Доберусь, доберусь я!..
- Мы тут ни при чем...
Передо мной, не совсем ещё очнувшимся, проносились обрывки сновидений: сам я в судейской мантии восседал за длинным столом, и вздыхал, щурился, вглядывался в вереницу маленьких - не больше мизинца, - лилипутиков, чередой следующих передо мной; каждый с биркой, которую я старался прочесть: рабочий, крестьянин, студент, профессор, бандит, банкир... И каждого я с размаха накрывал тяжелым судейским деревянным молотком: хрясть! хрясть! хрясть!.. - ни крови, ни костей, ни тел - синие оттиски печати с буковками внутри: рабочий, крестьянин, студент...
А когда мы вышли - по-прежнему втроем, - и чудный ясный вечер мягким ветерком освежил мне щеки, спутанные мокрые пряди волос, все мои, облитые тюремным потом и уже начавшие крепнуть мышцы... Боже мой! Какое я испытал чувство!.. Пролетевшая ласточка, электрический треск сорвавшейся троллейбусной дуги, Танина рука, красный взволнованный полковник: лицо мое мокро от слез, душа разрывается от счастья, и я знаю, что это счастье лучшее, что есть на земле.
ГЛАВА 25
БУРАТИНО
Я сидел на кухне в мягком кресле, ноги привычно забросил на стул и курил сигарету. Только что позавтракал, обнаружив изрядный аппетит. Впрочем, чему удивляться, отсутствием аппетита я никогда не страдал. Можно было бы удивиться другому: что после всех перипетий прошедших суток я не только сносно себя чувствую, но - и это наглядно продемонстрировало утреннее зеркало в ванной - физиономия имеет вполне допустимый вид; ссадины, разбитая бровь и бледные синяки под глазами говорили о моей живучести или мастерстве старшего лейтенанта Александра, умеющего причинять жуткую боль без видимых последствий.
Так или иначе, я сидел на кухне, курил, наслаждался мгновением и думал, что уже, где-то в глубине души, начинаю находить очарование в семейной жизни, вернее, в той её ипостаси, что наклевывалась у нас с Таней. Меня несколько беспокоила целомудренность наших отношений, но и в этом была своя нежданная прелесть; как говорится, за началом всегда маячит призрак конца, так что торопиться никогда не стоит.
Таня ушла в магазин за продуктами, которые с моим вселением исчезали мгновенно, я, как уже сказано, курил в облаках дыма и аромате кофе из близстоящей под рукой чашки, находя почти турецкий кайф... и в этот момент зазвонил телефон. С большим удовольствием наблюдая за пару раз вздрогнувшими, но тут же утвердившимися цифрами исходного номера на шкале нового телефона (Пашка передал, конечно), я снял трубку.
Ноги мои немедленно слетели на пол, я подобрался, ибо в ухо мне вновь ввинтился знакомый детский голосок:
- Это Фролов? Ты ещё живой, подонок? Теперь ты уберешься, или нам за бабу твою приниматься?
- Я вот заеду к тебе, друг Буратино, и мы с тобой обсудим... перспективы. Боюсь, полено ты слабо тесанное, больше у тебя не будет причин так о других заботиться. У тебя вообще забот не станет.
Ладно, хватит. Бросил трубку, переписал номер и тут же позвонил Сергееву. Он был на месте, но строг, даже свиреп.
- За каким хреном?.. Тебе же сказано лежать, жрать и лечиться. Ты что же это?.. А где Татьяна? Почему она за тобой не может уследить? Другую сиделку надо?..
- Петр Леонидович! Товарищ полковник! Все хорошо, и сиделок не надо. Последняя просьба: звонит все время кто-то измененным голосом, угрожает, понимаешь. Я телефончик определил, не дадите адресок? Просто любопытно. Перед тем, как уеду, хотелось бы познакомиться.
Мне удалось его уломать. Полковник сам заинтересовался.
- Жди, сейчас перезвоню.
И точно. Минут через пятнадцать раздался звонок, номер телефона Сергеева помигал, я снял трубку.
- Алло! Фролов? Записывай.
Я записал адрес: Вторая Судостроительная улица, дом тринадцать, квартира двадцать шесть..
