В то время когда ты это прочтешь, ты будешь знать еще лучше меня:
ничто не должно пропасть, ничто не должно быть истрачено зря, все запасы
нужно беречь и хранить на случай будущей нужды. А если Корабль не выполнит
своего назначения, не достигнет цели, то это будет огромное, невообразимое
расточительство. Это будет означать, что зря потрачены тысячи жизней,
пропали знания и надежды.
Ты не узнаешь моего имени, потому что к тому времени, когда ты это
прочтешь, оно исчезнет вместе с рукой, что сейчас держит перо. Но мои
слова будут жить, а в них - мои знания и мой завет.
Твой предок".
Подписи Джон разобрать не смог. Он уронил Письмо на пыльный столик.
Слова Письма, как молот, оглушили его.
Корабль, началом которого был Миф, а концом будет Легенда. Но письмо
говорило, что это ложь. Была цель, было назначение.
Назначение... Что это такое? Книга, вспомнил он. Книга скажет, что
такое назначение.
Дрожащими руками он вытащил книгу из ящика, открыл ее на букве "н" и
неверным пальцем провел по столбцам: "Наземный... назидание...
назначить... назначение..."
"Назначение (сущ.) - место, куда что-л. посылается, направляется;
предполагаемая цель путешествия".
Значит, Корабль имеет назначение. Корабль куда-то направляется.
Придет день, когда он достигнет цели. И конечно, это и будет Конец.
Корабль куда-то направляется. Но как? Неужели он движется?
Джон недоверчиво покачал головой. Этому невозможно поверить. Ведь
движется не Корабль, а звезды. Должно быть какое-то другое объяснение,
подумал он.
Он поднял второй листок Письма и прочел его, но понял плохо: он устал
и в голове у него все путалось. Он положил Письмо, Книгу и лампочку
обратно в ящик.
Потом закрыл ящик и выбежал из комнаты.
На нижнем этаже не заметили его отсутствия, и он ходил среди людей,
стараясь снова стать одним из них, спрятать свою неожиданную наготу под
личиной доброго товарищества, но таким, как они, он уже не был.
И все это было результатом знания - ужасного знания того, что Корабль
имеет цель и назначение, что он откуда-то вылетел и куда-то направляется,
и когда он туда прибудет, это будет Конец, но не людей, не Корабля, а
просто путешествия.
Он вышел в зал и остановился в дверях. Джо играл в шахматы с Питом, и
Джон внезапно загорелся гневом при мысли, что Джо играет с кем-то еще,
потому что Джо уже много-много лет играл только с ним. Но гнев быстро
остыл, Джон посмотрел на фигурки и в первый раз увидел их по-настоящему -
увидел, что это просто резные кусочки дерева и что им нет места в его
новом мире Письма и цели.
Джордж сидел один и играл в солитер. Кое-кто играл в покер на
металлические кружочки, которые все звали деньгами, хотя почему именно
деньгами - никто сказать не мог. Говорили, что это просто их название, как
Корабль было название Корабля, а звезды назывались звездами. Луиза и Ирма
сидели в углу и слушали старую, почти совсем заигранную пластинку. Резкий,
сдавленный женский голос пел на весь зал:
Мой любимый к звездам уплыл,
Он не скоро вернется назад... Джон вошел, и Джордж поднял глаза от
доски. - Мы тебя искали. - Я ходил гулять, - ответил Джон. - Далеко - на
центральные этажи. Там все наоборот. Теперь они наверху, а не внутри. Всю
дорогу приходится подниматься.
- Звезды весь день не двигались, - заметил Джордж.
Джо повернулся к нему и сказал:
- Они больше не будут двигаться. Так сказано. Это - начало Конца.
- А что такое Конец? - спросил Джон.
- Не знаю, - ответил Джо и вернулся к игре.
Конец, подумал Джон. И никто из них не знает, что такое Конец, так же
как они не знают, что такое Корабль, или деньги, или звезды.
- Сегодня мы собираемся, - сказал Джордж.
Джон кивнул. Он так и думал, что все соберутся. Соберутся, чтобы
почувствовать облегчение, уют и безопасность. Будут снова рассказывать Миф
и молиться перед Картиной. "А я? - спросил он себя. - А я?"
Он резко повернулся и вышел в коридор. Лучше бы не было никакого
Письма и никакой Книги, потому что тогда он был бы одним из них, а не
одиночкой, мучительно думающим, где же правда - в Мифе или в Письме?
Он отыскал свою каюту и вошел. Мэри лежала на кровати, подложив под
голову подушки; тускло светила лампа.
- Наконец-то, - произнесла она.
- Я прогуливался, - сказал Джон.
