груди становились
необъятными, соски набухали и растрескивались; задницы делались дряблыми и
сдобными, как булки; они всегда были на сносях, хотя разрождались
обыкновенно мертвыми сморщенными комочками, мало похожими на человеческих
детей. Постепенно они забывали людские обычаи, становились похотливыми,
неопрятными и неряшливыми. Они напрочь не признавали одежд - и разгуливали
по лесу голышом.
В лесу новости разлетаются чрезвычайно быстро: принесет ли их на
длинном хвосте сорока-трещотка, передадут ли с шумом листвы деревья... В
селенье леших узнали о том, что Скрипун ведет молодого мужчину, еще
задолго до того, как Алеша подошел к поляне.
Все женское население высыпало навстречу долгожданному гостю. Завидев
приближающихся лисунок, Алеша остолбенел. Он никогда не видел обнаженного
женского тела так близко. А тут все бабы были совершенно голые, как в
бане. Здесь были совсем еще юные девочки с едва наметившимися цыпками
вместо грудей; и ядреные девки с крепкими ягодицами и торчливыми грудями;
и бабы с тяжелыми, белыми, как сырое тесто, титьками; и даже седокосмые
старухи, высохшие груди которых висели, как тряпки, и были до того длинны,
что их приходилось перекидывать за плечи или даже завязывать узлом.
Ноги у Алеши ослабли, он хотел поворотиться, бежать, но лисунки
окружили его, задергали, загалдели наперебой. Пуще всех старалась сочная
тридцатилетняя баба по кличке Чувиха, которая принялась тормошить Алешу,
разглядывать его, как какую-нибудь диковинку, поднимать и опускать ему
руки и бесстыдно щупать промеж ног. Проделав все это, она повалилась на
землю и захохотала, да так, что весь лес содрогнулся. Она каталась на
спине, звонко хлопала себя по ляжкам и хохотала, хохотала до слез, до
колик в животе, тыча пальцем в Алешу. Остальные лисунки с недоумением
расступились, глядя на этот внезапный и необъяснимый приступ смеха.
Среди лисунок из-под земли возник старик Скрипун и поглядел на Чувиху
с опаской. Он явно ее побаивался. Завидев своего сожителя, Чувиха, все еще
продолжая вздрагивать и всхлипывать, вопросила его:
- Ты кого привел, козел ты старый?
- Как кого? - осторожно, словно ступал по трясине, ответил Скрипун. -
Кого просили: мужичонку.
- Мужичонку?! Да какой же это мужичонка?! Это же мальчишечка совсем.
Он и девок-то, небось, не щупывал. Да у него и висюлька-то еще не больше
пузырька, как у младенчика... Да нешто ты сам не видишь, дубина ты
стоеросовая, балда осиновая, что он не знает, с какой стороны и к бабе-то
подступиться?
Скрипун стоял растерянный.
- Дак это чего, - нерешительно спросил он, - неподходящий, что ль?
Мужичонка как мужичонка. Молоденек, конечно, а так... ничего себе.
- Ничего себе? - всхлипнула Чувиха. - Ой, мамоньки мои, держите меня,
я сейчас описаюсь со смеху!
- Дак что мне его, обратно вертать, что ли? - расстроенно спросил
Скрипун.
- Девай куда хочешь, только убери ты его с глаз моих долой к лешему,
от греха подальше!
Совсем не ожидал такого оборота старик Скрипун. Алеша с надеждой
посмотрел на него, умоляюще сложив на груди руки: очень уж ему не хотелось
оставаться среди этих взбалмошных лисунок.
Старик Скрипун стоял, стоял, потом плюнул в сердцах, схватил Алешу за
руку и потащил его обратно - с необыкновенной скоростью. Они летели по
воздуху. Ветер свистел у Алеши в ушах. Деревья шарахались от них в
стороны, открывая дорогу и сливаясь по бокам в сплошную пеструю стену.
Алеша хотел крикнуть что-то, но захлебнулся ветром, заслонился рукой от
больно стегающих по лицу веток. И неожиданно леший резко остановился,
земля подвернулась Алеше под ноги, и он едва устоял на ногах, словно кто
сильно толкнул его в спину.
- Куда ты меня тащишь? - наконец вырвалось у него, хотя вопрос это
был явно запоздалый: Алеша уже и сам видел, что они вернулись на ту самую
поляну, где он потерял свою каурую. Солнце уже заходило за деревья. Вокруг
на разные голоса разговаривали птицы: ворковали дикие голуби, взвизгивали
и чокали дрозды, стонали кукушки, трещали сойки, постукивали дятлы.
Леший сказал:
- Сейчас я верну тебе твою кобылу, и отправляйся восвояси.
- Вернешь мне мою кобылу? Но ведь ты говорил, что не можешь сделать
этого?
Вместо ответа леший направился на другой конец поляны, где большой
колодой темнел брошенный лошадиный труп. Алеша поплелся за ним. Еще издали
он почувствовал тошнотворный запах разложения и услышал басовитое гудение.
Тысячи толстых изумрудных мух копошилось в волосах на коричневых боках
бедного животного, но особенно много было их вокруг опухших глаз, в черных
ноздрях и на черных губах, обнажавших мертвый лошадиный оскал.
Леший выхватил из воздуха какую-то травку и бросил ее в облепленную
мухами морду, затеем три раза повернулся волчком на месте и громко хлопнул
в ладоши, произведя деревянный стук, как если бы ударили доской о доску.
Мертвая лошадь открыла глаза и содрогнулась. Целые тучи встревоженных мух
поднялись в воздух - и собирались уже вернуться на облюбованные места, как
вдруг словно некая сила вздернула мертвое тело кверху и поставило его на
судорожно вытянутые мослы ног, снова вспугнув их.
Леший во второй раз хлопнул в ладоши, Алеша почувствовал, как его
отрывает от земли, он замотал ногами - его протащило по воздуху и бросило
на лошадиный круп, больно прищемив мошонку. И в третий раз хлопнул леший в
ладоши - мертвая лошадь отозвалась страшным ржанием, взбрыкнулась и,
припадая на заднюю сломанную ногу, словно проваливаясь в глубокие ямы,
понесла обмочившегося от страха Алешу вдогонку за тележным обозом
язычников.

1 2 3