На всякий случай. - Да, у меня есть пистолет. Я много путешествую, понимаешь? Мне нужен пистолет, для самозащиты.
Она смотрит ему в глаза:
- Тогда почему ты их не пристрелил?
Джим отводит взгляд:
- Полиция посадила бы нас в тюрьму, понимаешь? Нельзя стрелять в детей только из-за того, что они украли твои шмотки. Может быть, можно пригрозить - но не стрелять на самом деле.
- Это не «дети». Это настоящие бандиты. Грязные, страшные. Некультурные.
Джим промокнул текущий нос:
- Может, они никарагуанцы.
Он заметил впереди Jack-in-the-Box. Притормаживает, обменивается словами с решеткой переговорного устройства. Три однодолларовых бумажки, которые дала ему Айрин, переходят к клерку, еще кучка мелочи. Они уезжают с чизбургером, двумя пакетиками картошки и парой тако.
Айрин грызет первое тако. Джим видит, что она голодна - но она обращается с хрустящей глазурью, как с китайским фарфором.
- У тебя много монет?
- Да?
- Ты ограбил машину в прачечной, - внезапно заявляет она, глядит ему в лицо. - Ты выгреб все монеты. Ты вор, да?
- Что?! Слушай, я даже не живу там. Я в этой прачечной впервые в жизни.
- Когда я туда приходила в последний раз, машина была в полном порядке. Ты ограбил ее, Джим. Ты украл монеты.
- Черт! - Джим чувствует пот под курткой. - Послушай, я не связываюсь с таким дерьмом. Если ты думаешь, что я - вандал, можешь уматывать прямо сейчас.
- Я могу заявить в полицию, - говорит Айрин, пристально глядя ему в лицо. - Хулиган, в синем фургоне. Шеви. - У нее получается «чииви».
- О черт! И приспичило мне тебя пожалеть. Я собирался купить тебе новую одежду, еще что-нибудь. - Он зло взмахивает головой, показывая подбородком назад. - Видишь все это? Сварочный аппарат, дрели? Придурок, который взломал эту машину, просто вскрыл ее ломом. Я профессиональный механик, я работаю тонко, понимаешь? Я мог бы разобрать эту штуку, как ты разделываешь курицу, - Джим сделал паузу, - если бы захотел, конечно.
Он резко поворачивает за угол, и полотняный мешок, почти заполненный четвертаками, опрокидывается с веселым звоном. Джим хватает очередную салфетку, громко сморкается, чтобы отвлечь ее. Поздно.
Айрин не реагирует на звон, методично грызет второе тако. Две минуты многозначительного молчания, нарушаемого похрустыванием и шорохом картошки в пакетике.
Потом она откидывается в кресле со слабым вздохом животного удовлетворения, аккуратно вытирает рот салфеткой из пакета.
- Куда мы едем? - спрашивает она наконец, вглядываясь в дорогу отяжелевшими глазами.
У Джима тоже было время подумать о сложившейся ситуации.
- Тебя это правда интересует?
- Нет, - после секундного раздумья. - Совсем нет. Мне абсолютно все равно.
- Хорошо. Тогда мы выезжаем из города по шоссе 30 и направляемся в Эль-Пасо.
Айрин смеется.
- Ты думаешь, мне не все равно? Лос-Аламос. Я ненавижу Лос-Аламос. Нам не следовало туда приезжать. Никогда. Теперь у меня нет ничего, совсем ничего - ни одежды, ни денег. Я должна за квартиру, два месяца!
Джим чешет лоб под бейсболкой.
- А что эти еврейские ребята? Ты говорила, они присылают тебе деньги.
- Я не еврейка. Мой муж был евреем. Не какой-нибудь некультурный еврей из штетля, а нормальный парень, выглядел как русский, очень образованный, прекрасный инженер.
- Да, ты это уже говорила. Ты что, думаешь, я нацист? Это Америка, и я ничего не имею против евреев.
- Ты христианин?
- Я никто.
- На телевидении полно христиан. Все время говорят о деньгах.
- Тут ничем не могу помочь. Сам ненавижу этих уродов.
Разговор оживляет Джима. Ситуация дикая - но ему это нравится, по крайней мере, пока она не выкинула что-нибудь.
- Послушай, Айрин, ты мне ничего не должна. Я могу отвезти тебя обратно. Только не зови полицию, ладно?
- Нет, я ненавижу Лос-Аламос. Мой муж умер там.
- О Господи. Ты серьезно? Ты в самом деле не собираешься возвращаться?
- У меня ничего не осталось. Ничего, кроме плохих воспоминаний, - она нервно приглаживает волосы. - Джим, почему ты так боишься полиции? Они знают, что ты грабишь прачечные?
- Я не трогаю эти чертовы прачечные. Я занимаюсь телефонами, понимаешь? Телефонами!
Его признание не впечатляет ее и, похоже, не сильно удивляет.
