Высокие старые колеса коснулись земли и зашуршали по ней, как по гигантской зеленой подушке. Этот полет, который был первым в жизни моих пассажиров и тысячным в моей, подошел к концу. Они снова вспомнили, кто они, сказали спасибо и еще несколько восхищенных слов, а затем, уплатив Стью шесть долларов, сели в свой автомобиль и уехали. Я тоже поблагодарил их, сказав, что мне было очень приятно летать с ними, и остался непоколебимо уверенным в том, что все мы надолго запомним этот наш совместный полет.
В эту ночь Стью и я разложили диванные подушки на полу конторы аэропорта и устроились спать вдали от комаров, обложившись бутылками с клубничным лимонадом. Не без удовольствия мы несколько раз «ласково» помянули того фермера, который не пришел, чтобы заплатить нам 25 долларов. Единственным светом, который озарял нашу комнату, был свет солнца, отражаемый настолько яркой луной, что можно было различить цвет нашего биплана.
– Стюарт Сэнди Макферсон, – обратился я. – Что ты за человек?
С каждым днем мне становилось все более очевидно, что маска горделивого спокойствия, которую для приличия носил на себе этот парень, была притворной. Ведь горделивые люди не прыгают с крыла аэроплана на высоте мили над землей и не путешествуют куда глаза глядят по стране для того, чтобы время от времени катать пассажиров. Даже сам Стью явно признал мой вопрос уместным, потому что не увернулся от него.
– Иногда мне кажется, что я сам этого не знаю, – ответил он. – В старших классах я играл в теннисной команде, если это тебе о чем-то говорит. Немного увлекался альпинизмом…
Я удивленно заморгал.
– Ты хочешь сказать, что занимался настоящим альпинизмом? С веревками, крюками и всем остальным специальным снаряжением? Ты поднимался на отвесные скалы или просто ходил пешком по холмам?
– Всего бывало. Мне это очень нравилось. Пока не ударился головой о скалу. Это надолго выбило меня из колеи. Мне еще повезло, что я был привязан к тому парню, что поднимался впереди меня.
– И что, ты болтался над пропастью на конце веревки?!
– Да.
– Не шутишь, парень?!
– Нет. Но потом я перестал ходить в горы и увлекся аэропланами. Кончил летную школу. Летал на Пайпер Кабах.
– Стью! Почему ты никогда не говорил, что умеешь летать? Ну, знаешь! Кто же мог подумать, что ты такого не скажешь!
Мне показалось, что в темноте он пожал плечами.
– Я много ездил на мотоцикле. Мне так нравилось лихо носиться на нем…
– Невероятно, парень!
Приятная сторона привычки мало говорить состоит в том, что когда ты все же начинаешь рассказывать, ты так удивляешь этим людей, что они действительно тебя слушают.
– Но послушай, – сказал я. – Я кое-что знаю об очень скучных занятиях и о людях, которые продались и плывут безвольно по течению, но ты ведь не такой, правда? Ты уже попробовал себя во многих ролях и знаешь, что значит жить по-настоящему. Почему же ты учишься в Солт-Лейк-Сити на зубного врача? Пожалуйста, скажи мне… почему?
Он поставил свою бутылку с лимонадом, громко стукнув ею о пол.
– Этим я обязан своим родителям, – сказал он. – Они заплатили за учебу…
– Твоя обязанность перед родителями состоит в том, чтобы быть счастливым. Разве не так? Они не имеют права заставлять тебя делать то, что помешает тебе искать свое счастье.
– Возможно. – На мгновение он задумался. – Затруднение наверное вот в чем… Идти по проторенному пути, как все, очень легко, не нужно ничего менять. Но если я сверну с него, мне придется идти против течения. И если оно окажется сильнее, кем я тогда буду?
– Ты, Стью? – переспросил я, собираясь вновь заговорить о его школе, но последние слова испугали меня. – А знаешь ли ты, что такое патриотизм? Что, по-твоему, значит это слово?
Последовало молчание, самое продолжительное из всех, свидетелем которых я был в это лето. Парень думал. Сосредоточившись, пытался найти ответ. Но у него ничего не выходило. Я лежал и слышал, как он думает, спрашивая себя, правда ли, что по всей стране в умах молодых людей царит такая же пустота. Если это действительно так, то в будущем нас ждут тяжелые времена.
– Я не знаю, – ответил он наконец, – я не знаю, что… такое… патриотизм.
– Тогда понятно, друг, почему ты боишься течения, – подхватил я. – Весь патриотизм заключается в трех словах. Признательность. Своей. Стране. Ты идешь и занимаешься альпинизмом в горах. Покупаешь мотоцикл гоняешь на нем. Я летаю туда, куда хочу. Пишу о том, о чем хочу. Кроме того, мы можем критиковать наше правительство, если нам покажется, что оно поступает глупо. А теперь скажи мне, как ты думаешь, сколько парней отдали свои жизни за то, чтобы мы с тобой могли жить так, как мы того хотим? Сто тысяч? Миллион?
