.. (Любуется шариком.) Ах, девятнадцатый век, тихий, неторопливый девятнадцатый век! При моем отце, Бирайя Хенише, «Глобус компани» расширила и ассортимент товаров, и обороты: она ставила на науку и росла вместе с веком. И теперь: покупайте масс-спектрографы «Глобус компани»! Покупайте лабораторное оборудование для физических исследований «Глобус компани»!
Г о л д в и н (смотрит на него с любопытством). Именно поэтому вы изучали физику, сенатор?
Х е н и ш. Да. Я всегда считал непрочным положение дельцов, которые ничего не смыслят в своих товарах. Такие рано или поздно прогорают, ибо им приходится доверять специалистам... Конечно, я мог бы стать физиком-профессионалом — но зачем? В сущности, разница между специалистом и спекулянтом невелика. Спекулянт наживается на том, что знает: где дешево купить и где дорого продать, то есть на своих знаниях. Ученый наживается на том же...
Ф р е н к. А вы садист, Хениш!
X е н и ш. Тихо, парень, тихо! Кстати, о физике, профессор: сегодняшний опыт, конечно, не дал утешительных результатов?
Г о л д в и н. Нет.
Х е н и ш. А когда ожидаются результаты?
Г о л д в и н. Об этом я определенно могу сказать только через полгода, когда закончим предварительные опыты.
Х е н и ш. А не хватит ли прикидываться, док? Здесь все свои. И все всё знают.
Г о л д в и н (с досадой). Не понимаю, что вам угодно от меня, сенатор!
Х е н и ш. Вот как... Постой! Френк, разве он ничего не знает?
Ф р е н к. Нет. Ушли бы вы отсюда, сенатор...
X е н и ш. Вот это да! (Хохочет.) Вот это да! Ну и ну! Ай да Френк, молодчага, ловкач! Обвести — и кого? Профессора Бенджамена Голдвина, физика с мировым именем, Нобелевского лауреата! И на чем? На физике! Ты далеко пойдешь, мой мальчик!
Ф р е н к. Ушли бы вы, Хепиш...
Г о л д в и н. В чем дело, Френк? Что здесь происходит?
Х е н и ш. Тихо, парень. Я сам. Дело в том, док, что исходные данные, с которых начиналась работа: будто русские ведут исследование по управлению свойствами ядер с применением нейтрин и что они заслали к нам агента — ложны. Они сфабрикованы полковником Клинчером при деятельном участии вашего верного ассистента и заместителя по экспериментальной части доктора Френсиса Гарди. Просто полковнику Клинчеру очень хотелось стать генералом, а Френку... наверно, ворочать большими делами в науке. Да, Френк?
Клинчер вдруг встает, вынимает пистолет, делает шаг вперед, подносит дуло к виску.
Г о л д в и н. Генерал, что с вами?! Опомнитесь!
X е н и ш. Тс-с... Не мешайте, это же интересно!
Все в оцепенении смотрят на Клинчера. Тот рассчитывал, что кто-нибудь бросится отнять пистолет, и сейчас стоит, растерянно и умоляюще переводя глаза с Голдвина на Френка, затем на Хениша.
Х е н и ш. Слушайте, сержант, или стреляйтесь, или не отвлекайте нас от разговора.
Клинчер опускает пистолет, снова подносит его к фуражке. Дуло ходит ходуном. Наконец, не выдерживает, всхлипывает, убегает в свой кабинет.
Никакого чувства юмора у человека! Вы думаете, он делал эти жесты от стыда? От боязни потерять честь? Как бы не так! Просто он понял, что отныне нет генерала Клинчера — хозяина жизни, а есть Клинчер — мой слуга. Это неприятно, что и говорить. Но такова суровая действительность.
Г о л д в и н. И что же вы намерены предпринять?
X е н и ш. Я? Ничего. Представьте: ровным счетом ничего.
Г о л д в и н. Не понимаю. Если вы считаете, что наш проект... м-м... афера, ваш долг как сенатора разоблачить ее.
Х е н и ш (улыбается). Мой долг как сенатора... Ах, профессор! Ах, милый, наивный девятнадцатый век! Как вы считаете: для чего существуют больницы? Институты? Правительства?
