Потому как окончательная победа все равно за ними будет...
- Рубаху снимать, что ли? - бабешка перебивает.
Из новеньких, видно.
- Погоди ты, успеешь растелешиться! - рыгочет Костян. Вот, бабы! Одно на уме - перед мужиками заголяться!
- Да век бы вас, жеребей, не видать!
Огрызается, гляди ты, хоть и беззубая!
- А ну тихо! - Казбек вдоль ряда с кабелюкой своей прохаживается. Молчать-лять! Сычас ынструктаж будит!
- Опя-ять... - тихий вздох.
- Кто сказал?!
Взметнулся Казбек и дубину свою поднял. Все молчат, хоть голос точно Костянов был, я-то не ошибусь.
У Казбека глаз черный, так и сверлит в душу. Да мы сверленые уж, не зыркай! Походил туда-сюда и в кабинку:
- Давай, отец!
Из кабинки - где только прятался там! - выступает степенно старичок. Просто старичок, без названия. Старичка этого все, кто Казбекову вытяжку посещает, знают хорошо, но ни имени его, ни фамилии никогда не слышали. Старичок - и все. Блаженный он какой-то, несет вечно непонятное, вроде как я про темные силы. Но у меня-то - служение, а он так просто, по скудоумию. Для чего Казбеку такой старичок, неизвестно. А спрашивать - себе дороже, Казбек вопросов не любит. Да и не для того мы сюда ходим, чтобы вопросы спрашивать. Сказано инструктаж - сиди, слушай.
Старичок, из кабинки выйдя, поправляет поясок на лохмотьях и затягивает козлетоном:
- Добыча наша велика и тяжела. Вкуса кислого, запаха невкусного, но желанней ее нет на свете!..
И мы, как молитву, тянем за ним сто раз повторенные слова:
"...Велика и тяжела. Вкуса кислого, запаха невкусного..."
Плешь они мне проели, эти слова, в шкуру впитались, в печенку, как паразиты, вгрызлись, а понять я их не могу. Повторяю за стариком, как попка:
"...Лежит она, свив тело кольцами, в шкуре мягкая, без шкуры твердая. Если же протянется во всю длину, может убить в одно мгновение. Другая добыча, короткая да толстая, весьма потаенна и тяжела безмерно. Сидит всем выводком в древесном дупле без древа..."
Черт знает, что оно такое... Древесное без древа... масляное без масла. Иначе как молитвой у нас эту галиматью не зовут. Однако что же, наше дело маленькое. Велят повторять - повторяешь:
"...И найдя добычу, что свернулась кольцами, самому сильному бойцу схватить ее за хвост и тянуть. А когда тяжело пойдет в потяг, второму бойцу ухватить возле колец и тянуть за первым, а там и следующему... И так хватать и тащить, зубов не жалея, и бойцов прибавлять, пока вся добыча не потянется..."
Все-таки старичок этот - псих. Чего тащить? Кого хватать? Сроду Казбек такелажными работами не промышлял и никого в грузчики не нанимал. Сейчас уколют, заплатят, и вали куда хочешь, не надо ничего зубами тянуть. Да и какие у нас зубы? Смех один.
Но старичок твердит, старается да приглядывает за каждым, чтобы честно повторяли. В этот раз еще кое-что прибавил в конце. Про пустые какие-то холмы, про тайный лаз, который кто-то охраняет, а кто, я так и не понял. Повторяем мы хором и эти слова, и старичок наконец отвязывается от нас. Снова входит Казбек - уже в перчатках и со шприцом.
- Ну, давай по одному, - командует хмуро...
Господь-вседержитель! Мать Пресвятая Богородица! До чего же больно! Видишь ли Ты? Знаешь ли мою муку? Позвонки мне раздвигает Казбек железными пальцами и втыкает меж ними иглу. А потом! Будто сразу все нутро, от башки до задницы, втягивает в свой шприц и вырывает из тела вместе с иглой. За что мучаешь?! За что терзаешь?! Душу мою высасываешь! Жизнь мою прошлую и будущую всю вытягиваешь из меня, а ее и так уж осталось во мне с гулькин хрен...
...Отлежался я немного на полу, слезы, сопли утер, как мог, и опять-таки сам, без помощи, на ноги поднимаюсь. Живуч все-таки человек. Без рук, без ног, без хребтины - все будет ползать по земле!
Ну и я ползу. Хоть и согнутый в три погибели, зато с деньгами в кулаке. И теперь мне уж не так страшно жить. Теперь мы горю своему поможем, только бы до ларька добрести...
Выползаю из Казбековой будки, а эти все про то же долдонят - где бы чего украсть, чтоб в утиль сдать. Вот паскуды! Человек, может, полжизни прожил за это время, седых волос вдвое прибавил, а они про свой цветмет доспорить не успели!
- А я говорю, не найдешь ржавого гвоздя! - кипятится дед Усольцев. - А найдешь, так с тебя за него рублей пятнадцать слупят!
