начиная с веса и
кончая силами.
Нас оставалось трое, ребят давно уехали в город, а вот тепрь ухо-
дили и мы. И было немного грустно, потому что за этот месяц, выход из
Пропасти на непостижимо меняющуюся за время нашего отсутствия Землю,
мы привыкли видеть все это: посеревшие нахохленные домики фермы среди
расхристанных покосившихся загонов, ручеек под ними, выступившие из
полегшей травы белые скалы и карры вдоль тропы. И раздвоенную, будто
распятую на фоне дождливого неба, сосну над фермой. А еще выше, в ту-
манно олумгле - курчавящиеся далекими лесами хребты.
Мы уходили, а урочище все также таинственно хмурилось нам вслед. И
где-то лева, вон - пойти по логу - остался Кутук-Сумган, наша Пропасть.
Две недели провели мы в его недрах, в хаосе величественного мрачного
мира, имя которому - Пещера, пытаясь разобраться в нем, проникнуть в
самое сокровенное. Две недели подземной жизни, поиска, риска и тяже-
лейшей работы. Но Пропасть не сдалась и на этот раз. И вот мы уходим, а
чудовищное жерло Пропасти все также бесстрыстно смотрит в бегущие над
ним и над нами облака. Как смотрит, наверно, и сейчас...
До свиданья. Мы еще вернемся.
Дорога вела нас через просторные поляны, уже присыпанные тонким
снежком. Но был только конец сентября, и травинки н хотели сдаваться -
то тут, то там пробивались сквозь снег. Мы шли совсем недолго, а рюк-
заки уже начинали давить плечи. И это несмотря на то, что акваланги и
часть снаряжения - килограммов сто тридцать, пришлось оставить в тай-
нике около фермы. Даже будь мы не так выжаты экспедицией, нам не унес-
ти всего этого втроем.
Да и оставшегося хватило, чтобы уже на первом подъеме тонко, тягу-
че заныли ноги и спины. Мы слишком устали за эту экспедицию. Но идти
было надо, и мы уже разматывали не первый километр, когда солнце, весь
день прятавшееся за тучами, начало садиться за горизонт.
Пошел снег. Невесомый, густой, он кружился над березовыми перелес-
ками, засыпая непокорно зеленую траву. Это было красиво и грустно.
И вдруг с далекого горизонта в узкую щель под облаками ударило
солнце. Оранжевое, золотое, алое - все перемешалось в его олепительных,
низко стелющихся над землей, лучах.
Мы оторопело замерли, не в силах объять эту красоту. Снег все ле-
тел, плотно, густо, а сквозь его ватную круговерть алыми спицами нас-
тилом било солнце.
Потом на нас нашло безумие. И позабыв про двухпудовые мешки, мы
кричали и кружились, такие же невесомые, как эти снежные вихри. Мы бли
счастливы, как дети. Мы так давно не видели Солнца в своих подземных
лагерях, а после - в пасмурных днях на пропитанной дождями Земле.
* * *
Потом м шли по лесной дороге, - сумерки догнали нас, а в глазах
все стояло нечаянное чудо снега и солнца, налетевшее и также вдруг ум-
чавшееся, словно в далекую сказочную страну.
Мы шли по лесной дороге, и постепенно земные заботы снова овладе-
вали нами, потому что надвигалась ночь, а у нас не осталось ни грамма
сахара и ни одного сухаря. Лишь несколько банок кильки да тщательно
собранная в мешочек мелкая, как пыль, сухарная крошка.
И еще - пачка чая, чудом уцелевшая в глубине рюкзака: большая пач-
ка индийского "со слоном". А впереди была ночь, день ходьбы через пре-
валы и, может быть, еще одна ночь.
* * *
На Ташильгане оказалось полно народу: пастухи, ветеринары, еще
кто-то с отдаленных ферм. Под навесом уютно фыркали и шелестели соло-
мой расседланные кони, и нам не мгновение снова стало грустно. Все-та-
ки мы здорово рассчитывали провести эту ночь в тепле.