Г о л д в и н (сердито). В больницах лечат людей, в институтах познают новое и применяют его в интересах общества. Правительства же организуют жизнь страны... Не понимаю, зачем вы меня это спрашиваете!
X е н и ш. Вы не правы, профессор. Ах, как вы не правы! Больницы, институты, правительства, равно как и газеты, политические партии, армии, фирмы, — существуют для того, чтобы быть больницами, институтами, правительствами, газетами, партиями, армиями... Чтобы люди, сотрудничающие в них, могли зарабатывать, преуспевать, властвовать, наслаждаться жизнью. Зачем же я буду нарушать этот установленный богом порядок? Работайте. Исследуйте! Приводите в суеверный трепет дельцов и чиновников размахом опытов. Я полагаю, что в скором времени акции компаний, загруженных оборонными заказами, начнут падать. Еще бы — сам Голдвин играет на понижение! А через год-другой, когда ваши исследования окончатся ничем, отчетом на полку — акции резко подпрыгнут. Но уже не этих фирм, а «Глобус компани»! И тогда... тогда значение «Глобус компани» будет соответствовать ее названию, а?
Г о л д в и н. М-м... не понимаю, зачем вы говорите это нам сейчас? Могли бы повременить до тех пор, пока... вы правы, так может статься — наша работа окончится ничем. Вы не находите, что ваше поведение... м-м... несколько непристойно?
Х е н и ш. Профессор, вы задали мне вопрос, эквивалентный извечному «в чем смысл жизни?». Действительно — в чем? Мудрецы не знают. Я не мудрец, но я знаю: в том, чтобы победить и насладиться победой! Сегодня день моей победы — умной, хорошо рассчитанной победы. И я могу позволить себе ту роскошь, которую не позволяют себе ни монархи, ни президенты: быть самим собой! Потому что — какой я ни есть, как бы вы ко мне ни относились — я хозяин положения. Я! И вы должны знать: теперь вы работаете на меня. (Он прогуливается по приемной с шариком в руке — сытенький и наглый. Он — хозяин, стесняться нечего. Может даже звучно отрыгнуть при всех.)
Г о л д в и н. Да... понимаю: вам нечего бояться разоблачений с моей стороны. М-м... но вот что. Негласной целью наших исследований, если хотите, мечтой... — впрочем, что вам до мечты! — было найти способ нейтрализовать ядерное оружие. Разве вы не заинтересованы в этом — просто как человек? Вы осведомлены о запасах ядерного оружия на Земле и отлично знаете, что живых после этой войны не будет.
X е н и ш. На Земле, профессор. Только на Земле! И этот вариант учтен. Еще лет восемь-десять мир пробалансирует в нынешнем неустойчивом равновесии. А за это время вы... собственно, не вы, а подобные вам «корифеи» в области ракет — создадут для нас отменные космические ковчеги: с атомными двигателями, запасами на многие годы, со всеми удобствами. Построят внеземные станции. А за это мы вас — не всех, конечно, наиболее достойных — пустим в эти ковчеги, когда на Земле станет жарко. И пусть будет, что будет! Со стороны это, пожалуй, будет выглядеть даже красиво...
Ф р е н к. А остальные?
Х е н и ш. А что — остальные! Нам должно быть так же мало дела до них, мой мальчик, как им до нас... Нет, я, конечно, никому не желаю зла. Надеюсь, вы не разделяете взгляды красных: каждый состоятельный человек — этакий мировой злодей? Господи, какой же я злодей! Я даже в войну никого не убил и не ранил. Я просто продаю свои товары: резиновые шарики, термостаты, синхротроны, масс-спектрографы. Ну, скоро буду приторговывать атомными подлодками и ракетами, поскольку есть спрос. Нынешняя ситуация в мире — отличная реклама для этих товаров. Но никакого злодейства нет.
Г о л д в и н. Нет — если не считать «рекламы» —способа заставить людей покупать то, что им не нужно. То, что человеку нужно, он и без рекламы купит.
