Среди них я сразу увидел ее -- она была единственной
белой женщиной среди жилистых коричневых мужчин. Она разгребала
жидкую почву руками, присев на корточки, так что ее груди свисали до
самых колен. Между длинными ровными рядами зомби расхаживали
надсмотрщики в коротких саронгах, с бичами в руках. Моя жена
отставала от остальных работников, и один из надсмотрщиков то и дело
подгонял ее ударами кнута.
Вне себя от бешенства, я набросился на него и, вырвав из рук кнут,
начал душить негодяя кожаным ремнем. Он испуганно верещал под моими
коленями, не понимая, за что я на него набросился. Я сломал бы ему
глотку, если бы на его крик не подоспели другие надсмотрщики. Они
принялись хлестать меня бичами, которые оглушительно хлопали по моим
плечам и спине, сдирая с них куски одежды и кожи. Продолжая мертвой
хваткой сжимать горло своего врага, я потерял сознание.
Очнулся я в своей хижине, лежа на животе. Чьи-то нежные руки мягко
прикасались к моим ранам, обтирая их влажными губками. С правой
стороны от меня стояла на коленях хозяйка постоялого двора, слева от
меня на коленях стояла ее дочь, девочка с припухлыми губами. Вдвоем
они выходили меня, и я остался жить с ними, в захудалой хижине на
краю деревни. Иногда я вспоминал свою бывшую жену, свою несчастную
белую жену, но никогда не навещал ее на плантациях, ни в том страшном
скотском месте, куда сгоняли их на ночь. Я знал, что скоро встречусь
с ней и разделю ее судьбу.
Моя душа вступила в период временной гармонии, однако я не льщу себя
надеждой, что это надолго. Я чувствую, что гармония окружающего меня
макрокосма стремительно приближается к распаду -- насколько же
краткосрочней должна быть гармония моего микрокосма!
Вчера ко мне приходил посредник, и я уже продал ему за две долларовых
бумажки свое согласие на зомбификацию моего тела после моей смерти.

1 2