Но оказалось, что мы рано расстраивались. Бродя по здешним горам,
мы уже не раз убеждались в гостеприимности и доброжелательности мест-
ных людей. Их жизнь, также как и наша сейчас, был лишена городских ус-
ловностей и предрссудков. Нас приняли, как своих, и когда мы, отводя
глаза от давно не виденного хлеба, полезли в рюкзаки за консервами,
нас без лишних слов усадили к общему столу.
Потом в полутьме, разгоняемой лишь притушенной соляровой лампой,
курили все вместе ароматную махорку, слушали сквозь налетающие волны
сна гортанные башкирские фразы.
Спали кто на чем, густо, в повалку. Какая разница? Главное - в
тепле.
* * *
Пастухи встают рано, и утром, чуть свет, мы уже шагали по хрустя-
щей ледком взявшейся за ночь дороге, унося с собой тихую благодарность
к людям, встретившим нас вчера, совершенно незнакомых, накормили, а
сегодня дали в дорогу целую четверть - четверть! - круглого душистого
хлеба. Ледок весело хрустел под ногами, и мы спешили пройти как можно
больше, пока накатывающийся день не растопил его звонкую корочку в
слякотную дорожную глину.
Дорога петляла по вдруг просветлевшему прореженному осенью лесу, а
в глазах все еще стояли домики Ташильгана, полуразрушенные, лишь один
- с дымком, банька над ручьем и круглая, как шар, сенокосная сопка за
ними. И там, за и над всем этим, совсем уже далеко - лесистые контуры
Яман-тау - нашей вчерашней дороги.
Лес был засыпан снегом, но дорога не хотела замерзать надолго.
Двое из нас были в сапогах, но у третьего после месяца экспедиции уже
не оставалось ничего, кроме тяжелых отриконенных горных ботинок. Мок-
рые, буквально пудовые, они мешали идти.
Дорога была нам в радость. Мы давно уже перешагнули в себе тот
барьер, после которого мало обращаешь внимания на боль и усталость.
Звонкие и легкие, почти бежали мы по заснеженным перелескам, но нашему
товарищу становилось все труднее. Он стер ноги, к тому же его била не-
ведомо где приставшая жестокая простуда. И что хуже всего - разболелся
зуб.
Он шел молча, он умел терпеть. Мы знали это, и наши сердца разры-
вались от невозможности помочь, облегчить ему эту ставшую пыткой доро-
гу.
Погода портилась. С утра было ясно, но к полудню потеплело. И
вдруг, вместе с порывистым ветром, с хребтов потянуло холодом. Ветер
продувал насквозь, и мы, довольно легко одетые - кто мог подумать, что
будем уходить уже зимой? - мы согревались только на ходу и шли почти
без привалов. И с каждым часом нашему товарищу становилось все хуже. А
мы не могли взять у него вес, потому что каждый из нас нес столько,
сколько мог. И еще потому, что без рюкзака он просто замерз бы на про-
низывающем ветру, сотрясающем лес.
И все же мы шли, не сбавляя темпа. И только потом, когда и второй
из нас на подходе к последнему перевалу вдруг не выдержал и тяжело оп-
реся н ледоруб, мы узнали, что у него всю дорогу болело выбитое в Про-
пасти, а теперь раздерганное дорогой, колено.
Мы перекусили километрах в семи от Сергушкино, у старой, брошенной
здесь кем-то бороны. Коченея на ветру, съели последний кусочек сала из
НЗ и половину заветной горбушки. Очень хотелось закурить, но ветер и
холод гнали нас дальше, и только зайдя в сосновую чащу, мы поняли, ка-
кую глупость сделали, остановившись на ветру. Здесь было тихо и срав-
нительно тепло, и мы торопливо скурили на троих свернутую из последне
махорки тонкую самокрутку.