- Кто там живет? Случайно не выяснили?
- Не знаю. Судя по твоей настырности, я думаю сам выяснишь. Ну все. Больше не попадайся, а то следующий раз могу не успеть.
- Постараюсь, товарищ полковник. Большое вам спасибо.
Я положил трубку и с удовольствием разглядывал адрес. Решил ехать прямо сейчас, чего там тянуть.
Но прежде было ещё одно дело.
Я нашел продиктованные на днях полковником номера телефонов и адреса Чингиза и семьи почившего папаши. Позвоню родственникам.
- Слушаю, - отозвался скрипучий неприветливый женский голос.
Я, поздоровавшись, представился. Судя по голосу, это была сухая, выдубленная жизнью и шалостями моего папы женщина - вспыльчивая и злобная.
- Что вы хотели?
- Я бы хотел приехать, поговорить. Понимаете, проездом, решил заглянуть.
Она помолчала, видимо, соображая, грозит ли ей мое посещение хотя бы потерянным временем. Я поспешил сломать лед её недоверия.
- У меня для вас немного денег, ещё отец просил передать.
- Какие такие деньги? Откуда у него были деньги?
Я невольно возбудил её подозрительность. Надо было выпутываться.
- Я продал кое-что из мебели, мне эти деньги не нужны, подумал, пригодится родственникам.
- Родственникам? - сомнения её были понятны, ибо ни я, ни она никогда не видели и не горели желанием видеть друг друга.
- Хорошо, приезжайте.
- Я сегодня и заеду. Может, днем, может, попозже.
- Приезжайте, - и трубка с грохотом легла на рычаг.
Чингиза не было дома. Ну и ладно, успею. Сейчас меня заботит посещение Буратино.
Таня успела привести в порядок мою одежду. Вполне прилично. Нашел кобуру, а потом и пистолет, трофейный, конечно. Оставил записку, сам удивляясь себе: "...Постараюсь вернуться, как освобожусь. Хочу и к Чингизу ещё заехать. Не беспокойся и не скучай, детка".
Так я закончил, положил записку на видное место, взял ключи от джипа и спустился вниз.
Судостроительную улицу я помнил и тринадцатый дом нашел достаточно быстро: девятиэтажная башня из тех, что в бытность мою здесь считалась местожительством приличным, во всяком случае, более приличным, нежели "хрущевки".
Два подъезда. Вошел в первый, вызвал лифт и нажал кнопку восьмого этажа. Промахнулся. Надо было спуститься на этаж. На ходу проверив пистолет, пошел пешком. У люка мусоропровода стояло забытое помойное ведро, пустое, правда. Тараканы. Разбитое стекло в окне.
Вот и дверь. Я огляделся; ещё три двери на этом этаже, причем две железные, покрытые кустарной маскировкой: дерматин, деревянные планки. Нужная мне двадцать шестая дверь была самая обшарпанная, давно не крашенная, неухоженная, одним словом. И единственная без "глазка".
Я позвонил и скоро услышал шаги. Чей-то странно знакомый голос спросил, кто пришел. Я сыметировал мокрый хриплый голос Ленчика.
- Открывай, открывай, свой.
Имитация прошла удачно; после некоторого нерешительного молчания, щелкнул замок, ещё один - я приготовился выдавить освобожденную дверь, но что-то звякнуло тяжело, может, засов и, наконец - вход свободен.
Пистолет я не стал доставать, дабы не мешал и, едва убедившись, что дверной цепочки не предвидится, стремительно просочился к хозяину, притиснув его к стене и...
...Не веря глазам своим, я разглядывал перепуганного вторжением Ловкача. То бишь, Кашеварова Контантина Анатольевича, капитана милиции, а по совместительству телефонного "Буратино". Это я тут же понял, потому что по мере узнавания, испуг в его глазах не исчез. А впрочем, я не мог понять... Странное выражение... Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить... Да и то усомнился; медленно, медленно его испуг сменялся... даже не ужасом, а его крайней формой, за которой уже нет страха - наступает спасительный шок. Все это мне знакомо, и пару раз я был свидетелем подобного аффекта, заложенного в человеке изначально, видимо, для облегчения последнего перехода в мир иной. Но здесь-то ситуация была другая!