Х е н и ш (строго). А вот это уже опасные мысли, профессор Голдвин. Если вы рассчитываете благополучно работать у меня, советую вам держать их при себе! Впрочем, мне пора. (Поворачивается к двери.) Всего доброго, док! Пока, Френк, гляди веселей. Ты можешь рассчитывать на место в атомном ковчеге, папаша Эд тебя не забудет.
(Уходит.)
Молчание.
Г о л д в и в. Френк, это правда?
Ф р е н к. Да... то есть, собственно, нет... то есть, я хотел... Конечно, я ни одной минуты не считал Ила шпионом, не такой он человек. Но я подумал: можно использовать ситуацию, развернуть как следует наши работы по нейтрино. (С отчаянием.) Бен, ну почему они... эти лавочники — могут использовать любые обстоятельства для своей выгоды! Почему мы это не можем?
Г о л д в и в (с некоторым удивлением). А я-то думал, что знаю вас, доктор Гарди... (Опускает голову.) Боже, какой позор! Какой стыд! Я — старый человек, который только и хотел, что честно дожить, — отдал свое имя, свои знания... И для чего? Чтобы один полковник стал генера-лом, один делец нажил миллиарды... и один ассистент моей кафедры стал заместителем директора Центра с окладом 30 тысяч долларов в год. Боже мой...
Ф р е н к (зло). А вам не кажется, что так было всегда, Бен! Всегда на наших знаниях наживались и преуспевали другие. Потому что преуспевают лишь те, кто умеет любую ситуацию применить к своей выгоде. Вот и я хочу, чтобы мы использовали...
Г о л д в и н. Уходите.
Ф р е н к. Не только для себя, Бен, нет! Ведь идея-то правильная. Вы же знаете: это возможно. Ну, трудно, ну, не получается — никогда не бывает, чтобы сразу получалось! Но если бы мы по-прежнему сидели в двух комнатах в Беркли, убивали все время на размещение заказов и поиски оборудования — разве было бы лучше? Кстати, Бен, у меня есть идея опыта, я хотел бы обсудить ее с вами: что, если комбинировать реакторы с плазменными генераторами...
Г о л д в и н. Уходите!
Ф р е н к. Ну... Не надо так, Бен. Что вы делаете? Вы же сами толкаете меня к ним.
Г о л д в и н (встает). И проваливайте к ним! Вы с этим Хенишем родственные натуры. И не смейте больше называть меня «Бен»! Я не в силах выгнать вас из Центра... Ну, куда мне: у вас теперь связи, влияние, папаша Эд! Но я вас знать не хочу. Идите к ним, к черту, к дьяволу, занимайтесь, чем хотите, стройте свое благополучие на чужих репутациях и знаниях...
Ф р е н к (умоляюще). Но, профессор... но, Бен!
Г о л д в и н. Имейте хоть сейчас человеческое достоинство, доктор Гарди. Уходите прочь!
Ф р е н к, понурив голову, уходит.
Г о л д в и н (берет журнал, идет в свой кабинет. Оста навливается, беспомощно разводит руками). Вот теперь я совсем один...
Затемнение
Картина третья
В правой стороне сцепы луч прожектора выделяет фигуру Г о л д в и н а. Он ходит по кабинету. Голос его слышен теперь из динамика — это голос его раздумий.
Г о л о с Г о л д в и н а. Когда работаешь, как-то забываешь, что вокруг — люди. А они есть, они живут и поступают... Ах, Френк, как ты мог! Что же теперь будет? Неужели этот недоучка прав, и мы ничего не достигнем? Будут накапливаться ядерные заряды... А потом рваться, жечь все и вся. Он прав — правотой посредственности: чего нет, того не может быть. И мне нечего возразить ему. Нет главного открытия, главного знания о ядре. Любое исследование начинается с открытия, а я начал до открытке. Поддался иллюзии... Но теперь я должен его сделать, должен! Но — как? Да, похоже, что именно нейтрино переносят энергию от среды к ядрам и от ядер к среде. Переносят... Как? Берут и переносят... Слова, слова, пустые слова! Нет, не могу, не могу...
Затемнение справа. В левой частя сцены прожектор освещает фигуру Ш а р д е ц к о г о. Он — в своем кабинете — пишет на доске формулы реакций, уравнений. Стирает, снова пишет. Кладет мел.