* * *
А на перевале, когда подъем уже почти сдал, из низких туч вдруг
ударил снежный заряд, и все вокруг потемнело. Это было что-то невообр-
зимое. Плотная крутящаяся белая масса в один миг поглотила, засыпала
нас.. Мир исчез в неистовстве снега. Мохнатые хлопья таяли на лицах,
на штормовках, талые струйки текли за воротники. Видимость упала до
двух-трех метров, и мы, растянувшись на подъеме, уже не видели друг
друга. Мы кричали и шли через это белоснежное буйство, и наши голоса
вязли, как в вате.
Кончилось все также неожиданно, как и началось. Мы стояли на пере-
вале - ослепленные, мокрые, и не верилось еще, что горы позади, что
теперь остается только вниз, вниз, вниз! И так до самого поезда.
Впереди, за лобастой известняковой сопкой, уже серело непогожее Ну-
гушское водохранилище с рассыпанными по берегу домиками Сергушкино.
Здесь мы надеялись договориться о транспорте, чтобы сократить послед-
ние километры до поселка, откуда к поезду уходил автобус.
* * *
На спуске с перевала на нас навалился дождь. И чем ниже мы уходили
от снежных затянутых облаками хребтов, тем гуще сеял этот серый про-
мозглый душ. Мы уже свыклись с зимой, и дождь был нам странен, как
будто мы вдруг отшагнули в прошлое. С неба лило, а нам было уже почти
все равно. Главное: мы дошли. Да к тому же у ншего товарища отпустил
зуб, и это сразу добавило нам настроения.
Рюкзаки сбросили на площади, если можно было так назвать эту рас-
чавканную поляну посреди Сергушкино. Сложенные у забора бревна приняли
их вес, и мы - наконец-то! - распрямили плечи. Чувствуя непривычную
парящую легкость, пошли к "работной избе", как просебя, не сговарива-
ясь, назвали большой дом на краю площади. Здесь вразброс стояли теле-
ги, и понурые лошади тоскливо жевали мокрое желтое сено.
Мы вошли и сразу поняли - не ко времени. Изба, полная подвыпивших
мужиков, курилась табачным дымом. Нам очень нужна была лошадь, потому
что у нас на троих оставались ровным счетом три здоровые ноги, и пос-
ледние километры представлялись нам пыткой. Их было немного, этих по-
следних километров. По ровной дороге вдоль озера. Но мы настроились,
рассчитали себя только до Сергушкино. Мы выложились, и теперь ни у ко-
го не оставалось сил, чтобы пройти еще и эти, последние, километры.
Нам очень нужна была лошадь, и потому мы все же попытались загово-
рить. Но водки у нас не было, за подслеповатыми окнами шел дождь, а
деньги в этих краях, да еще при такой погоде, стоили мало. Поэтому
разговор, прерывистый и продымленный, на сложной смеси русских и баш-
кирских восклицаний, междометий и покачиваний головой, принимал явно
затяжной характер.
Мы стояли измученные долгими горами, насквозь пропитанные дождем и
усталостью, и чувствовали, как поднимается изнутри безнадежная злость.
Надо было идти, потому что все равно идти было надо. Но трудно было
вот так, когда уже думали, что все, снова приниматься за рюкзаки.
И мы повернулись уже было к дверям, когда из толпы сытых в тепле и
водке телогреек поднялся сухощавый башкир и окликнул нас:
- Эй, погоди. Я повезу.
Недоверчиво, сдерживая робко зародившуюся в груди надежду, слушали
мы, как загомонили мужики, залопотали что-то предостерегающее. Но наш
неожиданный друг молча протолкался к выходу и вслед за нами вышел под
дождь.
* * *
С серого неба сочилась непогода. вслед за башкиром мы пересекли
пропитанную водой площадь.
- Забирайте, - он с интересом окинул взглядом наши здоровенные рюк-
заки. - В дом пойдем.
Стараясь не хромать, мы прошли вдоль окраинных домов и по одному
втянулись через калитку в небольшой дворик.
- Бросай сюда, - хозяин поправил солому н дне телеги. - Сзади бли-
же бросай.