- Почему не найдешь? - спорит одноглазый какой-то опойка. - Вон на подстанции целый склад медяшки разной. Кабеля, шины, контакты запасные ящиками лежат! Да и в работе там, поди, не одна тонна. Только под током все, не возьмешь.
- А все равно воруют. - Костян голос подает. Он и тут раньше всех успел, растянулся на травке - отлеживается после укола.
- Четвертого начальника охраны меняют на подстанции, - рассказывает, и без толку. С горя уж собак завели на территории.
- Денег некуда девать! - злобится Нинка. - Волкодавов еще за народный счет кормить!
- Не, - говорит Костян, - у них там не волкодавы. А маленькие такие, как их? Тильеры, что ли. Они и стерегут...
Вот он, пустой холм. Какой уж там холм! Гора! И ни отлогости, ни покатости, чтоб наверх забраться. Будто выперло его из земли прямо таким каменно-гладким. Не пророешь его и снизу не подкопаешься. Однако ж нашелся хитрый нос и на этот утес. Проковырял лазеечку! Вот мы через нее сейчас холмик-то изнутри и выпотрошим, чтобы не зря Пустым назывался. Но - не торопясь. Спешить некуда, да и мало ли что? А ну, Вонючка, слетай-ка до угла, посмотри, что там и как...
Самое дурацкое в пустых холмах - это углы. Пока до самого угла не дойдешь, хрен узнаешь, что там за ним. Вонючке одному идти туда никак неохота, трусит парень, но деваться некуда - бежит куда ведено. Без разведки тоже нельзя, понимать должен... Вот добрался, приник к земле, заглядывает за угол... И смотрит. Долго-долго. Ну? Хоть бы знак какой подал, придурок, есть там что или нет? Лежит подлец, отдыхает! Только ножкой сучит, будто почесывается. Ну, я тебе почешусь! Ползи назад, тварь болотная!
Я уж давай звать его потихоньку, а что прикажешь делать?
Ни в какую. Да драть твою в лоб с такими бойцами! Пузан! Тащи его сюда, разведчика хренова!
Покатился Пузан вдоль стенки, а я по сторонам поглядываю. И чем дольше поглядываю, тем гаже мне делается, прям до озноба в брюхе. Голо кругом - ни травиночки, ни кустика. Топчемся тут, под стенкой, как пойманные. Позиция хуже некуда! Линять надо отсюда как можно скорее, а этот гад Вонючка загорать вздумал!
Вот добегает до него Пузан и, к земле даже не припадая, становится рядом. Тоже хорош вояка. Наградил Бог отрядом! Ну давай, тащи его сюда, чего стоишь?!
Нет, и этот не шевелится. Как встал, так и заклинило.
Стоп. А вот это уже неспроста. Что-то там, за углом, есть. Да такое, что лучше бы его не было. Влипли, кажется.
Поворачиваюсь к своим.
- Отходим, быстро!
И вдруг вижу, как глаза у них делаются большие и страшные. Потому страшные, что в них даже не испуг, нет! Жалость. Самих себя жалко. Отпрыгались.
Я не стал и смотреть, что они там такое увидели. Рванул мимо них назад - туда, откуда пришли.
- Врассыпную, сволочи! Чего застыли?!
Нет, не топочут позади. Стоят. Ну, значит, такая их судьба. Теперь каждый сам за себя. Поддаю еще. Главное - до зеленки добраться, а там разберемся, что за новая напасть. И только подумал про травы высокие, безопасные, как услышал позади - бух!
Тяжелое что-то ударило в землю, отскочило и снова - бух!
Ближе.
Значит, за мной.
Огромное, сильное, злое прыжками несется позади, и каждый прыжок все страшнее бьет в землю, вышибает ее из-под ног, не дает бежать. Бух!.. Бух!!. Догоняет!
Резко рву в сторону. По прямой не уйти, до зеленки еще далеко, кругом все та же плешь. Куда? За угол, больше никак. Вокруг пустого холма, а там видно будет. Может, получится где-нибудь незаметно убраться в кусты.
Сзади слышится визг - короткий, задушенный, и сразу поверх - голодное ворчание. Достоялись, придурки! Кто-то их уже жрет!
Но это там, у дальнего угла. А за мной-то что гонится?! Прямо в спину дышит! Значит, не одно? Много их? Куда же я бегу, дурак?! А вдруг там, впереди, - тоже?..
Поздно. Вот он, угол. Я проскакиваю его с разбегу и сразу останавливаюсь. И стою. Торчу, как кусок добычи из земли. Как Пузан и Вонючка - ни взад, ни вперед. Все, отбегался.
Братья-бойцы! Если кому доведется моей памяти хлебнуть... хотя вряд ли от меня чего останется. Но если вдруг все-таки! Хорошенько разглядите то, что я сейчас перед собой вижу. То, что меня сейчас схватит зубами поперек хребта и разжует в кашу. Вот так она выглядит, смерть... Бойтесь ее! И не лезьте в пустые холмы за добы... бы... больно!!!