- В Америке много телефонов. Ты, наверное, богач?
- Мне хватает.
Она заглядывает ему через плечо:
- У тебя большая машина. Много инструментов. И спальный мешок. Как неплохая квартира, много квадратных метров!
Джим чувствует себя слегка польщенным:
- Да, я прикидывал - получается около 70 штук в год. Минус, конечно, бензин, мотели, еда… Я посылаю деньги своему старику, он в доме престарелых. С 1980 года. Думаю, через меня прошло около полумиллиона.
- Получается, ты - полу-миллионер!
- Я не сохранил их.
Вокруг ровная, пустынная местность, шестой час. Шоссе 30 слегка загружено пригородным транспортом.
- Ты говорила, ты была юристом? Почему же теперь ты нищая?
- В Америке мало толку от советского юридического образования.
- Да, я не подумал об этом.
Она показывает на эксоновскую заправку:
- Джим, там есть телефон. Взломай его. Я хочу видеть это.
- Я не ломаю эти чертовы телефоны! Я не порчу их, понимаешь? Телефоны нужны людям!
Джим смотрит на указатель топлива - и правда, пора заправляться.
Останавливается около колонки самообслуживания, идет к кассе. «Неэтилированного на десятку». Возвращается к фургону, вставляет шланг.
Айрин выходит, голова накрыта дешевым шарфиком, лежавшим раньше в сумочке.
- Давай, сделай это!
- Послушай, - говорит он ей - слова ничего не стоят, так? То, что я говорил о телефонах - это не доказательство. Но если ты увидишь, как я открою этот телефон, у тебя могут быть неприятности.
- Скажи мне правду, ты можешь это сделать или нет?
Джим качается на носках ковбойских ботинок, думает.
- Ты не боишься, да?
- Ты боишься. Потому что я могу донести в полицию, да? Ты мне не веришь. - Она показывает руками, как будто читает лекцию. - Если я была свидетелем преступления и не донесла полиции - я соучастница. Преступница, как и ты. Мы одинаково виноваты, так?
- Не совсем так, но в общем - да, думаю, я тебя понял.
- Ты и я - мы вместе будем преступниками. Так нам будет безопасней.
- Да, безопасней друг от друга. - Джиму нравится такой подход, в нем есть что-то правильное. - А тебе не приходило в голову, что нас-таки могут поймать?
- А если поймают - что нам будет?
- Не знаю. - Джим открывает заднюю дверь фургона. - Я всегда думал, что смогу выторговать условный приговор, если расскажу, как я это делаю.
- А они не знают?
- Нет, - говорит Джим с тихой гордостью. - Я изобрел этот способ. Только я его знаю. - Он тянется за запасное колесо и вытаскивает кожаный футляр.
- Только ты? - Айрин привстает на цыпочки, смотрит ему через плечо.
- Несколько лет работал над этим. На телефоны ставят серьезные замки, хитрые и прочные. Даже с кувалдой и ломом меньше чем за полчаса трудно управиться. А у меня в мастерской было несколько выброшенных телефонов, я на них тренировался. И однажды - озарило.
Джим расстегивает молнию на футляре и вытаскивает Штуковину. Проверяет, как она работает - все в порядке.
- Ну что ж, вперед!
Они вместе подходят к телефонной будке, Джим входит внутрь, расстегивает куртку так, что полы ее прикрывают аппарат, снимает трубку, зажимает ее между ухом и плечом - чтоб не вызывать подозрений. Нащупывает замочную скважину, вставляет Штуковину.
Она входит медленно, шаг за шагом, на пленке моторного масла. Джим ведет ее с полузакрытыми глазами, ищет тот самый, особенный щелчок. Находит поводок и сдвигает его.
На секунду ему показалось, что ничего не получилось - бывало, что Штуковина не срабатывала, и он так и не разобрался, почему - но дверца аппарата распахнулась, открыв аккуратные ряды монет. Джим вытащил свежий пластиковый пакет, подставил, дернул рычаг. Водопад четвертаков.
Монеты издают совершенно невпечатляющий, мусорный звон. Чертовы рейгановские четвертаки. Он не видел ни слова об этом в газетах - но администрация снова деноминировала деньги. Когда Линдон Джонсон ввел дешевые алюминиевые четвертаки, был страшный шум - а теперь в стране такой бардак, что никто и не замечает. Четвертаки звенят, как кастрюльный металл, никакого серебряного звона. Их можно легко ломать плоскогубцами.
Джим закрывает дверцу аппарата, выходит из будки. Айрин смотрит широко раскрытыми глазами.
- Ты гений! Замечательное изобретение!
Они идут к фургону.
- Хорошо, что это не новый карточный аппарат, - говорит Джим. - Если AT amp;T дать волю - не будет ничего, кроме этих проклятых карточек.
Джим вынимает шланг из бензобака, возвращает его в колонку. Они залезают внутрь и выезжают на дорогу. Джим сует ей пакет:
- Это твое.