Мы положили три рюкзака, и места в телеге не осталось - будто его
никогда и не было. Погрузили, замерли в нерешительности, широко расста-
вив залитые грязью ноги. Хозяин поднял глаза:
- В дом пойдем, однако.
Мы в замешательстве переглянулись. Страшны м были: грязные, мокрые
до ниточки, оборванные. В дом?
- Айда, айда! - не слушая возражений, хозяин первым вошел в сени,
снял сапоги.
Неловко толкаясь, мы втиснулись следом, загромоздили сапогами и
триконями весь пол.
Вошли в комнату.
- Жена нету, - хозяин поставил на узкий столик самовар и впервые
улыбнулся, будто извиняясь. - Жена в город уезжал. Садитесь. Чай будем
пить.
Ребятишки, одетые разношерсто, но чистенько, вовсю таращились на
нас, сверкая бойкими глазенками из углов опрятной горнички.
* * *
Самое трудное было - не спешить. Мы с мазохистской медлительностью
брали толстые куски хлеба, намазывали их маргарином, посыпали сахаром.
Потом надо было сделать так, чтобы вся эта роскошь не исчезала мгно-
венно.
В простых некрашенных пиалах чуть не кипел заваристый чай, а мы
лили в него густое молоко, сыпали сахар, наслаждаясь разливающимся из-
нутри теплом. За месяц экспедиции мы потеряли в весе о нескольку ки-
лограммов, а в этот день и вовсе ничего не ели, если не считать скром-
ного перекуса у бороны н Юрмаше. Мы изо всех сил старались не дать
прорваться наружу голодному блеску глас и жадности движений.
Наш хозяин сам почти не прикасался к чаю. Прихлебывал из пиалы и
молча смотрел на наши осунувшиеся, почерневшие лица.
Мы съели по два куска хлеба с маргарином и выпили по две пиалы
чая. Мы могли бы съесть и выпить в пять - да что там! - в десять раз
больше, но, не сговариваясь, поставли чашки на стол.
- Спасибо.
- Ешьте еще.
Мы обняли глазами еще полный стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
кончая силами.
Нас оставалось трое, ребят давно уехали в город, а вот тепрь ухо-
дили и мы. И было немного грустно, потому что за этот месяц, выход из
Пропасти на непостижимо меняющуюся за время нашего отсутствия Землю,
мы привыкли видеть все это: посеревшие нахохленные домики фермы среди
расхристанных покосившихся загонов, ручеек под ними, выступившие из
полегшей травы белые скалы и карры вдоль тропы. И раздвоенную, будто
распятую на фоне дождливого неба, сосну над фермой. А еще выше, в ту-
манно олумгле - курчавящиеся далекими лесами хребты.
Мы уходили, а урочище все также таинственно хмурилось нам вслед. И
где-то лева, вон - пойти по логу - остался Кутук-Сумган, наша Пропасть.
Две недели провели мы в его недрах, в хаосе величественного мрачного
мира, имя которому - Пещера, пытаясь разобраться в нем, проникнуть в
самое сокровенное. Две недели подземной жизни, поиска, риска и тяже-
лейшей работы. Но Пропасть не сдалась и на этот раз. И вот мы уходим, а
чудовищное жерло Пропасти все также бесстрыстно смотрит в бегущие над
ним и над нами облака. Как смотрит, наверно, и сейчас...
До свиданья. Мы еще вернемся.
Дорога вела нас через просторные поляны, уже присыпанные тонким
снежком. Но был только конец сентября, и травинки н хотели сдаваться -
то тут, то там пробивались сквозь снег. Мы шли совсем недолго, а рюк-
заки уже начинали давить плечи. И это несмотря на то, что акваланги и
часть снаряжения - килограммов сто тридцать, пришлось оставить в тай-
нике около фермы. Даже будь мы не так выжаты экспедицией, нам не унес-
ти всего этого втроем.
Да и оставшегося хватило, чтобы уже на первом подъеме тонко, тягу-
че заныли ноги и спины. Мы слишком устали за эту экспедицию. Но идти
было надо, и мы уже разматывали не первый километр, когда солнце, весь
день прятавшееся за тучами, начало садиться за горизонт.