- Э-э-э! Ловкач!
- Лютый! - выдохнул он без всякого выражения, просто смиренно констатируя, и мне пришлось его встряхнуть.
- С ума сошел? Это же я, Фролов, Оборотень.
- Оборотень, - безучасно повторил он, и вдруг лицо его стало живым, озарившись радостью и вслед за тем, - мгновенно! - озабоченностью и злобой - очень интересное сочетание. Было и ещё что-то: угадываемая за крысиным страхом ненависть.
Однако я терял инициативу, запутавшись в расшифровке его эмоций. Я отпустил Ловкача и огляделся.
- Что же, гостя не приглашаешь?
- Гостя?! - он сумел вложить в вопрос все, что чувствовал, все читаемое на его лице, что пока представляло для меня некую загадку.
Однако уже и прихожая-холл вызвала у меня вопросы. Задавать их я, конечно, не стал, но мне бросился в глаза высокий итальянский фонтан с мелкими русалками и прочей пошлой дребеденью, чрезвычайно эффектно подсвеченный, картина на стене, шелковые обои, небольшая люстра чувствовалась во всем рука профессионального дизайнера.
- Ладно, пошли, разговор есть, - сказал я, закончив изучение коридорного интерьера. - Проходи вперед. Давай, давай!
Он подчинился.
Стоя на пороге, я присвиснул. Конечно, контраст с замызганной входной дверью был разителен. И при всем при том ничего не было лишнего: диван, кресла, ковер, столик, обязательный телевизор с встроенным видео, музыкальный центр... Общее впечатление - быт на высоте! Не знаю, чем создавался эффект, но комнаты словно бы сияли изнутри - жемчужно-розовым с голубоватым отливом.
- Садись! - приказал я и только тут вытащил пистолет. Просто для внушительности, не более, чтобы соответствовать роли праведника, несправедливо обиженного лучшим другом.
- Ну, выкладывай, - предложил я, севшему напротив Ловкачу.
В общем-то мне и так все было понятно. Я вспомнил, как он подставил меня под пули, когда ехали переулком к полковнику, после моего последнего возвращения из Москвы. И как меня ждали у автосервиса сразу, едва он отъехал, распрощавшись со мной. Все время он докладывал обо всем Ленчику или Семенову, или обоим.
- Что выкладывать? - злобно спросил он. - Что тебе ещё надо?
- Ай-яй-яй! - посетовал я. - Как же ты, ловкий Ловкач, не учел, что я могу тебя засечь? Телефоны с определителем продают на каждом углу. Думать надо, Ловкач.
- А не пошел бы ты!.. - с прежней злобой выкрикнул он. - Что тебе надо? Что ты здесь вообще делаешь? Москвы тебе мало, Оборотень?
- Почему, мало? Хватает. И что же, мне теперь домой нельзя наведаться? В гости заехать?
- Можно. Только зачем людям кровь портить? - с горечью вопросил он. Пафос, видимо, был реакцией на неожиданность моего визита.
- Ладно, - сказал я. - Кончим об этом. Выкладывай-ка лучше все, что ты знаешь: с кем связан, явки, пароли.
- Нет, не кончим! - никак не желал успокаиваться Ловкач. - Прав был Профессор, когда предложил подождать связываться с тобой. Как чувствовал. С твоим приездом все и пошло наперекосяк. А как все было хорошо! Зеленые сами шли. Кого ты с собой притащил? Кому нужны наши смерти? Зачем ты нас засвечивал?
- Так ты тоже все-таки в деле?
- А ты думал! Устроился у себя в Москве, банкиров охраняешь. Одних воров от других. Конечно, у вас там в Москве хорошо, у вас там не только российский, у вас там мировой сход воров, есть где присосаться к долларовому ручейку. А нам что делать?
- Хватит! - рявкнул я. - Ты спятил, капитан? При чем тут это?
- А ты о нас подумал, когда в гору пошел? Как мы тут... в нищете живем. Все же друзья были. Мог бы и порадеть. Может, тогда мы и не стали бы работать с наркотой.