Стью сидел на подушке, сложив руки за головой, и смотрел в темноту.
– Итак, мы можем пользоваться этой фантастической свободой в течение года, двух лет или пяти, – сказал я, – и говорим при этом: «Спасибо тебе, наша страна!»
В это мгновение я разговаривал не со Стью Макферсоном, а со всеми своими молодыми согражданами, которые могут меня понять, но все еще изнывают от бессмысленности своей жизни, плывя по течению и имея в своем распоряжении эту священную восхитительную несравненную свободу.
Я бы хотел собрать их всех вместе, посадить на корабль и отправить в рабство в далекую страну, чтобы они, объединившись, научились бороться за свою свободу и сами завоевали себе право вернуться домой. Но это было бы насилием с моей стороны, и я бы выступил против той самой свободы, вкусом которой я так бы хотел с ними поделиться! Мне осталось лишь оставить их в покое, жалующимися на свою судьбу, и молиться, чтобы они увидели то, что им по праву принадлежит, раньше, чем страна развалится на куски от их уныния и нерешительности.
Стью молчал. Но мне и не хотелось, чтобы он говорил. В глубине души я молился, чтобы в этой тишине он прислушался и услышал.
Глава 16
К ДЕСЯТИ ЧАСАМ УТРА Иллинойс превратился в раскаленную печь. Трава под нашими ногами была сплошь выжжена. Дул едва ощутимый горячий ветерок, и расчалки издавали низкий звук, словно восточная бамбуковая флейта. Мы сидели в тени под крылом.
– Ладно, Стью-малыш, вот карта. Сейчас я возьму свой нож и запущу в нее. Куда он попадет, туда мы и отправимся.
Я швырнул нож, он завертелся и, к моему удивлению, встрял лезвием прямо в карту. Хорошее предзнаменование. Мы поспешили изучить пробоину.
– Великолепно, – воскликнул я. – Мы должны будем приземлиться прямо на воду Миссисипи. Большое спасибо тебе, нож.
Мы стали снова испытывать судьбу, еще и еще раз, но в результате получили лишь карту, напоминающую решето. Куда бы ни указывал нам нож, всегда находилась причина, чтобы туда не лететь.
Невдалеке от нас остановился автомобиль, из него вышли и направились к нам мужчина и двое ребят.
– Раз они вылезли из машины, то уже почти наши пассажиры, – заметил Стью. – Будем сегодня кого-нибудь катать, или просто улетим?
– Вполне можем их прокатить.
Стью перешел к делу.
– Привет, ребята!
– Это ваш самолет?
– Да, сэр!
– Мы хотим полетать.
– С удовольствием возьмем вас на борт. Вам только нужно пристегнуть вот эту… – он оборвал фразу посредине. – Эй, Дик, гляди! Биплан!
К нам по небу двигалась с запада маленькая точка, рокот ее мотора, словно шепот, был едва различим.
– Стью, это Тревлэйр! Это Спенсер Нельсон! У него таки получилось!
В нас словно бомба разорвалась. Я вскочил в кабину и бросил Стью ручку для запуска двигателя.
– Ребята, вы не против минутку подождать? – сказал я мужчине и его сыновьям. – Этот самолет прилетел сюда из самой Калифорнии. Я поднимусь в воздух и встречу его, а затем мы с вами полетаем.
Возражать у них никакой возможности не было. Двигатель взвизгнул на первом обороте, ожил, и мы тут же порулили на взлет, стали набирать скорость и, оторвавшись от земли, развернулись в сторону пришельца. Он разворачивался, готовясь зайти на посадку, когда мы перехватили его и пристроились рядом.
Пилот помахал нам рукой.
– Эй, СПЕНС! – крикнул я, зная, что он все равно не услышит из-за ветра.
Самолет его был прекрасен. Он был только-только куплен и доведен этим командиром экипажа авиалайнера, который все никак не мог утолить свою страсть к полетам. Машина сияла, искрилась, вспыхивала в солнечных лучах. На обшивке не было ни одной заплаты, ни одного подтека масла, ни одного пятнышка смазки по всей длине фюзеляжа. Я смотрел и восхищался ее совершенством. Пилот коснулся педалей, большой руль на хвосте повернулся, мы сделали вираж и заскользили над травой.