Пошел снег. Невесомый, густой, он кружился над березовыми перелес-
ками, засыпая непокорно зеленую траву. Это было красиво и грустно.
И вдруг с далекого горизонта в узкую щель под облаками ударило
солнце. Оранжевое, золотое, алое - все перемешалось в его олепительных,
низко стелющихся над землей, лучах.
Мы оторопело замерли, не в силах объять эту красоту. Снег все ле-
тел, плотно, густо, а сквозь его ватную круговерть алыми спицами нас-
тилом било солнце.
Потом на нас нашло безумие. И позабыв про двухпудовые мешки, мы
кричали и кружились, такие же невесомые, как эти снежные вихри. Мы бли
счастливы, как дети. Мы так давно не видели Солнца в своих подземных
лагерях, а после - в пасмурных днях на пропитанной дождями Земле.
* * *
Потом м шли по лесной дороге, - сумерки догнали нас, а в глазах
все стояло нечаянное чудо снега и солнца, налетевшее и также вдруг ум-
чавшееся, словно в далекую сказочную страну.
Мы шли по лесной дороге, и постепенно земные заботы снова овладе-
вали нами, потому что надвигалась ночь, а у нас не осталось ни грамма
сахара и ни одного сухаря. Лишь несколько банок кильки да тщательно
собранная в мешочек мелкая, как пыль, сухарная крошка.
И еще - пачка чая, чудом уцелевшая в глубине рюкзака: большая пач-
ка индийского "со слоном". А впереди была ночь, день ходьбы через пре-
валы и, может быть, еще одна ночь.
* * *
На Ташильгане оказалось полно народу: пастухи, ветеринары, еще
кто-то с отдаленных ферм. Под навесом уютно фыркали и шелестели соло-
мой расседланные кони, и нам не мгновение снова стало грустно. Все-та-
ки мы здорово рассчитывали провести эту ночь в тепле.
Но оказалось, что мы рано расстраивались. Бродя по здешним горам,
мы уже не раз убеждались в гостеприимности и доброжелательности мест-
ных людей. Их жизнь, также как и наша сейчас, был лишена городских ус-
ловностей и предрссудков. Нас приняли, как своих, и когда мы, отводя
глаза от давно не виденного хлеба, полезли в рюкзаки за консервами,
нас без лишних слов усадили к общему столу.
Потом в полутьме, разгоняемой лишь притушенной соляровой лампой,
курили все вместе ароматную махорку, слушали сквозь налетающие волны
сна гортанные башкирские фразы.
Спали кто на чем, густо, в повалку. Какая разница? Главное - в
тепле.
* * *
Пастухи встают рано, и утром, чуть свет, мы уже шагали по хрустя-
щей ледком взявшейся за ночь дороге, унося с собой тихую благодарность
к людям, встретившим нас вчера, совершенно незнакомых, накормили, а
сегодня дали в дорогу целую четверть - четверть! - круглого душистого
хлеба. Ледок весело хрустел под ногами, и мы спешили пройти как можно
больше, пока накатывающийся день не растопил его звонкую корочку в
слякотную дорожную глину.
Дорога петляла по вдруг просветлевшему прореженному осенью лесу, а
в глазах все еще стояли домики Ташильгана, полуразрушенные, лишь один
- с дымком, банька над ручьем и круглая, как шар, сенокосная сопка за
ними. И там, за и над всем этим, совсем уже далеко - лесистые контуры
Яман-тау - нашей вчерашней дороги.
Лес был засыпан снегом, но дорога не хотела замерзать надолго.
Двое из нас были в сапогах, но у третьего после месяца экспедиции уже
не оставалось ничего, кроме тяжелых отриконенных горных ботинок. Мок-
рые, буквально пудовые, они мешали идти.
Дорога была нам в радость. Мы давно уже перешагнули в себе тот
барьер, после которого мало обращаешь внимания на боль и усталость.