- Ты прогулял обед, - заметила Мэри. - Вот он.
Он увидел обед на столе, придвинул стул и сел.
- Спасибо.
Мэри зевнула.
- День был утомительный, - сказала она. - Все так возбуждены. Сегодня
собираемся.
На обед были протеиновые дрожжи, шпинат с горохом, толстый кусок
хлеба и миска супа с грибами и травами. И бутылочка воды, строго
отмеренной. Наклонившись над миской, он хлебал суп.
- Ты совсем не волнуешься, дорогой. Не так, как все.
Он поднял голову и посмотрел на нее. Вдруг он подумал: а что, если
сказать ей? Но тут же отогнал эту мысль, боясь, что в своем стремлении
поделиться с кем-нибудь он в конце концов расскажет ей все. Нужно следить
за собой, подумал он. Если он расскажет, то это будет объявлено ересью,
отрицанием Мифа и Легенды. И тогда она, как и другие, отшатнется от него и
он увидит в ее глазах отвращение.
Сам он - дело другое: почти всю жизнь он прожил на грани ереси, с
того самого дня, как отец сказал ему про Книгу. Потому что сама Книга уже
была ересью.
- Я думаю, - сказал он, и она спросила:
- О чем тут думать?
И конечно, это была правда. Думать было не о чем. Все объяснено, все
в порядке. Миф говорил о Начале Начал и о Начале Конца. И думать не о чем,
абсолютно не о чем.
Когда-то был хаос, и вот из него родился порядок в образе Корабля, а
снаружи остался хаос. Только внутри Корабля был и порядок, и закон,
вернее, много законов: не расточай, не возжелай и все остальные.
Когда-нибудь настанет Конец, но каков будет этот Конец, остается тайной,
хотя еще есть надежда, потому что на Корабле есть Священные Картины и они
- символ этой надежды. Ведь на картинах запечатлены символические образы
иных мест, где царит порядок (наверное, еще больших кораблей), и все эти
символические образы снабжены названиями: Дерево, Ручей, Небо, Облака и
все остальное, чего никогда не видишь, но чувствуешь, например Ветер и
Солнечный Свет.
Начало Начал было давным-давно, так много поколений назад, что
рассказы и легенды о могущественных людях тех далеких эпох были вытеснены
из памяти другими людьми, тени которых все еще смутно рисовались где-то
позади.
- Я сначала испугалась, - сказала Мэри, - но теперь я больше не
боюсь. Все происходит так, как было сказано, и мы ничего не можем сделать.
Мы только знаем, что это все - к лучшему.
Джон продолжал есть, прислушиваясь к шагам и голосам в коридоре.
Теперь эти шаги уже не были такими поспешными, а в голосах не звучал ужас.
"Немного же им понадобилось, - думал он, - чтобы привыкнуть. Их Корабль
перевернулся вверх дном - и все же это к лучшему".
А вдруг в конце концов правы они, а Письмо лжет?
С какой радостью он подошел бы к двери, окликнул кого-нибудь из
проходивших мимо и поговорил бы об этом! Но на всем Корабле не было
никого, с кем он мог бы поговорить. Даже с Мэри не мог. Разве что с
Джошуа.
Он продолжал есть, думая о том, как Джошуа возится со своими
растениями в гидропонных оранжереях.
Еще мальчишкой он ходил туда вместе с другими ребятами: Джо, и
Джордж, и Херб, и все остальные. Джошуа был тогда человеком средних лет, у
него всегда была в запасе интересная история или умный совет, а то и тайно
сорванный помидор или редиска для голодного мальчишки. Джон помнил, что
Джошуа всегда говорил мягким, добрым голосом и глаза у него были честные,
а его чуточку грубоватое дружелюбие внушало симпатию.
Джон подумал, что уже давно не видел Джошуа. Может быть, потому, что
чувствовал себя виноватым перед ним...
Но Джошуа мог понять и простить вину.
Однажды он понял. Они с Джо как-то прокрались в оранжерею за
помидорами, а Джошуа поймал их и долго говорил с ними. Они с Джо дружили с
пеленок. Они всегда были вместе. Если случалась какая-нибудь шалость, они
обязательно были в нее замешаны.
Может быть, Джо... Джон покачал головой. Только не Джо. Пусть он его
лучший друг, пусть они друзья детства и остались друзьями, когда
поженились, пусть они больше двадцати лет играют друг с другом в шахматы,
- все-таки Джо не такой человек, которому можно это рассказать.
- Ты все еще думаешь, дорогой? - сказала Мэри.
- Конечно, - ответил Джон. - Теперь расскажи мне, что ты сегодня
делала.