Ненавижу, кто пьет без понятия! Есть такие. Дай ему ящик водки и бутылку пива, так он не успокоится, пока не выжрет и водку, и пиво, и еще тормозухи добавит. Нет, я не так. Норму свою знаю. После бутылки водки я через пять минут рогами в землю буду дрыхнуть - это уж закон природы. Можно, конечно, в эти пять минут засадить и последнюю бутылку пива, но кайфа уже не почуешь, пока не проснешься. А как проснешься, так сразу поймешь, что это за кайф: намешав водки с пивом, проснуться поутру без капли на опохмел. До этой весны только так и приходилось - все, что есть, разом, давясь, заглотнешь, чтоб врагу не досталось, и валишься, где подкосит. Нате, берите меня тепленького! Способ, конечно, безотказный. У кого ничего нет, у того и украсть нечего. Только два неудобства - не знаешь, где проснешься, и точно знаешь, что опохмелиться будет нечем. Из-за этого и от выпивки половина удовольствия пропадает. Лакаешь как свинья правильно люди говорят! Только ошибаются они. Я человек разумный, с понятием, хоть и пьющий. Если бы у меня было, куда спрятать, я бы обязательно на утро оставлял! Так что не врите, суки, чего не знаете! Я, может, специально для этого и хибару по весне построил, чтобы было где запас сохранить. Нашел кусок жести да кусок толя в гаражах спер, веток в лесопарке наломал, надрал сухостоя вместо соломы и такие хоромы зашалашил на пустыре, любо-дорого! Прямо Ленин в Разливе.
Конечно, если бы кто узнал про утреннюю мою заначку, так разметали бы и солому, и толь, и жесть, а случись, так и плиты бетонные. Люди ж - звери, когда у них жажда. А жажда у них всегда. Потому похмеляюсь я с оглядкой, тайком. Это во-первых. А во вторых... Че-то забыл. С чего я начал-то?.. Да и хрен с ним. Все равно такое редко бывает, чтобы хватило денег и вечером погулять, и утром полечиться. Никогда почти не хватает.
Но в этот раз хватило. Спасибо Казбеку - платит за вытяжки по-царски, хоть и разогнуться потом два дня не можешь. Да нам и не надо! Крыша над головой есть - вот она, над самым носом висит, на ветру качается. Бутылка "Балтики", девятого номера, крепкого, как брага, протекла с утра по измученным жилочкам и успокоила. Для чего же разгибаться? Лежи, отдыхай! Снаружи солнышко жесть прогревает - тепло так, что и спину отпустило, и ногу. Туман в голове, дрема...
Вдруг слышу - вроде как хнычет кто-то. Горько так всхлипывает. Да не дитё и не баба какая-нибудь, а взрослый мужик, по голосу судя. Оно, конечно, тоже не в диковину. Мало ли всякой рвани тут, на пустыре, ночует. И у каждого горе свое или болячка. От той же вытяжки иной раз не то что всхлипнешь - белугой заревешь!
Ладно, думаю, похнычешь - перестанешь. Лежу себе. Только чувствую - не на шутку человек разошелся. Прямо в три ручья обливается! Аж жалко стало. Жалко, что ни черта мне отсюда не видно. Тихонько толь отодвигаю - один хрен, не разглядеть. А он заливается!
- Э! - голос подаю. - Певец! Ты че, в натуре, вшей хоронишь?
Слышу - притих, затаился.
Нет уж, братуха, ты у меня тут не затаивайся. Мне такие соседи даром не нужны. Еще откинет копыта, нюхай потом его...
- Не хочешь разговаривать, так проходи своей дорогой! Чего застрял-то?
Молчит, только шмыгает. Придется все-таки посмотреть, что за зверь...
Выползаю на свет божий из уютного гнезда. В спине, понятно, опять сверло проворачивает, ногу по-живому дерет. А, чтоб те сдохнуть, плаксивому! Вырвал-таки из тепла! Вон захныкал опять. А всей беды-то поди жена заначку отняла...
Обхожу кругом шалашика своего прямо так, на четвереньках, будто пес вокруг будки, только что не на цепи. Вижу - точно, как раз там, где я и думал - в бурьянной канавке позади хибары, - лежит он, дрын с коленками, длинный, худой, плечми трясет да ногой в ботинке рваном по глине елозит. Нет, думаю, ни женой, ни заначкой тут и не пахнет. Такая же пьянь подзаборная, как и я, даже еще горше. Штаны вон обремканы по самую задницу, ноги голые торчат. Да и сверху намотано что-то, больше из дыр, чем из тряпья. Такого-то доходягу даже я могу шугануть!
- Ну, чего развылся тут? - шумлю. - Заткнись!
Дрожит весь, блестит испуганно глазом из-под косм. И хочет рот закрыть, да через губенки стиснутые снова:
- Ыыыы...
- Молчи, мать твою! Задавлю, глиста сопливая!
- Не мо... гу, - икает, - это рефлек-торное...
Ну так бы и съездил по самой гнусавке!
- Еще раз это слово услышу от тебя - не обижайся. Перешибу пополам!
- Не на-до, - всхлипывает, - я не бу-ду.
- С чего воешь-то? С голодухи, что ли?
Головой крутит.
1 2 3 4 5 6 7 8