ферму и цвет. — По этому поводу уже пролилось достаточно слез. Не надо больше расстраиваться. Ничего с вами не случится. Все закончилось. Возьмите платок… Господи, да вы замерзли! Не понимаю, зачем сидеть здесь, когда в кабинете горит камин. И вы плохо себя чувствовали последнее время, правда? Пойдем туда, Гастон принесет кофе… Можете встать? Давайте помогу…
Она поднялась медленно, неуверенно, и я повела ее к двери. Элоиза двигалась послушно, как во сне, другие следовали за нами, молчали. Она все еще всхлипывала, но тихо, в мой платок. Я посадила ее на стул у камина и опустилась рядом на ковер. Не помню, что я ей нашептывала, но всхлипы прекратились, она откинулась назад и тихо смотрела на меня, истощенная, почти в обмороке. Вдруг она заговорила грубым невыразительным голосам человека под гипнозом.
— Вы мне нравились, мисс Мартин. Вы мне сразу понравились.
— Знаю. Все в порядке. Хватит беспокоиться. Мы отвезем вас домой, и…
— На самом деле вас не обвинили бы в несчастных случаях. Мы не намеревались. Сначала мы совершенно не хотели так делать.
— Нет.
— Леону вы тоже нравились. Он сказал, что вы изысканная, именно это слово. Он сказал, что вы изысканный дьяволенок и жаль, если мы вас погубим.
Рауль произнес очень тихо:
— И что он при этом имел в виду?
Мадам де Валми не обращала внимания, полностью сосредоточилась на мне, держала меня за руки, смотрела в глаза и говорила устало и монотонно, будто не могла остановиться.
— Он это сказал вчера или позавчера. Конечно, после второго несчастного случая на балконе мы собирались тебя уволить, ну ты знаешь. Он сказал, что ты слишком внимательная и начнешь подозревать, если еще что-нибудь случится. Мы были рады, что ты нам дала причину тебя отослать. Ты думала, я сержусь?
— Да, мадам.
— Потом мы получил телеграмму. Нужно было спешить. В деревне ходили слухи про тебя и Рауля, и о том, что тебя уволят, но Леон сказал, что это может позже пригодиться, раз там связали ваши имена.
Рауль вдохнул, будто собирался что-то сказать, и я постаралась ее отвлечь.
— Да мадам, знаю. Альбертина начала разговоры, да? Но не думайте об этом сейчас.
— Она не знала, что мы пытались сделать, но ты ей не нравилась, никогда. Она сказала, как ты напутала с рецептами, хотела, чтобы я тебя наказала, подумала, что ты небрежная и глупая. Но из-за этого мы подумали про яд. Только по этой причине мы использовали те таблетки. Мы не хотели, чтобы за это отвечала ты, это должно было выглядеть, как несчастный случай. Они были в глюкозе, понимаешь. Яд был в глюкозе, которую ты использовала каждый вечер, чтобы приготовить ему шоколад.
— Мадам…
— К счастью в банке оставалось мало, мы истолкли таблетки и смешали. Может быть, слишком много, могло получиться горько. Он не выпил, да?
— Нет, но это не потому… — Я повернулась к Ипполиту, который тихо стоял у стола. — Можно я позвоню и попрошу принести кофе? Я на самом деле думаю…
— У нас не было времени придумать что-нибудь получше, — продолжала Элоиза. — Это должно было выглядеть, как несчастный случай. Если бы он выпил и умер, могли бы не подумать, что это убийство. Эти антигистаминные таблетки голубенькие, доктор мог бы решить, что он принял их за конфеты. С детьми бывает. Мы хотели высыпать остаток глюкозы и оставить одну или две таблетки у его кровати. Они лежали в вазочке у тебя на камине, он мог их там найти и съесть. Может, тебя бы и не обвинили. Подумали бы, что ты забыла отдать их миссис Седдон. Леон сказал, что, может, тебя и не обвинят.
Рауль опять произнес:
— О чем это ты говоришь, Элоиза?
Она перевела на него мертвый взгляд, забыла о своем возбуждении, ответила механически:
— О яде. Это был не очень хороший план, но мы должны были действовать наверняка, а это единственное, что могло выглядеть, как несчастный случай. Но он его не выпил. Все в порядке. Она сказала. Я просто объясняла ей, что мы не хотели причинять ей вред. Она мне нравится, всегда нравилась.
Я тихо сказала:
— Мадам, вы расстроены. Не понимаете, что говорите. Нужно попить кофе, а потом ехать домой.
Опять Рауль:
— А если бы мисс Мартин все-таки обвинили? Если бы заподозрили убийство? Вы сделали так, что все знали, что она и я… Что у нее могла быть причина избавиться от Филиппа? — Она не ответила, смотрела на него. — Это имел в виду отец, когда говорил, что жаль, если вы ее погубите? — Ипполит начал что-то говорить, но Рауль перебил его. — Во вторник ночью, Элоиза… Кто обнаружил, что Филипп исчез?
— Леон. Он не спал, мы должны были высыпать остаток глюкозы и…
— Ты уже сказала. Он обнаружил, что Филипп исчез, а потом?
— Он подумал, что Филипп почувствовал себя плохо и пошел к мисс Мартин. Но там не было света, она тоже ушла.
— А когда не смог их найти?
— Отправил Бернара их искать.
— С какими инструкциями? — Она молчала, похоже немного ожила. В глазах зажглось сознание, они нервно моргали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30