Она живет на нашей улице, совсем
рядом. Хорошо помню день, когда она стала нашей соседкой, это еще в
тридцать третьем. Тяжелые были времена, можете мне поверить..." И
продолжала щебетать, понимаешь, как обычно щебечут старушки. А я стою как
дура, смотрю на пустые стулья и не понимаю, как тут поступить. И, Марк, не
знаю, права я была или нет, но я сказала. "Здравствуйте, миссис Смит. Рада
с вами познакомиться". И представляешь, что случилось потом?
- Не представляю, конечно.
- Старушка добавила самым обычным тоном, между прочим, будто речь шла
о чем-то совершенно естественном; "Понимаете, мисс Эванс, миссис Смит
умерла три года назад. Ну как по-вашему, не славно ли с ее стороны, что
она заглянула ко мне сегодня?
- Да разыграла тебя твоя старушка! Некоторые из них с возрастом
становятся очень лукавыми.
- Нет, не думаю. Она познакомила меня со всеми своими гостями. Их
было шесть или семь, и все до одного - мертвецы.
- Но она-то была счастлива, воображая, что у нее полно гостей. Тебе,
в конце концов, какая разница?
- Все равно это было ужасно, - заявила Джо-Энн.
Пришлось выпить еще по одной, чтобы смыть ужас. А бармен Джо не
унимался:
- Ну видели ли вы когда-нибудь что либо подобное? Сегодня здесь хоть
из пушки стреляй - все равно никого не заденешь. Обычно в этот час у
стойки очередь выстраивалась, и редко когда выпадал скучный вечер, чтоб
никто ни с кем не подрался, - хотя, как вам известно, у меня приличное
заведение...
- Конечно, конечно, - перебил я. - Садись-ка с нами и выпей за
компанию...
- Не надо бы мне пить, - засомневался Джо. - Пока торговля не
кончилась, бармен не должен разрешать себе ни рюмки. Но сегодня мне так
паршиво, что я, пожалуй, поймаю вас на слове, если вы не передумали.
Он потопал к стойке, достал бутылку и стакан для себя, и мы выпили
еще, а потом еще.
На перекрестке, тянул свое Джо, всегда было такое хорошее место -
дело шло с самого утра, в полдень большой наплыв, а уж к вечеру яблоку
негде было упасть. Но вот недель шесть назад торговля начала засыхать на
корню и теперь, по сути, прекратилась совсем.
- И так по всему городу, - жаловался он, - в одних местах чуть
получше, в других похуже. А здесь у меня едва ли не хуже всех. Прямо не
знаю, что на людей нашло...
Мы ответили, что тоже не знаем. Я выудил их кармана какие-то деньги,
оставил их на столе, и мы удрали. На улице я предложил Джо-Энн поужинать
со мной, но она отказалась на том основании, что уже договорилась играть в
бридж в клубе. Я завез ее домой и поехал к себе.
В редакции надо мной частенько подтрунивали: чего это ради я решил
поселиться так далеко от города, - но мне загородная жизнь нравилась.
Домик мой обошелся мне дешево и уж во всяком случае был лучше, чем парочка
тесных комнатенок в третьеразрядном отеле - а оставайся я в городе, ни на
что лучшее я бы рассчитывать не мог.
Соорудив себе на ужин бифштекс с жареной картошкой, я спустился к
причалу и выгреб на озеро, правда, недалеко. И просто посидел в лодке,
глядя, как по всему берегу перемигиваются освещенные окна, и впитывая
звуки, каких днем не услышишь: проплыла ондатра, тихо перекрякиваются
утки, а то вдруг шлепнула хвостом выпрыгнувшая из воды рыба.
Было холодновато, и какое-то время спустя я подгреб обратно к
причалу, размышляя о том, сколько еще всякой всячины надо успеть до
прихода зимы. Лодку надо проконопатить, просмолить и покрасить, да и
самому домику слой свежей краски не повредит, если только у меня дойдут до
этого руки. Зимние вторые рамы - две из них нуждаются в новых стеклах, а
по совести надо бы еще и прошпаклевать их все до одной. Труба на крыше -
никуда не денешься, надо заменить кирпичи, которые в этом году выбило
ураганом. И еще не забыть поставить утепляющие прокладки на входную дверь.
Я немного посидел почитал, затем отправился на боковую. Перед сном
мне мимолетно вспомнились две старушки - одна счастливая в своих
фантазиях, другая упокоенная в могиле.