Айрин берет пакет, прикидывает его вес:
- Ты цыган. Они так же делают с рублями - цыгане, армяне с черного рынка. Они всегда швыряют деньги. Как воду. - Она засовывает пакет в сумочку.
- Черный рынок… Ты там, в СССР, была связана с этими людьми?
- Джим, мы все покупали на черном рынке. Абсолютно все. Даже большие шишки - дочь Брежнева… Ее приятель Борис - он был цыганом, занимался контрабандой бриллиантов, картин - всего, что угодно. - Казалось, что Айрин смешно. Какой-то русский черный юмор, как будто она соскользнула в сточную канаву и была этому рада - по крайней мере понимала, где она находится. - Я знала, что когда-нибудь встречу янки-цыгана. Гангстер американской мафии!
- Я - один. Цыгане и мафия - у них семьи, таборы.
- Меня сегодня ограбили, а теперь я с гангстером.
- Ты это говоришь, как будто тебя это радует.
- Я нашла что-то настоящее. Наконец-то - настоящая Америка.
- Айрин, это - пустыня.
Айрин смотрит в окно:
- Да.
- Нью-Мексико - это не только пустыня. Тебе надо побывать в Калифорнии. Или в Орегоне.
- Америка - вся, как пустыня, Джим. Не во что упереться. Когда тебе не во что упереться, не чувствуешь давления - это как будто вообще ничего нет. Ты можешь кричать и говорить все, абсолютно все - и никто даже не настучит. Это… как будто нет воздуха. Как в космосе.
- Какая вообще жизнь там, в России? Действительно так сильно отличается?
Айрин отвечает спокойным, ровным голосом:
- Джим, там в сотни раз хуже, чем американцы могут себе представить.
- Я был во Вьетнаме. Я много чего повидал.
- Вы все здесь - невинные дети. Младенцы. Америка против России - как испорченный ребенок в нарядном костюмчике против старого бандита с дубиной.
Голос ее становится сдавленным.
- Ты их так сильно ненавидишь?
- Они ненавидят вас. В один прекрасный день они раздавят вас, если смогут. Они ненавидят все свободное, все, что не принадлежит им.
- А как же Горбачев? С которым они подписывали договор? По TV говорят, что он - другой.
- Не может быть. Если бы он был другим - он никогда не стал бы начальником.
- Может, он всех обманул? А они были слишком тупы, чтобы заметить?
Айрин коротко смеется.
- Но ты же обманула их? - настаивает Джим. - Ты же вырвалась!
- Да, мы вырвались. А что хорошего? Мой муж мертв. Он хотел сражаться за свободу, помочь американцам оставаться свободными. Поэтому мы отправились в Лос-Аламос.
- Да? Почему?
- Звездные Войны. Космический щит.
Джим заходится нервным смехом:
- Айрин, только не говори, что ты веришь в эту чушь! Ей-Богу, эта хреновина не взлетит и через тысячу лет.
- Американцы были на Луне! Американцы могут изобрести все!
Ранние зимние сумерки скрыли горизонт. Джим включает фары.
- Похоже, что вы не угадали, да?
- Разработчики «Звездных Войн» не верили моему мужу. Они думали, что он марксист, прислан шпионить, как Клаус Фукс. Ему не дали никакой работы, вообще никакой! Он был готов подметать, убирать - все, что угодно. Он был идеалистом.
- Тогда он пошел не в ту контору. «Звездные Войны» - это просто способ для правительства перебросить наши деньги в Bell Labs, TRW, General Dynamics - всей этой шайке толстомордых с сигарами.
- Русские боятся Космического Щита. Они знают, что это сделает их дурацкие ракеты бесполезными.
- Послушай, я служил в американской армии. Я чинил такие вещи, понимаешь? Вертолеты с восьмидесятидолларовыми болтами, которые любой кретин может купить на углу за десять центов - все это просто перевод денег.
- Америка - богатая и свободная, - протестует Айрин. - Вьетнам - концентрационный лагерь!
- Мда? Тогда как получилось, что нам там надавали по заднице?
- Крестьянам промыли мозги марксистской ложью.
Джим вытирает нос.
- Знаешь, Айрин, с тобой не очень легко общаться.
- Мне это говорили и раньше, в Магнитогорске. Правда горька, да?
- Попробуй - узнаешь, - бормочет Джим.
Она не реагирует. Миля за милей проходят в тишине, но не в напряженной тишине а в спокойном, почти уютном молчании.
Ему это нравится. Нравится, что в соседнем кресле сидит сбежавшая русская вдова со странностями. Она как-то попадает в его настроение. Все события складываются во что-то, напоминающее авантюру.
Ему нравится, что она молчит после того, как все сказала. Он сам не любитель трепаться. Прошло немало времени с тех пор, как он действительно говорил с кем-нибудь.
1 2 3 4 5 6