- Я же и виноват! - развел я руками. Такой поворот даже позабавил. Я, значит, виноват, что вы связались с Ленчиком и Семеном?
- Ты тоже, - внезапно успокоился Ловкач. - Ты виноват, как и все, кто жиреет на народе.
- Ага! - согласился я. - Ты ещё вспомни голодных детей Африки.
- Плевать я хотел на детей Африки! Мне важно то, что ты был нашим вожаком. Ты и оставался для нас вожаком, пока не прибыл сюда - "новый русский", твою мать! А о нас даже не вспомнил. А может, и вспомнил, почему же все наши погибли! Может, ты нас специально засвечивал. Ты ведь со всеми встречался, кого уже кончили? - вдруг хитро и злобно прищурился он. Остались всего я, Чингиз, да твоя шлюшка Танька. Лещиха не в счет, спившийся элемент.
- Таня? - не сдержался я.
Ловкач непонимающе посмотрел на меня, но потом догадался и махнул рукой.
- Конечно, нет. Она недавно приехала, да и не стали бы мы связываться с ней. Она у нас была всегда на особых ролях, - усмехнулся он и добавил. Адъютант неприкасаемых. Но она же тоже входила в нашу банду. Детство детством, а делов мы там натворили. Если бы нас тогда повязали, мы бы уже век свободы не увидели.
Я молчал, потому что загадка этих последних убийств вновь встала передо мной. Постоянно отвлекаемый, я так ничего и не смог узнать. Но был же ведь кто-то? Хладнокровный, ловкий, быстрый! Мне, конечно, следовало бы заняться только этой проблемой. Однако в том тумане, в котором я пребывал, верный путь мог оказаться где угодно, хоть бы и у Ленчика, к примеру. А Чингиза я должен посетить. Вдруг ещё какой-нибудь сюрприз, вроде нынешнего с Ловкачом.
- Как Чингиз? - спросил я. - Не изменился?
- Все мы уже не те, - буркнул Ловкач. Он уже пришел в себя, что-то, вероятно, подсчитал в уме, свел дебет с кредитом и на глазах успокаивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
- Мы тут ни при чем...
Передо мной, не совсем ещё очнувшимся, проносились обрывки сновидений: сам я в судейской мантии восседал за длинным столом, и вздыхал, щурился, вглядывался в вереницу маленьких - не больше мизинца, - лилипутиков, чередой следующих передо мной; каждый с биркой, которую я старался прочесть: рабочий, крестьянин, студент, профессор, бандит, банкир... И каждого я с размаха накрывал тяжелым судейским деревянным молотком: хрясть! хрясть! хрясть!.. - ни крови, ни костей, ни тел - синие оттиски печати с буковками внутри: рабочий, крестьянин, студент...
А когда мы вышли - по-прежнему втроем, - и чудный ясный вечер мягким ветерком освежил мне щеки, спутанные мокрые пряди волос, все мои, облитые тюремным потом и уже начавшие крепнуть мышцы... Боже мой! Какое я испытал чувство!.. Пролетевшая ласточка, электрический треск сорвавшейся троллейбусной дуги, Танина рука, красный взволнованный полковник: лицо мое мокро от слез, душа разрывается от счастья, и я знаю, что это счастье лучшее, что есть на земле.
ГЛАВА 25
БУРАТИНО
Я сидел на кухне в мягком кресле, ноги привычно забросил на стул и курил сигарету. Только что позавтракал, обнаружив изрядный аппетит. Впрочем, чему удивляться, отсутствием аппетита я никогда не страдал. Можно было бы удивиться другому: что после всех перипетий прошедших суток я не только сносно себя чувствую, но - и это наглядно продемонстрировало утреннее зеркало в ванной - физиономия имеет вполне допустимый вид; ссадины, разбитая бровь и бледные синяки под глазами говорили о моей живучести или мастерстве старшего лейтенанта Александра, умеющего причинять жуткую боль без видимых последствий.
Так или иначе, я сидел на кухне, курил, наслаждался мгновением и думал, что уже, где-то в глубине души, начинаю находить очарование в семейной жизни, вернее, в той её ипостаси, что наклевывалась у нас с Таней. Меня несколько беспокоила целомудренность наших отношений, но и в этом была своя нежданная прелесть; как говорится, за началом всегда маячит призрак конца, так что торопиться никогда не стоит.
