Когда Джимми вышел позвать отца к столу, он оторопел. Берт Мэнро лежал на куче земли с разбитой головой. По его подбородку текла кровь. Из ямы кто-то полными лопатами выбрасывал землю.
Джимми решил, что этот человек убил его отца и собирается теперь зарыть тело. Одурев от страха, он бросился в дом и стал обзванивать соседей.
Сбежалось полдюжины мужиков. Туляречито сражался как раненый лев и сопротивлялся до тех пор, пока его не стукнули по голове его же собственной лопатой. Тогда его связали и отправили в тюрьму.
В Салинасе мальчика обследовала медицинская комиссия. Когда врачи задавали ему разные вопросы, он смущенно улыбался и ничего не отвечал. Франклин Гомес рассказал комиссии все, что знал о нем, и просил оформить его опекуном.
– Поверьте, мистер Гомес, это невозможно, – сказал в конце концов судья. – Вы говорите – он добрый мальчик. Но вчера он пытался убить человека. Поймите, мы никак не можем оставить его на свободе. Рано или поздно, он опять на кого-нибудь кинется.
Поразмыслив, судья решил отправить Туляречито в Напу, в сумасшедший дом для преступников.
V
Элен Ван Девентер была высокая женщина с правильным, красивым лицом и трагическими глазами. Всю свою жизнь она воспринимала как одну большую трагедию. Кто-то отравил ее персидского котенка, и Элен – ей тогда было пятнадцать лет – выглядела безутешной вдовой. Она оплакивала его в продолжение шести месяцев – не напоказ, а сдержанно, тихо. Когда умер ее отец, – а умер он шесть месяцев спустя после смерти котенка, – она просто продолжала горевать. Казалось, она жаждет трагедий, и жизнь обильно снабжала ее ими.
Двадцати пяти лет она вышла замуж за Хьюберта Ван Девентера, румяного, жизнерадостного мужчину, заядлого охотника. Шесть месяцев в году он проводил, преследуя какое-нибудь несчастное четвероногое с намерением всадить в него пулю. Через три месяца после свадьбы он самым нелепым образом всадил пулю в себя, запутавшись в кустах куманики. Хьюберт был человеком изысканных вкусов. Когда он лежал под деревом и умирал, его друг спросил, не хочет ли он передать что-нибудь жене.
– Хочу, – сказал Хьюберт. – Скажите ей, чтобы она набила из меня чучело и поставила в библиотеке между лосем н снежным козлом. Скажите, что уж этот экспонат я не купил у лесника.
Элен Ван Девентер заперла гостиную со всеми находившимися в ней трофеями. С тех пор комната целиком принадлежала духу покойного Хьюберта. Шторы на окнах всегда оставались опущенными. В гостиной говорили только шепотом и только в случае крайней необходимости. После смерти мужа Элен не рыдала – это было не в ее натуре, – просто глаза ее стали еще огромней, и она подолгу смотрела в одну точку отсутствующим взглядом, будто пребывала в иных мирах. Хьюберт оставил ей дом на Рашн Хилл в Сан-Франциско и весьма солидное состояние.
Через шесть месяцев после того, как погиб Хьюберт, у нее родилась дочь Хильда, прелестный, похожий на куклу ребенок с огромными, как у матери, глазами. Хильда почти всегда была нездорова, она с пугающей поспешностью переболела всеми детскими болезнями. Характер девочки стал проявляться с первых же дней ее жизни: лежа в колыбельке, она заливалась нескончаемым плачем, а научившись ходить, обрела страсть к разрушению. Если она была не в духе, она била вдребезги все, что можно разбить. Элен Ван Девентер никогда не наказывала ее за эти выходки – напротив, обходилась с ней еще ласковее, чем обычно, в результате чего разрушительные наклонности Хильды становились все сильнее.
Когда Хильде исполнилось шесть лет, доктор Филлипс, домашний врач, сказал миссис Ван Девентер то, о чем она уже давно догадывалась.
– Поймите, – сказал он, – Хильда не вполне нормальна. Я считаю, что ее необходимо показать психиатру.
Темные глаза матери страдальчески расширились.
– Вы уверены, доктор?
– Абсолютно уверен. Я не специалист. Вам надо показать ее кому-то, более компетентному в этих вопросах.
Элен смотрела в сторону.
– Я думала об этом, доктор, но я не могу обратиться к другому врачу. Ведь вы всегда нас лечили. Я вас знаю. И никогда не смогу довериться другому доктору.
– Что значит «довериться»? – вспыхнул доктор Филлипс. – Поймите, ее можно вылечить, но нужен правильный подход.
Элен чуть приподняла руки и тут же горестно их уронила.
– Она никогда не будет совсем здорова, доктор. Она родилась в плохое время. Смерть отца – это такой удар... Вы же понимаете – у меня просто не было сил ее выносить.