Г о л о с Ш а р д е ц к о г о. Нет, и этот путь никуда не ведет. (Стирает формулы.) Но какой? (Ходит по кабинету.) Попробуем еще раз. С самого начала... Когда-то возникли частицы, атомы, звезды, планеты. Зачем? Основной целью природы не было создание атомов. Э, вообще у природы не было и нет никаких целей! Да и никакой природы нет, это понятие — вариант бога. Есть развивающаяся материя... Даже не так: изменяющаяся материя. Если системы Усложняются — это развитие, упрощаются — деградация... И сама материя не дана нам в ощущениях, иначе бы мы все о ней знали. Мы ощущаем лишь изменения в ней, процессы... И основным процессом в материи есть стремление к устойчивости всех возникающих систем. Стремление... Кто стремится? Куда? Как бессильны слова! Просто: существует то, что устойчиво. Существует то, что существует... опять масло масляное! (Садится на стул, обхватывает голову.) Тяжело. Ах, как тяжело... Попробуй осмыслить то, для чего нет слов! Ну, давай еще раз: имеется процесс обмена энергией между ядром и средой. И он связан с нейтринами...
Затемнение слева. Освещается мечущийся по кабинету Г о л д в и н.
Г о л о с Г о л д в и н а. Природа выпускала в обращение всякие частицы: устойчивые и неустойчивые. Устойчивые выжили... И что же? Почему? Как? Не знаю. Я ничего не знаю! В природе все устроено либо дурацки просто, либо гениально просто — мы же слишком умны и слишком посредственны... (Трет щеки ладонями.) Я ничего не понимаю! Я стар, устал и напуган. Мне страшно: а вдруг от моей мысли зависит — быть миру или не быть? Безумный мир! Разве можно на одного человека взвалить такую ответственность?! Что я могу?!
Затемнение справа. Прожектор освещает Ш а р д е ц к о г о. Он стирает записи с доски, отходит.
Г о л о с Ш а р д е ц к о г о. И это не то. Ядра, частицы, моменты, кванты... привычные понятия, в которые я вкладываю более глубокий смысл, чем он в них есть. Надо что то совсем иное. Что-то совсем новое и ни с чем не сообразное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Г о л д в и н (смотрит на него с любопытством). Именно поэтому вы изучали физику, сенатор?
Х е н и ш. Да. Я всегда считал непрочным положение дельцов, которые ничего не смыслят в своих товарах. Такие рано или поздно прогорают, ибо им приходится доверять специалистам... Конечно, я мог бы стать физиком-профессионалом — но зачем? В сущности, разница между специалистом и спекулянтом невелика. Спекулянт наживается на том, что знает: где дешево купить и где дорого продать, то есть на своих знаниях. Ученый наживается на том же...
Ф р е н к. А вы садист, Хениш!
X е н и ш. Тихо, парень, тихо! Кстати, о физике, профессор: сегодняшний опыт, конечно, не дал утешительных результатов?
Г о л д в и н. Нет.
Х е н и ш. А когда ожидаются результаты?
Г о л д в и н. Об этом я определенно могу сказать только через полгода, когда закончим предварительные опыты.
Х е н и ш. А не хватит ли прикидываться, док? Здесь все свои. И все всё знают.
Г о л д в и н (с досадой). Не понимаю, что вам угодно от меня, сенатор!
Х е н и ш. Вот как... Постой! Френк, разве он ничего не знает?
Ф р е н к. Нет. Ушли бы вы отсюда, сенатор...
X е н и ш. Вот это да! (Хохочет.) Вот это да! Ну и ну! Ай да Френк, молодчага, ловкач! Обвести — и кого? Профессора Бенджамена Голдвина, физика с мировым именем, Нобелевского лауреата! И на чем? На физике! Ты далеко пойдешь, мой мальчик!
Ф р е н к. Ушли бы вы, Хепиш...
Г о л д в и н. В чем дело, Френк? Что здесь происходит?