Она поведала ему, что сказала Луиза, и что сказала Джейн, и какие
глупости говорила Молли. И какие ходили странные слухи, и как все боялись,
и как понемногу успокоились, когда вспомнили, что все к лучшему.
- Наша Вера, - сказала она, - большое утешение в такое время.
- Да, - сказал Джон, - действительно большое утешение.
Она встала с кровати.
- Пойду к Луизе. Ты остаешься здесь?
Она наклонилась и поцеловала его.
- Я погуляю до собрания, - сказал Джон.
Он кончил есть, медленно выпил воду, смакуя каждую каплю, и вышел.
Он направился к оранжереям. Джошуа был там. Он немного постарел,
немного поседел, чуть больше хромал, но вокруг его глаз были те же добрые
морщины, а на лице - та же неспешная улыбка. И встретил он Джона той же
старой шуткой:
- Опять пришел помидоры воровать?
- На этот раз нет.
- Ты тогда был с другом.
- Его звали Джо.
- Да, теперь я вспомнил. Я иногда забываю. Старею и начинаю забывать.
- Он спокойно улыбнулся. - Немного мне теперь осталось. Вам с Мэри не
придется долго ждать.
- Сейчас это не так уж важно, - сказал Джон.
- А я боялся, что ты ко мне теперь уже не придешь.
- Но таков закон, - сказал Джон. - Ни я, ни вы, ни Мэри тут ни при
чем. Закон справедлив. Мы не можем его изменить.
Джошуа дотронулся до руки Джона.
- Посмотри на мои новые помидоры. Лучшие из всех, что я вырастил. Уже
совсем поспели.
Он сорвал один, самый спелый и красный, и протянул Джону. Джон взял
его в руки и почувствовал гладкую, теплую кожицу и под ней -
переливающийся сок.
- Они вкуснее всего прямо с куста. Попробуй.
Джон поднес помидор ко рту, вонзил в него зубы и проглотил сочную
мякоть.
- Ты что-то хотел сказать?
Джон помотал головой.
- Ты так и не был у меня, с тех пор как узнал, - сказал Джошуа. - Это
потому, что ты считал себя виноватым: ведь я должен умереть, чтобы вы
могли иметь ребенка. Да, это тяжело - и для вас тяжелее, чем для меня. И
ты бы не пришел, если бы не произошло что-то важное.
Джон не ответил.
- А сегодня ты вспомнил, что можешь поговорить со мной. Ты часто
приходил поговорить со мной, потому что помнил наш первый разговор, когда
ты был еще мальчишкой.
- Я тогда нарушил закон, - сказал Джон, - я пришел воровать помидоры.
И вы поймали нас с Джо.
- А я нарушил закон сейчас, - сказал Джошуа, - когда дал тебе этот
помидор. Это не мой помидор и не твой. Я не должен был его давать, а ты не
должен был его брать. Но я нарушил закон потому, что закон основан на
разуме, а от одного помидора разум не пострадает. Каждый закон должен
иметь разумный смысл, иначе он не нужен. Если смысла нет, то закон не
прав.
- Но нарушать закон нельзя.
- Послушай, - сказал Джошуа. - Помнишь сегодняшнее утро?
- Конечно.
- Посмотри на эти рельсы - рельсы, идущие по стене.
Джон посмотрел и увидел рельсы.
- Эта стена до сегодняшнего утра была полом.
- А как же стеллажи? Ведь они...
- Вот именно. Так я и подумал. Это первое, о чем я подумал, когда
меня выбросило из постели. Мои стеллажи! Мои чудные стеллажи, висящие там,
на стене, прикрепленные к полу! Ведь вода выльется из них, и растения
вывалятся, и все химикаты зря пропадут! Но так не случилось.
Он протянул руку и ткнул Джона пальцем в грудь.
- Так не случилось, и не из-за какого-нибудь определенного закона, а
по разумной причине. Посмотри под ноги, на пол.
Джон посмотрел на пол и увидел там рельсы - продолжение тех, что шли
по стене.
- Стеллажи прикреплены к этим рельсам, - продолжал Джошуа. - А внутри
у них - ролики. И, когда пол стал стеной, стеллажи скатились по рельсам на
стену, ставшую полом, и все было в порядке. Пролилось немного воды, и
пострадало несколько растений, но очень мало.
- Так было задумано, - сказал Джон. - Корабль...
- Чтобы закон был справедлив, - продолжал Джошуа, - он должен иметь
разумное основание. Здесь было основание и был закон. Но закон - это
только напоминание, что не нужно идти против разума. Если бы было только
основание, мы бы могли его забыть, или отрицать, или сказать, что оно
устарело.
1 2 3 4 5 6 7