Звонкие и легкие, почти бежали мы по заснеженным перелескам, но нашему
товарищу становилось все труднее. Он стер ноги, к тому же его била не-
ведомо где приставшая жестокая простуда. И что хуже всего - разболелся
зуб.
Он шел молча, он умел терпеть. Мы знали это, и наши сердца разры-
вались от невозможности помочь, облегчить ему эту ставшую пыткой доро-
гу.
Погода портилась. С утра было ясно, но к полудню потеплело. И
вдруг, вместе с порывистым ветром, с хребтов потянуло холодом. Ветер
продувал насквозь, и мы, довольно легко одетые - кто мог подумать, что
будем уходить уже зимой? - мы согревались только на ходу и шли почти
без привалов. И с каждым часом нашему товарищу становилось все хуже. А
мы не могли взять у него вес, потому что каждый из нас нес столько,
сколько мог. И еще потому, что без рюкзака он просто замерз бы на про-
низывающем ветру, сотрясающем лес.
И все же мы шли, не сбавляя темпа. И только потом, когда и второй
из нас на подходе к последнему перевалу вдруг не выдержал и тяжело оп-
реся н ледоруб, мы узнали, что у него всю дорогу болело выбитое в Про-
пасти, а теперь раздерганное дорогой, колено.
Мы перекусили километрах в семи от Сергушкино, у старой, брошенной
здесь кем-то бороны. Коченея на ветру, съели последний кусочек сала из
НЗ и половину заветной горбушки. Очень хотелось закурить, но ветер и
холод гнали нас дальше, и только зайдя в сосновую чащу, мы поняли, ка-
кую глупость сделали, остановившись на ветру. Здесь было тихо и срав-
нительно тепло, и мы торопливо скурили на троих свернутую из последне
махорки тонкую самокрутку.
* * *
А на перевале, когда подъем уже почти сдал, из низких туч вдруг
ударил снежный заряд, и все вокруг потемнело. Это было что-то невообр-
зимое. Плотная крутящаяся белая масса в один миг поглотила, засыпала
нас.. Мир исчез в неистовстве снега. Мохнатые хлопья таяли на лицах,
на штормовках, талые струйки текли за воротники. Видимость упала до
двух-трех метров, и мы, растянувшись на подъеме, уже не видели друг
друга. Мы кричали и шли через это белоснежное буйство, и наши голоса
вязли, как в вате.
Кончилось все также неожиданно, как и началось. Мы стояли на пере-
вале - ослепленные, мокрые, и не верилось еще, что горы позади, что
теперь остается только вниз, вниз, вниз! И так до самого поезда.
Впереди, за лобастой известняковой сопкой, уже серело непогожее Ну-
гушское водохранилище с рассыпанными по берегу домиками Сергушкино.
Здесь мы надеялись договориться о транспорте, чтобы сократить послед-
ние километры до поселка, откуда к поезду уходил автобус.
* * *
На спуске с перевала на нас навалился дождь. И чем ниже мы уходили
от снежных затянутых облаками хребтов, тем гуще сеял этот серый про-
мозглый душ. Мы уже свыклись с зимой, и дождь был нам странен, как
будто мы вдруг отшагнули в прошлое. С неба лило, а нам было уже почти
все равно. Главное: мы дошли. Да к тому же у ншего товарища отпустил
зуб, и это сразу добавило нам настроения.
Рюкзаки сбросили на площади, если можно было так назвать эту рас-
чавканную поляну посреди Сергушкино. Сложенные у забора бревна приняли
их вес, и мы - наконец-то! - распрямили плечи. Чувствуя непривычную
парящую легкость, пошли к "работной избе", как просебя, не сговарива-
ясь, назвали большой дом на краю площади. Здесь вразброс стояли теле-
ги, и понурые лошади тоскливо жевали мокрое желтое сено.
