Главный корабел Сэрдан послал в Валинор несколько экипажей, но назад никто не вернулся, так что о том, какие чувства вызвал очередной успех Моргота у валар, можно только подозревать – скорее всего, никаких. Остатки эльфов были отправлены в рудники, и от того, что в те времена потребность в уране была невелика, им легче не было. (См. опять же «КвентаСредиземлаг»).
О Турине Туранбаре

Уно, уно, уно, ун моменто
Уно, уно, уно сантименто…

Белагунд родил Риан и Морвен, Риан родила Туора, Морвен родила Турина, а еще Белагунд родил Лайлат, а Морвен родила Ниенор, но жизнь показала, что лучше бы этого не делали.
Итак, жена Хурина Морвен родила Турина и отправила его в Дориат к Тинголу. После истории с Береном Тингол очень изменился, подобрел, и махнув рукою на секретность («А, все равно у меня двор уже не королевский, а так, проходной!»), отдался король воспитанию маленького человеночка. Турин рос, мужал, учился давить встречных орков, и казалось, что все хорошо. Но как-то раз зашел Турин после боевых пропустить стаканчик в дворцовом буфете, а какой-то эльф из местных, Саэрос по имени, язвительно прошелся относительно людских женщин вообще и Туриновской мамаши в частности. Натурально, организовалась классическая драка в салуне с битием посуды и опрокидыванием столов, и опять дали себя знать эльфийские злопамятность и манера тянуть ссоры до бесконечности. Был бы Саэрос человеком, так уже часа через два сидели бы они с Турином в обнимку, со смехом вспоминая рожу буфетчика, когда на него рушилась стойка, но Саэрос был в натуре эльф. На следующий день он продолжил конфликт, но случилось так, что Турин оказался сильнее, а Саэрос хилее, чем они думали сами, и кончилось все по-мокрому. И сбежал Турин из Дориата, не обращая внимания на доносящиеся вслед крики Тингола: «Вернись, я все прощу!» – считая, что от добра добра не ищут. После этого у Турина все пошло наперекосяк, и все, за что бы он ни брался, выходило неправильно. Друга своего убил, дракона не дорезал, Нарогтронд довел до разрушения, любимую эльфиянку потерял, а собственной сестре сделал ребенка и она утопилась, потом еще одного друга убил – словом, не жизнь пошла, а сплошные неприятности. Надоело это Турину настолько, что, в конце концов, он и сам зарезался. Это очень грустная история. В общем, все умерли.
О разрушении Дориата
Дальше было еще хуже. Коварный Моргот решил окончательно добить Хурина, и так морально надломленного хорошим обращением в темнице, и выпустил его на волю. Престарелый герой добрел до тех мест, где начинался Гондолин и попытался докричаться до Тургона, но тот сказал:
– Товарищи! Враг, который обычно просто не дремлет, теперь и вовсе не спит. Поэтому бдительность, товарищи, должна быть превыше всего. Я всегда уважал Хурина за его героизм, но тем не менее в Гондолин не пущу.
Так что Хурин довольно долго шумел впустую, а агенты Моргота снимали пеленги с его криков и делали на карте засечки. Следующую остановку Хурин сделал в разрушенном и разграбленном, но в то же время почему-то сказочно богатом Нарогтронде, откуда прихватил самое дорогое из изделий гномов – ожерелье Наугламир, а почему его не утащил никто до того, можно только смутно догадываться. С этим ожерельем Хурин пришел в Дориат, и швырнул его с гневными словами к ногам Тингола, припомнив королю и Турина, и Берена с Финродом. За мужа ответила Мелиан:
– Хурин, тебя околдовал Моргот, и ты все видишь в превратном свете. На самом деле все было по-другому…. запоминай: по-другому… по-другому….
Долго стоял Хурин неподвижно, лишь чуть покачиваясь в такт словам Мелиан и глядя ей в глаза. И он поднял с пола ожерелье, и с поклоном подал его Тинголу, сказав при этом уже совсем другим тоном:
– Прими, о вождь, эту скромную вещицу, а я, пожалуй, брошусь в море, чтоб не смущать своим видом благородных и возвышенных, и не напоминать им о грустном.
Говорят, он так и сделал, а Тингол, узнав об этом, восхищено поцеловал супруге руку. Потом он оглядел Наугламир, и решил, что нехудо бы вправить в него Береновский сильмариль. Недолго думая, он вызвал гномов, дал задание, и стоял у них над душой на протяжении всей работы. Гномы оказались тоже не промах, и под конец заявили:
– Ну все, пока, мы пошли.