– Так что ж вы собираетесь делать? Позвольте заметить – вы рассуждаете довольно неумно.
– А что мне остается делать, доктор? Я могу только надеяться и ждать. Я понимаю, ее следовало бы показать психиатру. Я все понимаю, но доверить ее другому врачу не могу. Я буду ухаживать за ней, я буду о ней заботиться, в этом теперь смысл всей моей жизни.
Она печально улыбнулась и страдальчески развела руками.
– А вам не кажется, что вы сами себе придумываете мучения? – раздраженно сказал врач.
– От судьбы не уйдешь. Я умею терпеть. В этом я уверена и горжусь этим. Как бы тяжел ни был крест, я все стерплю. Лишь одного я не перенесу, доктор. Хильду нельзя забрать от меня. Она должна оставаться со мной, а вы, как прежде, будете навещать нас, и никто другой пусть не вмешивается.
Доктор Филлипс покинул дом с тяжелым и неприязненным чувством. Бессмысленное многотерпение этой женщины приводило его в ярость. «Если бы я был Паркой, – думал он, – меня и тогда бы мучило желание сокрушить ее упрямство».
Вскоре после визита доктора у Хильды появились галлюцинации и кошмары. Жуткие твари, когтистые и клыкастые, кидались на нее во сне и пытались убить. Какие-то маленькие уродцы щипали ее и скрипели зубами прямо у нее над ухом. Элен Ван Девентер увидела в этом новее испытание, которому подвергала ее судьба.
Утром Хильда просыпалась в слезах и жаловалась:
– Приходил тигр, он стащил с меня одеяло.
– Не бойся его, милая.
– Но он хотел прокусить мое одеяло, мама.
– Сегодня ночью я посижу с тобой, моя родная. Он испугается и не придет.
Теперь она стала проводить целые ночи возле кроватки своей девочки. Сознание собственного подвижничества наложило на нее отпечаток: еще ярче горели теперь ее глаза; в них появился лихорадочный блеск.
Но сильней ночных кошмаров волновало ее то, что Хильда стала сочинять небылицы.
– Сегодня утром я вышла в сад, мама. На улице сидел старик. Он позвал меня к себе домой, и я пошла. У него был большой золотой слон, и он позволил мне на нем покататься.
Рассказывая все это, девочка отрешенно глядела в пространство.
– Не надо говорить неправду, – умоляла мать. – Ты же знаешь, ничего такого не было.
– Нет, было, мама. И старик дал мне часы. Я сейчас покажу. Вот, – и она протянула украшенные бриллиантами ручные часики.
Руки Элен тряслись от страха. На какой-то миг выражение стойкого терпения на ее лице сменилось гневным.
– Где ты их взяла, Хильда?
– Это старик мне дал их, мама.
– Да нет, скажи мне, где ты их нашла! Ты же их нашла, да?
– Нет, мне их дал старик.
На крышке часов была выгравирована монограмма – инициалы, незнакомые Элен. Она бессмысленно рассматривала буквы.
– Мама возьмет их себе, – сказала она резко.
Ночью она крадучись вышла в сад и совком закопала часы. За неделю вокруг сада возвели высокую металлическую ограду, и с тех пор Хильде запрещено было выходить одной.
Когда Хильде исполнилось тринадцать лет, она убежала из дома. Элен наняла частных детективов, но на четвертый день Хильду обнаружил полицейский. Она спала в пустой конторе по продаже недвижимости в Лос-Анжелесе. Элен забрала дочь из полицейского участка.
– Родная моя, почему ты сбежала? – спросила она
– Ну, мне захотелось поиграть на пианино.
– Но у нас же есть пианино. Почему ты не поиграла на нем?
– Мне хотелось поиграть на другом, на большом пианино.
Элен посадила Хильду к себе на колени и крепко обняла ее.
– И что же ты сделала, дорогая?
– Я вышла на улицу, и какой-то мужчина позвал меня с ним покататься. Он дал мне пять долларов. Потом я встретила цыган и немножко пожила у них. Они сделали меня своей королевой. Потом я вышла замуж за молодого цыгана, и мы уже собирались родить ребеночка, но тут я устала и села. А потом меня взял к себе полицейский.
– Милая моя, бедненькая моя, – говорила Элен, – ты же знаешь, все это неправда. Ничего этого не было.
– Нет, было, мама.
Элен позвала доктора Филлипса.
– Она говорит, что была замужем за цыганом. Вы не думаете... вы не думаете, что она способна на такое? Я этого не перенесу.
Доктор внимательно осмотрел девочку. Закончив осмотр, он сказал со злостью:
– Я уже говорил вам – ее должен вести специалист. – Он подошел к девочке. – Скажи, Хильда, к тебе приходила недавно старуха? Такая мерзкая, старая карга?