Таня ушла в магазин за продуктами, которые с моим вселением исчезали мгновенно, я, как уже сказано, курил в облаках дыма и аромате кофе из близстоящей под рукой чашки, находя почти турецкий кайф... и в этот момент зазвонил телефон. С большим удовольствием наблюдая за пару раз вздрогнувшими, но тут же утвердившимися цифрами исходного номера на шкале нового телефона (Пашка передал, конечно), я снял трубку.
Ноги мои немедленно слетели на пол, я подобрался, ибо в ухо мне вновь ввинтился знакомый детский голосок:
- Это Фролов? Ты ещё живой, подонок? Теперь ты уберешься, или нам за бабу твою приниматься?
- Я вот заеду к тебе, друг Буратино, и мы с тобой обсудим... перспективы. Боюсь, полено ты слабо тесанное, больше у тебя не будет причин так о других заботиться. У тебя вообще забот не станет.
Ладно, хватит. Бросил трубку, переписал номер и тут же позвонил Сергееву. Он был на месте, но строг, даже свиреп.
- За каким хреном?.. Тебе же сказано лежать, жрать и лечиться. Ты что же это?.. А где Татьяна? Почему она за тобой не может уследить? Другую сиделку надо?..
- Петр Леонидович! Товарищ полковник! Все хорошо, и сиделок не надо. Последняя просьба: звонит все время кто-то измененным голосом, угрожает, понимаешь. Я телефончик определил, не дадите адресок? Просто любопытно. Перед тем, как уеду, хотелось бы познакомиться.
Мне удалось его уломать. Полковник сам заинтересовался.
- Жди, сейчас перезвоню.
И точно. Минут через пятнадцать раздался звонок, номер телефона Сергеева помигал, я снял трубку.
- Алло! Фролов? Записывай.
Я записал адрес: Вторая Судостроительная улица, дом тринадцать, квартира двадцать шесть..
- Кто там живет? Случайно не выяснили?
- Не знаю. Судя по твоей настырности, я думаю сам выяснишь. Ну все. Больше не попадайся, а то следующий раз могу не успеть.
- Постараюсь, товарищ полковник. Большое вам спасибо.
Я положил трубку и с удовольствием разглядывал адрес. Решил ехать прямо сейчас, чего там тянуть.
Но прежде было ещё одно дело.
Я нашел продиктованные на днях полковником номера телефонов и адреса Чингиза и семьи почившего папаши. Позвоню родственникам.
- Слушаю, - отозвался скрипучий неприветливый женский голос.
Я, поздоровавшись, представился. Судя по голосу, это была сухая, выдубленная жизнью и шалостями моего папы женщина - вспыльчивая и злобная.
- Что вы хотели?
- Я бы хотел приехать, поговорить. Понимаете, проездом, решил заглянуть.
Она помолчала, видимо, соображая, грозит ли ей мое посещение хотя бы потерянным временем. Я поспешил сломать лед её недоверия.
- У меня для вас немного денег, ещё отец просил передать.
- Какие такие деньги? Откуда у него были деньги?
Я невольно возбудил её подозрительность. Надо было выпутываться.
- Я продал кое-что из мебели, мне эти деньги не нужны, подумал, пригодится родственникам.
- Родственникам? - сомнения её были понятны, ибо ни я, ни она никогда не видели и не горели желанием видеть друг друга.
- Хорошо, приезжайте.
- Я сегодня и заеду. Может, днем, может, попозже.
- Приезжайте, - и трубка с грохотом легла на рычаг.
Чингиза не было дома. Ну и ладно, успею. Сейчас меня заботит посещение Буратино.
Таня успела привести в порядок мою одежду. Вполне прилично. Нашел кобуру, а потом и пистолет, трофейный, конечно. Оставил записку, сам удивляясь себе: "...Постараюсь вернуться, как освобожусь. Хочу и к Чингизу ещё заехать. Не беспокойся и не скучай, детка".