– То есть как пошли?
– А вот так. Бусики эти отцы наши не для тебя делали, а для Финрода, которого волк скушал исключительно через твою же затею. Улавливаешь?
Тингол уловил.
– Ах вы ….. (термин опущен) …… (глагол опущен) ……. (прилагательное опущено)!
Эти слова окончательно разъярили гномов, и великий король Тингол Серая Мантия первый и последний раз в своей жизни понял, что такое всерьез ответить за свои слова. Само собой, несдержанных гномов тоже порезали, но некачественно, и двое сумели сбежать в свой Норгорд, где два с половиной месяца подряд рассказывали о подлости и вероломстве эльфов.
А тем временем в Дориате происходили плохие перемены. Со смертью Тингола Мелиан больше ничто не удерживало в Средиземье – такие мелочи, как целый народ, продолжающий на нее надеяться, или дочка с внуком, в счет не шли. Мелиан наказала беречь сильмариль, сняла напряжение с колючей проволоки и отвалила не мешкая. Гномы же собрали войско, пришли в Дориат и учинили резню, а изнежившиеся за сотни лет безбедной жизни режимные эльфы оказать сопротивление не сумели. Но случилось так, что когда гномье войско с победоносным видом возвращалось обратно, лес наполнился звуками рогов, и посыпались стрелы – это Берен решил тряхнуть стариной, и вместе со своим сыном Диором во главе отряда зеленых эльфов совершил очередной акт возмездия, и ни один из гномов не добрался до дома. В качестве военного трофея Берену достался Наугламир с сильмарилем и проклятие гномьего короля в придачу. Берен огорчился и приказал бросить остальные сокровища в реку, видимо, опасаясь, что и их кто-нибудь проклянет. После этого прославленный герой вернулся к жене, а Диор отправился царствовать и править тем, что от Дориата осталось.
Как-то раз осенней ночью в двери Менегрота кто-то постучался, и оказался этот кто-то ни много ни мало, а повелителем зеленых эльфов. Молча подал зеленый молодому королю шкатулку, а в ней лежал все тот же Наугламир. Диор взглянул на него, и понял две вещи – что Берен/Лютиен окончательно померли, и что зеленый повелитель оказался умнее, чем выглядел, и не стал пытаться сильмариль заиграть. Надел Диор ожерелье, и стал прекраснейшим из детей мира всех рас, хоть в школу фотомоделей, хоть куда. Узнавшие об этом Феанорычи окрысились, и принялись готовится к очередной усобице. На этот раз свара получилась на славу. Диор перебил 42.8% сыновей Феанора (троих из семи), но и сам погиб, а его детей жестокие враги бросили умирать в лесу. Маэдрос, на которого отрезанная рука еще оказывала облагораживающее действие, искал их и аукал, но чем все это кончилось – легенды умалчивают. Последние остатки благолепия Дориата были порушены, а народ перебит, но последние из синдара сбежали к морю, и среди них была дочь Диора, Эльвинг, у которой в косметичке лежал Наугламир, замаскированный под кооператорскую дешевку.
О Туоре и падении Гондолина.
Злобные несчастья преследовали всю Хуринско-Туринскую родню, но за всех отыгрался Туор, двоюродный брат Турина, хотя и его жизнь складывалась поначалу весьма обыденно: в юности он три года пахал в рабстве у нехороших людей, но потом сбежал и занялся мелкой партизанщиной. И остался бы Туор рядовым героем, но случилось так, что повелитель вод Ульмо решил вплотную заняться Средиземьем: слишком часто стали плеваться в светлые струи ручьев грязные орки, а поскольку ручьи тоже были Ульмовым воплощением, то понятно, что такие дела ему в конце концов надоели. В качестве орудия своего замысла Ульмо выбрал Туора – иметь дело с эльфами ему уже надоело. И вот Ульмо заставил Туора уйти с партизанской тропы, добраться до моря и навеки полюбить эти синие просторы, в надежде, что Туор в благодарность за экскурсию, не мешкая, примется за дело. Но молодой человек поначалу ожиданий не оправдал. Он поселился на побережье и предался лени и безделью, так что пришлось послать семерых огромных лебедей, летящих с юга. Увидев их, Туор сразу понял это как знак, дескать, он долго медлил, что делает честь его понятливости, кто другой бы мог и не догадаться.