Тревлэйр Эйркрафт Ко., было аккуратно и четко написано на хвосте, Вичита, Канзас. Самолет выглядел эдаким сверкающим, полным энергии небесным дельфином, он был гораздо больше, чем Паркс, и гораздо элегантнее. Мы ощутили себя залатанным, перемазанным смолой буксиром, который ведет за собой в гавань белоснежный теплоход Соединенные Штаты. Мне стало интересно, догадывается ли Спенс, во что он собирается ввязаться? Любопытно, будет ли его блестящий самолет выглядеть по пути домой так же аккуратно, как сейчас?
Мы еще раз пронеслись над полем и приземлились, этот королевский биплан впереди, за ним мы; подрулили к пассажирам и заглушили моторы. Воцарилась тишина.
Я ни разу не встречал этого пилота и знаком с ним был только по письмам и телефонным звонкам в тот период, когда он изо всех сил старался завершить к началу лета подготовку своего самолета. Когда он снял шлем и спустился из кабины на землю, я увидел, что Спенсер Нельсон – это подвижный мужчина небольшого роста с ястребиным взглядом пилота давних времен: решительное скуластое лицо, ярко-голубые глаза.
– Мистер Нельсон! – воскликнул я.
– Мистер Бах, я полагаю?
– Спенс, ты просто помешанный. Ты таки добился своего! Откуда ты вылетел сегодня утром?
– Из Кирни, Небраска. Пять часов лета. Я позвонил тебе домой, и Бетт сказала, что ты звонил отсюда.
Он потянулся, радуясь, что наконец вылез из кабины.
– Через некоторое время этот старый парашют становится как-то твердоват, чтобы на нем сидеть, не правда ли?
– Ну, хорошо, теперь ты на обетованной земле странников, Спенс. Однако ты что, прилетел сюда, чтобы стоять и заниматься болтовней, или ты хочешь все-таки поработать? Нас ждут пассажиры.
– Что ж, к делу, – ответил он.
Он вытащил из передней кабины массу всяких вещей и свалил их кучей на земле. Стью провел двух пассажиров к большому самолету. Третьему я помог забраться в Паркс, вид которого с каждой минутой, проведенной рядом с Тревлэйром становился все более жалким.
– Я взлетаю следом за тобой, – крикнул Спенс, когда Стью крутнул ручку, и мотор Тревлэйра зарычал, выпустив облако синего дыма.
Мы оторвались от земли и отправились в Типичный Прогулочный Полет – один широкий разворот над городом, круг над небольшим озером, лежащим к западу, – его вода играла бликами в солнечных лучах, – и наконец плавный разворот и заход на посадку… в точности десять минут. Тревлэйр был гораздо быстрее Паркса, и после первого же виража оставил нас позади. Спенс улетел гораздо дальше, выделывая над каждой достопримечательностью виражи и двойные развороты.
Он приземлился пятью минутами позже Паркса.
– Эй, что это ты делаешь? – окликнул его я. – Люди платят не за то, чтобы вместе с тобой устанавливать рекорды по продолжительности полета для бипланов. Они отдают свои деньги, чтобы ощутить, как ветер свистит в расчалках крыльев и поглядеть, как все это выглядит с высоты. Мне бы не хотелось, чтобы мы соперничали.
– Я слишком долго летал? Учту. Я ведь новичок во всем этом, ты же знаешь.
Мы отправились в ресторан и там услышали рассказ о его попытках и неудачах в возне с чиновниками и бумагами, когда он уже наводил на Тревлэйр последний глянец, о том, как отправился через всю страну в поисках нас.
– Из-за всех этих проволочек у меня осталось лишь пять дней отпуска. Через пару дней мне уже нужно будет собираться домой.
– Спенс! Ты проделал весь этот огромный путь сюда ради двух дней скитаний? Нерадостная новость! Я должен тебе сказать, что ты и в самом деле помешанный!
Он пожал плечами.
– Никогда прежде не бродяжничал.
– Ну ладно, так или иначе, мы, пожалуй, отсюда снимемся, покажем тебе что-то более типичное и заработаем тебе на обратную дорогу денег.
– Как насчет Кахоки? – вставил Стью. – Помнишь, нам говорили, что там проводят соревнования планеристов? Много народу. Недалеко от города.
– Да, но это аэродром. Нам больше подошло бы скошенное поле.
Мы еще немного поперебирали варианты, и в конце концов победило предложение Стью. У нашего нового пилота было всего два дня времени, так что мы не могли себе позволить бесцельно слоняться.
К трем часам дня мы поднялись в воздух и взяли курс на юго-восток, в Миссури. Стью оседлал переднюю кабину Тревлэйра, а мои места для пассажиров были забиты багажом и парашютами.
Сразу же возникла проблема. Тревлэйр летел слишком быстро, и Спенсу приходилось все время держать двигатель на пониженных оборотах, чтобы я от него не отставал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30