Так я закончил, положил записку на видное место, взял ключи от джипа и спустился вниз.
Судостроительную улицу я помнил и тринадцатый дом нашел достаточно быстро: девятиэтажная башня из тех, что в бытность мою здесь считалась местожительством приличным, во всяком случае, более приличным, нежели "хрущевки".
Два подъезда. Вошел в первый, вызвал лифт и нажал кнопку восьмого этажа. Промахнулся. Надо было спуститься на этаж. На ходу проверив пистолет, пошел пешком. У люка мусоропровода стояло забытое помойное ведро, пустое, правда. Тараканы. Разбитое стекло в окне.
Вот и дверь. Я огляделся; ещё три двери на этом этаже, причем две железные, покрытые кустарной маскировкой: дерматин, деревянные планки. Нужная мне двадцать шестая дверь была самая обшарпанная, давно не крашенная, неухоженная, одним словом. И единственная без "глазка".
Я позвонил и скоро услышал шаги. Чей-то странно знакомый голос спросил, кто пришел. Я сыметировал мокрый хриплый голос Ленчика.
- Открывай, открывай, свой.
Имитация прошла удачно; после некоторого нерешительного молчания, щелкнул замок, ещё один - я приготовился выдавить освобожденную дверь, но что-то звякнуло тяжело, может, засов и, наконец - вход свободен.
Пистолет я не стал доставать, дабы не мешал и, едва убедившись, что дверной цепочки не предвидится, стремительно просочился к хозяину, притиснув его к стене и...
...Не веря глазам своим, я разглядывал перепуганного вторжением Ловкача. То бишь, Кашеварова Контантина Анатольевича, капитана милиции, а по совместительству телефонного "Буратино". Это я тут же понял, потому что по мере узнавания, испуг в его глазах не исчез. А впрочем, я не мог понять... Странное выражение... Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить... Да и то усомнился; медленно, медленно его испуг сменялся... даже не ужасом, а его крайней формой, за которой уже нет страха - наступает спасительный шок. Все это мне знакомо, и пару раз я был свидетелем подобного аффекта, заложенного в человеке изначально, видимо, для облегчения последнего перехода в мир иной. Но здесь-то ситуация была другая!
- Э-э-э! Ловкач!
- Лютый! - выдохнул он без всякого выражения, просто смиренно констатируя, и мне пришлось его встряхнуть.
- С ума сошел? Это же я, Фролов, Оборотень.
- Оборотень, - безучасно повторил он, и вдруг лицо его стало живым, озарившись радостью и вслед за тем, - мгновенно! - озабоченностью и злобой - очень интересное сочетание. Было и ещё что-то: угадываемая за крысиным страхом ненависть.
Однако я терял инициативу, запутавшись в расшифровке его эмоций. Я отпустил Ловкача и огляделся.
- Что же, гостя не приглашаешь?
- Гостя?! - он сумел вложить в вопрос все, что чувствовал, все читаемое на его лице, что пока представляло для меня некую загадку.
Однако уже и прихожая-холл вызвала у меня вопросы. Задавать их я, конечно, не стал, но мне бросился в глаза высокий итальянский фонтан с мелкими русалками и прочей пошлой дребеденью, чрезвычайно эффектно подсвеченный, картина на стене, шелковые обои, небольшая люстра чувствовалась во всем рука профессионального дизайнера.
- Ладно, пошли, разговор есть, - сказал я, закончив изучение коридорного интерьера. - Проходи вперед. Давай, давай!
Он подчинился.
Стоя на пороге, я присвиснул. Конечно, контраст с замызганной входной дверью был разителен. И при всем при том ничего не было лишнего: диван, кресла, ковер, столик, обязательный телевизор с встроенным видео, музыкальный центр... Общее впечатление - быт на высоте! Не знаю, чем создавался эффект, но комнаты словно бы сияли изнутри - жемчужно-розовым с голубоватым отливом.
- Садись! - приказал я и только тут вытащил пистолет. Просто для внушительности, не более, чтобы соответствовать роли праведника, несправедливо обиженного лучшим другом.
- Ну, выкладывай, - предложил я, севшему напротив Ловкачу.