На следующее утро я первым делом свалил с плеч колонку о фондах
призрения. Затем взял из библиотеки энциклопедию и усвоил кое-что про
магнетизм. Ведь прежде чем увидеться с этим умником из университета,
следует получить хоть какое-то представление о предмете разговора.
Однако я мог бы и не тревожиться - доктор Томас оказался вполне
свойским парнем. Мы славно посидели и потолковали. Он рассказал мне про
магнетизм, а когда выяснилось, что я живу на озере, мы поговорили о
рыбалке и к тому же нашли общих знакомых, так что все прошло очень хорошо.
Кроме одного - статьей здесь и не пахло. Все, что я из него выжал,
это неопределенное:
- Может, что-нибудь и получится, но не раньше чем через год. Как
только это произойдет, я дам вам знать. - Такие посулы я тоже слыхивал,
так что попытался связать его обещанием. И он сказал: - Обещаю, вы узнаете
о результатах первым, раньше всех остальных.
Пришлось тем и ограничиться. Нельзя же требовать от человека, чтоб он
подписал по такому поводу формальный контракт.
Я уже искал случай откланяться, однако почуял, что он еще не все
сказал. И задержался еще немного - не каждый день находишь кого-то, кто
искренне хочет с тобой поговорить.
- Да, я определенно думаю, что статья будет, - он говорил и выглядел
озабоченным, словно боялся, что ни черта не будет. - Я же вгрызался в эту
проблему годами. Магнетизм - одно из явлений, о которых мы до сих пор мало
что знаем. Когда-то мы ничего не знали об электричестве, да и сегодня не
разобрались до конца во всем, что с ним связано. Но кое-что мы все-таки
выяснили, а раз выяснили, то запрягли электричество в работу. Что-то
подобное может произойти и с магнетизмом - если только мы установим
основные закономерности...
Тут он запнулся и посмотрел мне прямо в глаза.
- Вы в детстве верили в домовых? - вопросик застал меня врасплох, и
от него это, надо полагать, не укрылось. - Ну в таких маленьких вездесущих
помощников? Если ты им понравишься, они с радостью сделают за тебя все,
что угодно, а от тебя требуется только одно - выставлять им на ночь плошку
с молоком...
Я ответил, что читал такие байки и, наверное, в свое время принимал
их за чистую монету, хотя в данный момент поклясться в том не могу.
- Будь я в силах поверить в такое, - заявил он, - я бы решил, что
здесь в лаборатории завелись домовые. Кто-то или что-то переворошил или
переворошило мои заметки. Я оставил их на столе, водрузив на них
пресс-папье, а на следующее утро они оказались разбросаны и частично
сброшены на пол.
- Возможно, уборщица? - предположил я.
Он усмехнулся:
- Я здесь сам себе уборщица.
Мне показалось, что он высказался, и я, в общем, недоумевал, к чему
вся эта болтовня про заметки и домовых. Я потянулся за шляпой - и тут он
решился поставить точки над "i".
- Вся соль в том, что два листочка остались под пресс-папье. Один из
них оказался тщательно сложен пополам. Я уже вознамерился бросить их в
общую кучу, чтоб рассортировать заметки когда-нибудь потом, но в последний
момент все-таки прочел то, что было записано на этих двух листках. - Он
глубоко вздохнул. Понимаете, две отрывочные записи, которые я по своей
инициативе, наверное, никогда не связал бы друг с другом. Иногда мы
странным образом не видим того, что у нас под носом, смотрим на предмет с
такого близкого расстояния, что не можем его разглядеть. Так и тут - два
листка по какой-то случайности оказались вместе. Да еще один из них сложен
пополам и второй вложен в первый, и это подсказало мне идею, до какой я бы
иначе не додумался. С тех самых пор я работаю именно в этом направлении и
питаю надежду, что работа может увенчаться успехом.
- И когда это случится...
- Я вам сообщу.
Я взял шляпу и откланялся. И по дороге в редакцию от нечего делать
размышлял о домовых.

Только-только я вернулся в редакцию и решил побездельничать
часок-другой, как старику Дж.Х., нашему издателю, приспичило закатиться в
отдел с одним из эпизодических визитов доброй воли. Дж.Х. - напыщенный
пустозвон, не сохранивший ни грана честности. Он знает, что нам известно
об этом, и мы знаем, что ему известно наше мнение, и все равно он
продолжает ломать комедию, изображая из себя нашего доброго товарища, да и
мы с ним заодно.