Руки Хильды судорожно дернулись.
– Да, она приходила прошлой ночью и привела с собой обезьяну. Большую такую обезьяну, прямо огромную. И еще она хотела меня укусить.
– Так вот, запомни: ничего плохого она тебе теперь не сделает. Теперь я сам буду присматривать за тобой. Эта старуха меня боится. Если она опять придет, ты только ей скажи, что я всегда за тобой наблюдаю. Увидишь, как она сейчас же убежит, только пятки засверкают!
Девочка устало улыбнулась.
– И обезьяна тоже?
– Конечно. Может, я еще что-нибудь придумаю, а пока вот тебе леденец для твоей дочурки. – Он достал из кармана пачку мятных леденцов. – Дай-ка их своей Баббете, ведь ее так зовут, правда?
Хильда схватила конфеты и выбежала из комнаты.
– Так вот, – обратился доктор к Элен, – к сожалению, мне не хватает ни опыта, ни знаний, чтобы вылечить Хильду, но у меня достаточно и того и другого, чтобы верно судить о ее состоянии. Сейчас Хильде значительно хуже. У нее наступил период полового созревания. Это время перемен. Ее переполняют эмоции. Ее душевная болезнь может начать прогрессировать самым неожиданным образом, и не берусь предсказать, чем это обернется. Может, возникнет тяга к самоубийству, или наоборот – она сбежит с первым попавшимся мужчиной. Словом, если вы не обратитесь к специалисту, если вы не начнете серьезно ее лечить, может статься, вы сильно пожалеете об этом. Ее последняя выходка только предвестник будущих. Продолжаться так больше не может. Вы не выдержите.
Элен сидела перед ним неподвижно. Ее лицо выражало упорство, приводившее доктора в ярость.
– Так что ж вы предлагаете? – спросила она осипшим голосом.
– Отправить ее в лечебницу для душевнобольных, – сказал он. И ему самому понравилось, что он ответил так грубо.
Лицо ее стало еще более жестким. Непреклонное упорство отразилось на нем.
– Этого я не сделаю! – крикнула она. – Она моя, и я за нее отвечаю. Я всегда буду с ней, доктор. Я глаз с нее не спущу. Но она останется со мной.
– Каковы будут последствия, вам известно, – сказал он резко. Доктор чувствовал, что он бессилен убедить эту женщину, и это сердило его. – Элен, вот уже многие годы я ваш друг. Что заставляет вас так рисковать и взваливать на себя такие страдания?
– Я все выдержу, только пусть она будет со мной.
– Вам бы власяницу носить, – проворчал он. – Я вижу, вам просто доставляет удовольствие мучиться. Вам непременно нужно превратить жизнь в трагедию и ни капельки из этой трагедии не упустить. – Он был в бешенстве. Элен, в жизни каждого мужчины бывают такие минуты, когда ему хочется ударить женщину. Я всегда считал себя человеком мягким, но теперь я с удовольствием бы вам вмазал. – Он всмотрелся в ее темные глаза и увидел в них лишь готовность терпеть, вытерпеть и эту новую трагедию. – Я ухожу, – сказал он. – Больше не вызывайте меня. Потому что... я начинаю вас ненавидеть.

* * *
Узнав, что у них в долине хочет поселиться богатая дама, жители Райских Пастбищ отнеслись к этому известию с недоброжелательным интересом. Не без иронии наблюдали они, как въезжают в Кристмас Кэньон грузовики с бревнами и досками. Они посмеивались над этими явно дорогостоящими хлопотами. Берт Мэнро поднялся в Кристмас Кэньон и полдня смотрел, как возводят дом плотники.
– Красивый, должно быть, домик получится, – рассказывал он потом в лавке. – Бревна отличные. И, знаете, там уже садовники работают. Сажают деревья – не саженцы, а настоящие большие деревья в цвету. Эта миссис Ван Девентер, видно, богатая.
– Это уж они хватили через край, – согласился Пэт Хамберт. – Им, богачам, только бы повыпендриваться, это точно.
– А вы дальше послушайте, – продолжал Берт. – Это уж... ну, совершенно по-дамски! Ни за что не угадаете, что там присобачили к некоторым окнам – решетки! Не железные, а такие большие, толстые дубовые решетки. Наверно, старая леди боится койотов.
– Интересно, много ли она притащит с собой слуг, задумчиво произнес Т.Б. Аллен. – Хотя, боюсь, покупки она будет делать в городе. Такие люди всегда делают покупки в городе.
Когда дом был построен и сад приведен в надлежащий вид, Элен Ван Девентер и Хильда, повар-китаец и слуга филиппинец подъехали к Кристмас Кэньон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28