Х е н и ш. Тихо, парень. Я сам. Дело в том, док, что исходные данные, с которых начиналась работа: будто русские ведут исследование по управлению свойствами ядер с применением нейтрин и что они заслали к нам агента — ложны. Они сфабрикованы полковником Клинчером при деятельном участии вашего верного ассистента и заместителя по экспериментальной части доктора Френсиса Гарди. Просто полковнику Клинчеру очень хотелось стать генералом, а Френку... наверно, ворочать большими делами в науке. Да, Френк?
Клинчер вдруг встает, вынимает пистолет, делает шаг вперед, подносит дуло к виску.
Г о л д в и н. Генерал, что с вами?! Опомнитесь!
X е н и ш. Тс-с... Не мешайте, это же интересно!
Все в оцепенении смотрят на Клинчера. Тот рассчитывал, что кто-нибудь бросится отнять пистолет, и сейчас стоит, растерянно и умоляюще переводя глаза с Голдвина на Френка, затем на Хениша.
Х е н и ш. Слушайте, сержант, или стреляйтесь, или не отвлекайте нас от разговора.
Клинчер опускает пистолет, снова подносит его к фуражке. Дуло ходит ходуном. Наконец, не выдерживает, всхлипывает, убегает в свой кабинет.
Никакого чувства юмора у человека! Вы думаете, он делал эти жесты от стыда? От боязни потерять честь? Как бы не так! Просто он понял, что отныне нет генерала Клинчера — хозяина жизни, а есть Клинчер — мой слуга. Это неприятно, что и говорить. Но такова суровая действительность.
Г о л д в и н. И что же вы намерены предпринять?
X е н и ш. Я? Ничего. Представьте: ровным счетом ничего.
Г о л д в и н. Не понимаю. Если вы считаете, что наш проект... м-м... афера, ваш долг как сенатора разоблачить ее.
Х е н и ш (улыбается). Мой долг как сенатора... Ах, профессор! Ах, милый, наивный девятнадцатый век! Как вы считаете: для чего существуют больницы? Институты? Правительства?
Г о л д в и н (сердито). В больницах лечат людей, в институтах познают новое и применяют его в интересах общества. Правительства же организуют жизнь страны... Не понимаю, зачем вы меня это спрашиваете!
X е н и ш. Вы не правы, профессор. Ах, как вы не правы! Больницы, институты, правительства, равно как и газеты, политические партии, армии, фирмы, — существуют для того, чтобы быть больницами, институтами, правительствами, газетами, партиями, армиями... Чтобы люди, сотрудничающие в них, могли зарабатывать, преуспевать, властвовать, наслаждаться жизнью. Зачем же я буду нарушать этот установленный богом порядок? Работайте. Исследуйте! Приводите в суеверный трепет дельцов и чиновников размахом опытов. Я полагаю, что в скором времени акции компаний, загруженных оборонными заказами, начнут падать. Еще бы — сам Голдвин играет на понижение! А через год-другой, когда ваши исследования окончатся ничем, отчетом на полку — акции резко подпрыгнут. Но уже не этих фирм, а «Глобус компани»! И тогда... тогда значение «Глобус компани» будет соответствовать ее названию, а?
Г о л д в и н. М-м... не понимаю, зачем вы говорите это нам сейчас? Могли бы повременить до тех пор, пока... вы правы, так может статься — наша работа окончится ничем. Вы не находите, что ваше поведение... м-м... несколько непристойно?
Х е н и ш. Профессор, вы задали мне вопрос, эквивалентный извечному «в чем смысл жизни?». Действительно — в чем? Мудрецы не знают. Я не мудрец, но я знаю: в том, чтобы победить и насладиться победой! Сегодня день моей победы — умной, хорошо рассчитанной победы. И я могу позволить себе ту роскошь, которую не позволяют себе ни монархи, ни президенты: быть самим собой! Потому что — какой я ни есть, как бы вы ко мне ни относились — я хозяин положения. Я! И вы должны знать: теперь вы работаете на меня. (Он прогуливается по приемной с шариком в руке — сытенький и наглый. Он — хозяин, стесняться нечего. Может даже звучно отрыгнуть при всех.)