Мы вошли и сразу поняли - не ко времени. Изба, полная подвыпивших
мужиков, курилась табачным дымом. Нам очень нужна была лошадь, потому
что у нас на троих оставались ровным счетом три здоровые ноги, и пос-
ледние километры представлялись нам пыткой. Их было немного, этих по-
следних километров. По ровной дороге вдоль озера. Но мы настроились,
рассчитали себя только до Сергушкино. Мы выложились, и теперь ни у ко-
го не оставалось сил, чтобы пройти еще и эти, последние, километры.
Нам очень нужна была лошадь, и потому мы все же попытались загово-
рить. Но водки у нас не было, за подслеповатыми окнами шел дождь, а
деньги в этих краях, да еще при такой погоде, стоили мало. Поэтому
разговор, прерывистый и продымленный, на сложной смеси русских и баш-
кирских восклицаний, междометий и покачиваний головой, принимал явно
затяжной характер.
Мы стояли измученные долгими горами, насквозь пропитанные дождем и
усталостью, и чувствовали, как поднимается изнутри безнадежная злость.
Надо было идти, потому что все равно идти было надо. Но трудно было
вот так, когда уже думали, что все, снова приниматься за рюкзаки.
И мы повернулись уже было к дверям, когда из толпы сытых в тепле и
водке телогреек поднялся сухощавый башкир и окликнул нас:
- Эй, погоди. Я повезу.
Недоверчиво, сдерживая робко зародившуюся в груди надежду, слушали
мы, как загомонили мужики, залопотали что-то предостерегающее. Но наш
неожиданный друг молча протолкался к выходу и вслед за нами вышел под
дождь.
* * *
С серого неба сочилась непогода. вслед за башкиром мы пересекли
пропитанную водой площадь.
- Забирайте, - он с интересом окинул взглядом наши здоровенные рюк-
заки. - В дом пойдем.
Стараясь не хромать, мы прошли вдоль окраинных домов и по одному
втянулись через калитку в небольшой дворик.
- Бросай сюда, - хозяин поправил солому н дне телеги. - Сзади бли-
же бросай.
Мы положили три рюкзака, и места в телеге не осталось - будто его
никогда и не было. Погрузили, замерли в нерешительности, широко расста-
вив залитые грязью ноги. Хозяин поднял глаза:
- В дом пойдем, однако.
Мы в замешательстве переглянулись. Страшны м были: грязные, мокрые
до ниточки, оборванные. В дом?
- Айда, айда! - не слушая возражений, хозяин первым вошел в сени,
снял сапоги.
Неловко толкаясь, мы втиснулись следом, загромоздили сапогами и
триконями весь пол.
Вошли в комнату.
- Жена нету, - хозяин поставил на узкий столик самовар и впервые
улыбнулся, будто извиняясь. - Жена в город уезжал. Садитесь. Чай будем
пить.
Ребятишки, одетые разношерсто, но чистенько, вовсю таращились на
нас, сверкая бойкими глазенками из углов опрятной горнички.
* * *
Самое трудное было - не спешить. Мы с мазохистской медлительностью
брали толстые куски хлеба, намазывали их маргарином, посыпали сахаром.
Потом надо было сделать так, чтобы вся эта роскошь не исчезала мгно-
венно.
В простых некрашенных пиалах чуть не кипел заваристый чай, а мы
лили в него густое молоко, сыпали сахар, наслаждаясь разливающимся из-
нутри теплом. За месяц экспедиции мы потеряли в весе о нескольку ки-
лограммов, а в этот день и вовсе ничего не ели, если не считать скром-
ного перекуса у бороны н Юрмаше. Мы изо всех сил старались не дать
прорваться наружу голодному блеску глас и жадности движений.
Наш хозяин сам почти не прикасался к чаю. Прихлебывал из пиалы и
молча смотрел на наши осунувшиеся, почерневшие лица.
Мы съели по два куска хлеба с маргарином и выпили по две пиалы
чая. Мы могли бы съесть и выпить в пять - да что там! - в десять раз
больше, но, не сговариваясь, поставли чашки на стол.
- Спасибо.
- Ешьте еще.
Мы обняли глазами еще полный стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17