Он задержался подле моего стола, хлопнул меня по плечу и изрек зычно,
так что голос раскатился по всей комнате:
- Ты потрясающе ведешь тему муниципальных фондов призрения, мой
мальчик. Просто потрясающе.
Чувствуя себя последним идиотом и борясь с тошнотой, я встал и
промямлил.
- Благодарю вас, Дж.Х. Это очень любезно с вашей стороны.
Что от меня и требовалось. Почти священный ритуал. Сграбастав мою
ладонь, а другую руку возложив мне на плечо, он удостоил меня энергичным
рукопожатием и сжал плечо чуть не до боли. И будь я проклят, если у него
не увлажнились глаза, когда он объявил мне:
- Продолжай в том же духе, Марк, просто делай свое дело. Ты никогда
об этом не пожалеешь. Мы можем не показывать этого демонстративно, но мы
ценим честную работу и преданность газете. И каждодневно следим за тем,
что делает каждый из вас.
С этими словами он бросил меня, будто обжегшись, и отправился
приветствовать других.
Я опустился на стул, понимая, что остаток дня отравлен. Ежели я
заслужил похвалу вообще, то предпочел бы, чтоб меня похвалили за что
угодно, только не за фонды призрения. Паршивая колонка, я сам сознавал,
что паршивая. И Пластырь сознавал, и все остальные. Никто не попрекал меня
тем, что она паршивая, - никому на свете не удалось бы выжать из фондов
призрения ничего иного, эти статейки обречены быть паршивыми. Но душу мне
происшедшее все равно не грело.
И еще во мне зародилось неприятное подозрение, что старик Дж.Х.
каким-то образом пронюхал о запросах, которые я разослал в полдюжины
других газет, и дал мне мягко понять, что осведомлен об этом и что лучше
бы мне поостеречься.
Перед полуднем ко мне подступился Стив Джонсон - он ведет в нашей
лавочке медицинские темы наряду со всеми прочими, какие Пластырю
заблагорассудится ему всучить. В руках он держал пачку вырезок и выглядел
озабоченным.
- Очень совестно просить тебя об одолжении, Марк, и все-таки не
согласишься ли ты меня выручить?
- Ну о чем речь, Стив!
- Речь об операции. Я должен бы проверить, как там дела, но не
успеваю. Надо нестись в аэропорт брать интервью. - Он плюхнул вырезки мне
на стол. - Тут все изложено.
И умчался за своим интервью. А я перебрал вырезки и вчитался в них.
Да, история была из тех, что берут за душу. Мальца всего-то трех лет от
роду приговорили к операции на сердце. К операции сложной, за какую до
того брались лишь самые знаменитые хирурги в больших больницах Восточного
побережья, да и вообще ее делали считанное число раз и никогда - пациентам
столь юного возраста.
Трудно было заставить себя поднять телефонную трубку и позвонить: я
почти не сомневался в том, что именно мне ответят. Я все-таки пересилил
себя и, разумеется, нарвался на неприятности, каких следует ждать
непременно, когда пытаешься что-то выяснить у медицинского персонала, -
словно они стерильно чисты, а ты грязная дворняжка, норовящая пролезть к
ним со всеми своими блохами. Однако в конце концов я добрался до кого-то,
кто сказал мне, что малец, вероятно, выживет и что операция, по-видимому,
прошла успешно.
Тогда я набрался смелости и позвонил хирургу, проводившему операцию.
Должно быть, я застал его в счастливую минуту, и он не отказался снабдить
меня подробностями, каких мне недоставало.
- Вас, доктор, надо поздравить с успехом, - сказал я, и вот тут он
впал в раздражительность.
- Молодой человек, - сказал он, - при операциях такой сложности руки
хирурга - это всего лишь один фактор. Есть великое множество других
факторов, которые никто не вправе считать своей личной заслугой. -
Внезапно его голос зазвучал устало и даже испуганно. - Произошло чудо. - И
после паузы: - Только не вздумайте ссылаться на эти мои слова!
Последнюю фразу он произнес на повышенных тонах, почти прокричал в
трубку.
- Даже не подумаю, - заверил я.
А после этого снова позвонил в больницу и поговорил с матерью
мальчика.

Статья вышла что надо. Мы успели тиснуть ее в местном выпуске
четырьмя колонками на первой полосе, и даже Пластырь слегка смягчился и
поставил мою подпись вверху под заголовком.
После обеда я подошел к столу Джо-Энн и застал ее в растрепанных
чувствах.
1 2 3 4 5