Г о л д в и н. Да... понимаю: вам нечего бояться разоблачений с моей стороны. М-м... но вот что. Негласной целью наших исследований, если хотите, мечтой... — впрочем, что вам до мечты! — было найти способ нейтрализовать ядерное оружие. Разве вы не заинтересованы в этом — просто как человек? Вы осведомлены о запасах ядерного оружия на Земле и отлично знаете, что живых после этой войны не будет.
X е н и ш. На Земле, профессор. Только на Земле! И этот вариант учтен. Еще лет восемь-десять мир пробалансирует в нынешнем неустойчивом равновесии. А за это время вы... собственно, не вы, а подобные вам «корифеи» в области ракет — создадут для нас отменные космические ковчеги: с атомными двигателями, запасами на многие годы, со всеми удобствами. Построят внеземные станции. А за это мы вас — не всех, конечно, наиболее достойных — пустим в эти ковчеги, когда на Земле станет жарко. И пусть будет, что будет! Со стороны это, пожалуй, будет выглядеть даже красиво...
Ф р е н к. А остальные?
Х е н и ш. А что — остальные! Нам должно быть так же мало дела до них, мой мальчик, как им до нас... Нет, я, конечно, никому не желаю зла. Надеюсь, вы не разделяете взгляды красных: каждый состоятельный человек — этакий мировой злодей? Господи, какой же я злодей! Я даже в войну никого не убил и не ранил. Я просто продаю свои товары: резиновые шарики, термостаты, синхротроны, масс-спектрографы. Ну, скоро буду приторговывать атомными подлодками и ракетами, поскольку есть спрос. Нынешняя ситуация в мире — отличная реклама для этих товаров. Но никакого злодейства нет.
Г о л д в и н. Нет — если не считать «рекламы» —способа заставить людей покупать то, что им не нужно. То, что человеку нужно, он и без рекламы купит.
Х е н и ш (строго). А вот это уже опасные мысли, профессор Голдвин. Если вы рассчитываете благополучно работать у меня, советую вам держать их при себе! Впрочем, мне пора. (Поворачивается к двери.) Всего доброго, док! Пока, Френк, гляди веселей. Ты можешь рассчитывать на место в атомном ковчеге, папаша Эд тебя не забудет.
(Уходит.)
Молчание.
Г о л д в и в. Френк, это правда?
Ф р е н к. Да... то есть, собственно, нет... то есть, я хотел... Конечно, я ни одной минуты не считал Ила шпионом, не такой он человек. Но я подумал: можно использовать ситуацию, развернуть как следует наши работы по нейтрино. (С отчаянием.) Бен, ну почему они... эти лавочники — могут использовать любые обстоятельства для своей выгоды! Почему мы это не можем?
Г о л д в и в (с некоторым удивлением). А я-то думал, что знаю вас, доктор Гарди... (Опускает голову.) Боже, какой позор! Какой стыд! Я — старый человек, который только и хотел, что честно дожить, — отдал свое имя, свои знания... И для чего? Чтобы один полковник стал генера-лом, один делец нажил миллиарды... и один ассистент моей кафедры стал заместителем директора Центра с окладом 30 тысяч долларов в год. Боже мой...
Ф р е н к (зло). А вам не кажется, что так было всегда, Бен! Всегда на наших знаниях наживались и преуспевали другие. Потому что преуспевают лишь те, кто умеет любую ситуацию применить к своей выгоде. Вот и я хочу, чтобы мы использовали...
Г о л д в и н. Уходите.
Ф р е н к. Не только для себя, Бен, нет! Ведь идея-то правильная. Вы же знаете: это возможно. Ну, трудно, ну, не получается — никогда не бывает, чтобы сразу получалось! Но если бы мы по-прежнему сидели в двух комнатах в Беркли, убивали все время на размещение заказов и поиски оборудования — разве было бы лучше? Кстати, Бен, у меня есть идея опыта, я хотел бы обсудить ее с вами: что, если комбинировать реакторы с плазменными генераторами...
Г о л д в и н. Уходите!
Ф р е н к. Ну... Не надо так, Бен. Что вы делаете? Вы же сами толкаете меня к ним.