В общем-то мне и так все было понятно. Я вспомнил, как он подставил меня под пули, когда ехали переулком к полковнику, после моего последнего возвращения из Москвы. И как меня ждали у автосервиса сразу, едва он отъехал, распрощавшись со мной. Все время он докладывал обо всем Ленчику или Семенову, или обоим.
- Что выкладывать? - злобно спросил он. - Что тебе ещё надо?
- Ай-яй-яй! - посетовал я. - Как же ты, ловкий Ловкач, не учел, что я могу тебя засечь? Телефоны с определителем продают на каждом углу. Думать надо, Ловкач.
- А не пошел бы ты!.. - с прежней злобой выкрикнул он. - Что тебе надо? Что ты здесь вообще делаешь? Москвы тебе мало, Оборотень?
- Почему, мало? Хватает. И что же, мне теперь домой нельзя наведаться? В гости заехать?
- Можно. Только зачем людям кровь портить? - с горечью вопросил он. Пафос, видимо, был реакцией на неожиданность моего визита.
- Ладно, - сказал я. - Кончим об этом. Выкладывай-ка лучше все, что ты знаешь: с кем связан, явки, пароли.
- Нет, не кончим! - никак не желал успокаиваться Ловкач. - Прав был Профессор, когда предложил подождать связываться с тобой. Как чувствовал. С твоим приездом все и пошло наперекосяк. А как все было хорошо! Зеленые сами шли. Кого ты с собой притащил? Кому нужны наши смерти? Зачем ты нас засвечивал?
- Так ты тоже все-таки в деле?
- А ты думал! Устроился у себя в Москве, банкиров охраняешь. Одних воров от других. Конечно, у вас там в Москве хорошо, у вас там не только российский, у вас там мировой сход воров, есть где присосаться к долларовому ручейку. А нам что делать?
- Хватит! - рявкнул я. - Ты спятил, капитан? При чем тут это?
- А ты о нас подумал, когда в гору пошел? Как мы тут... в нищете живем. Все же друзья были. Мог бы и порадеть. Может, тогда мы и не стали бы работать с наркотой.
- Я же и виноват! - развел я руками. Такой поворот даже позабавил. Я, значит, виноват, что вы связались с Ленчиком и Семеном?
- Ты тоже, - внезапно успокоился Ловкач. - Ты виноват, как и все, кто жиреет на народе.
- Ага! - согласился я. - Ты ещё вспомни голодных детей Африки.
- Плевать я хотел на детей Африки! Мне важно то, что ты был нашим вожаком. Ты и оставался для нас вожаком, пока не прибыл сюда - "новый русский", твою мать! А о нас даже не вспомнил. А может, и вспомнил, почему же все наши погибли! Может, ты нас специально засвечивал. Ты ведь со всеми встречался, кого уже кончили? - вдруг хитро и злобно прищурился он. Остались всего я, Чингиз, да твоя шлюшка Танька. Лещиха не в счет, спившийся элемент.
- Таня? - не сдержался я.
Ловкач непонимающе посмотрел на меня, но потом догадался и махнул рукой.
- Конечно, нет. Она недавно приехала, да и не стали бы мы связываться с ней. Она у нас была всегда на особых ролях, - усмехнулся он и добавил. Адъютант неприкасаемых. Но она же тоже входила в нашу банду. Детство детством, а делов мы там натворили. Если бы нас тогда повязали, мы бы уже век свободы не увидели.
Я молчал, потому что загадка этих последних убийств вновь встала передо мной. Постоянно отвлекаемый, я так ничего и не смог узнать. Но был же ведь кто-то? Хладнокровный, ловкий, быстрый! Мне, конечно, следовало бы заняться только этой проблемой. Однако в том тумане, в котором я пребывал, верный путь мог оказаться где угодно, хоть бы и у Ленчика, к примеру. А Чингиза я должен посетить. Вдруг ещё какой-нибудь сюрприз, вроде нынешнего с Ловкачом.
- Как Чингиз? - спросил я. - Не изменился?
- Все мы уже не те, - буркнул Ловкач. Он уже пришел в себя, что-то, вероятно, подсчитал в уме, свел дебет с кредитом и на глазах успокаивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32