Так Туор пришел в покинутые залы первого города Тургона, и нашел там его меч, кольчугу и щит с личным номером. Туор их надел и вышел опять к морю. Там, среди восьмибалльного волнения, раздался величественный голос повелителя вод. Инструкции были краткими: добраться до Гондолина, а дальше все само собой пойдет. Туор было застремался, и Ульмо дал ему в провожатые эльфа-моряка, последнего из пытавшихся доплыть на Запад. По такому случаю Ульмо не стал его окончательно топить, и моряк преисполнился изумления. Без приключений довел он Туора до Гондолина, а уж там его встретили, как и полагается, по одежке. Звенели трубы, били барабаны, эльфиянки делали нарочито скучающие лица, но самую кислую гримасу состроила конечно же Идриль, дочь Тургона.
Туор стоял перед королем как болванчик, лишь раскрывая рот, а говорил за него опять же Ульмо. Сказано было, что близок Час, и что пора уходить к морю, каковое всегда было последней надеждой эльфов. Но за долгие годы самовластного и никем не контролируемого руководства Тургон разболтался. «Близок час, близок час, – думал он. – Времени только полдевятого. Знаем мы, какая там надежда, в море-то. Этот старый водяной одних наших сколько перетопил, не говоря уж о прочих недоделанных. И вообще, какого орка я буду верить этому смертному, запакованному в мои же доспехи?»
И решил Тургон никуда не уходить, а вместо этого поручил Маэглину составить план-график мероприятий по дальнейшему повышению и всеобщему укреплению бдительности и политической грамотности. Туор остался в Гондолине, и действительно, все пошло само собой, но в немного ином направлении, чем хотелось Ульмо. Несмотря на то что с лесами на территории Гондолина было напряженно, Туор и Идриль все же ухитрились где-то побродить, и весной следующего года родился их сын – Эрендил полуэльф. Тургон оказался значительно умнее Тингола, и не стал по этому поводу закатывать истерик или требовать невыполнимых клятв. Однако смуглый Маэглин, который все прошедшие столетия безнадежно сох по Идриль, созерцая счастливое семейство, окончательно почернел от злости, и не мешкая пошел заниматься горнорудным промыслом. Засевши в шахте он дождался, пока его не возьмут в плен орки, и под страхом пыток выдал город Гондолин со всеми потрохами, после чего был сразу же отпущен и доставлен обратно в шахту с нижайшей просьбой пока что помалкивать о приключении.
Семь лет готовился Моргот расправиться с остатками нольдора в Средиземье, а подготовившись, таки и расправился. В процессе общей резни эпизодами прошло несколько мелких резнюшек, в одной из которых, в частности, Туор ликвидировал Маэглина, еще раз таким образом доказав, что люди в разрешении конфликтных ситуаций всегда более конструктивны, нежели эльфы.
После этого Туор вывел остатки гондолинцев через аварийный тоннель, такой же, как когда-то Саурон построил в Ангбанде, но Моргот предвидел возможность плагиата со своих идей. На выходе отряд Туора был встречен злыми криками орков и дружелюбной улыбкой Барлога. И была бы гондолинцам тут окончательная хана, если бы не свалившаяся буквально с неба авиационная поддержка в лице орла Торондора с подчиненными. Орки были перебиты, а о том, куда делся барлог, в легендах не говориться – возможно, среди Страйк Иглов и Файтинг Фалконов затесался Альбатрос-А-40 в противопожарном варианте.
И тогда увел Туор свою команду к берегу моря, и соединились они с отрядом Эльвинг, который уже окопался в тех краях – особенного тесно соединилась сама Эльвинг с Эрендилом. Для пущей официальности был избран очередной верховный король
– Гил-Гэлад Фингович, но Морготу на это было, в общем-то, уже наплевать, верховный король, королевствующий над от силы четырьмя тысячами народу, его заботил не больше, чем какой-нибудь лидер народного фронта освобождения Бурунди заботит президента США. Но коварный враг просчитался. Живя на побережье, эльфы вновь мозолили глаза Ульмо. Он мог, конечно, организовать цунами и затопить их всех разом, но тогда оставался открытым вопрос с орками, плюющими в лицо Ульмовым воплощениям, и поэтому повелитель вод отправился в Валинор. Там он принялся говорить о нуждах эльфов, и о том, что нужно их запихнуть обратно к ногам великих, а Моргота изничтожить, и тогда исполнится предначертание, а заодно и он, Ульмо, будет доволен. Но Манве, как всегда, начал мяться, жаловаться на то, что клятва Феанора ему неподвластна, и на этот раз Ульмовские маневры кончились вроде бы ничем, но знающие верховного короля валар окончательных выводов не делали, памятуя, что Манве всегда долго раскачивается перед тем, чтобы что-то сделать или не сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10