Г о л д в и н (встает). И проваливайте к ним! Вы с этим Хенишем родственные натуры. И не смейте больше называть меня «Бен»! Я не в силах выгнать вас из Центра... Ну, куда мне: у вас теперь связи, влияние, папаша Эд! Но я вас знать не хочу. Идите к ним, к черту, к дьяволу, занимайтесь, чем хотите, стройте свое благополучие на чужих репутациях и знаниях...
Ф р е н к (умоляюще). Но, профессор... но, Бен!
Г о л д в и н. Имейте хоть сейчас человеческое достоинство, доктор Гарди. Уходите прочь!
Ф р е н к, понурив голову, уходит.
Г о л д в и н (берет журнал, идет в свой кабинет. Оста навливается, беспомощно разводит руками). Вот теперь я совсем один...
Затемнение
Картина третья
В правой стороне сцепы луч прожектора выделяет фигуру Г о л д в и н а. Он ходит по кабинету. Голос его слышен теперь из динамика — это голос его раздумий.
Г о л о с Г о л д в и н а. Когда работаешь, как-то забываешь, что вокруг — люди. А они есть, они живут и поступают... Ах, Френк, как ты мог! Что же теперь будет? Неужели этот недоучка прав, и мы ничего не достигнем? Будут накапливаться ядерные заряды... А потом рваться, жечь все и вся. Он прав — правотой посредственности: чего нет, того не может быть. И мне нечего возразить ему. Нет главного открытия, главного знания о ядре. Любое исследование начинается с открытия, а я начал до открытке. Поддался иллюзии... Но теперь я должен его сделать, должен! Но — как? Да, похоже, что именно нейтрино переносят энергию от среды к ядрам и от ядер к среде. Переносят... Как? Берут и переносят... Слова, слова, пустые слова! Нет, не могу, не могу...
Затемнение справа. В левой частя сцены прожектор освещает фигуру Ш а р д е ц к о г о. Он — в своем кабинете — пишет на доске формулы реакций, уравнений. Стирает, снова пишет. Кладет мел.
Г о л о с Ш а р д е ц к о г о. Нет, и этот путь никуда не ведет. (Стирает формулы.) Но какой? (Ходит по кабинету.) Попробуем еще раз. С самого начала... Когда-то возникли частицы, атомы, звезды, планеты. Зачем? Основной целью природы не было создание атомов. Э, вообще у природы не было и нет никаких целей! Да и никакой природы нет, это понятие — вариант бога. Есть развивающаяся материя... Даже не так: изменяющаяся материя. Если системы Усложняются — это развитие, упрощаются — деградация... И сама материя не дана нам в ощущениях, иначе бы мы все о ней знали. Мы ощущаем лишь изменения в ней, процессы... И основным процессом в материи есть стремление к устойчивости всех возникающих систем. Стремление... Кто стремится? Куда? Как бессильны слова! Просто: существует то, что устойчиво. Существует то, что существует... опять масло масляное! (Садится на стул, обхватывает голову.) Тяжело. Ах, как тяжело... Попробуй осмыслить то, для чего нет слов! Ну, давай еще раз: имеется процесс обмена энергией между ядром и средой. И он связан с нейтринами...
Затемнение слева. Освещается мечущийся по кабинету Г о л д в и н.
Г о л о с Г о л д в и н а. Природа выпускала в обращение всякие частицы: устойчивые и неустойчивые. Устойчивые выжили... И что же? Почему? Как? Не знаю. Я ничего не знаю! В природе все устроено либо дурацки просто, либо гениально просто — мы же слишком умны и слишком посредственны... (Трет щеки ладонями.) Я ничего не понимаю! Я стар, устал и напуган. Мне страшно: а вдруг от моей мысли зависит — быть миру или не быть? Безумный мир! Разве можно на одного человека взвалить такую ответственность?! Что я могу?!
Затемнение справа. Прожектор освещает Ш а р д е ц к о г о. Он стирает записи с доски, отходит.
Г о л о с Ш а р д е ц к о г о. И это не то. Ядра, частицы, моменты, кванты... привычные понятия, в которые я вкладываю более глубокий смысл, чем он в них есть. Надо что то совсем иное. Что-то совсем новое и ни с чем не сообразное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12