Я замурлыкала громче: его вид очень напоминал мне мою жизнь во Франции. Склонившись надо мной, он близоруко прищурился — и тут разразился потоком настоящего парижского диалекта! Замурлыкав, я с радостью прокричала ему что-то в ответ, поскольку отлично понимала его речь.
— Скажите на милость! — донесся приглушенный голос. — Кто бы мог подумать? Да, в этом старина Франсуа и Кот обставят кого угодно!
Черный человек открыл дверцу моей клетки, и я скользнула на руки к Франсуа. Он поцеловал меня, а я одарила его одним из самых лучших своих способов лизания, так что, когда я вновь сидела в своей клетке, на глазах у Франсуа блестели слезы.
— Мэм, — обратился ко мне мой черный смотритель, — вам действительно удалось потрясти его. Теперь, бьюсь об заклад, вы будете кушать очень и очень хорошо.
Мой смотритель мне нравился, ведь у нас обоих были черные лица. Но, видно, приятные события в моей жизни — вещь преходящая. Два дня спустя мы переехали в другой американский город, и там почти все время я проводила в какой-то подземной келье.
В течение нескольких лет моя жизнь текла совершенно однообразно. Я уже привыкла рожать котят, которых у меня забирали всякий раз еще до того, как они отвыкнут от моего молока.
Наконец мсье ле Дюка вновь отозвали во Францию. И опять меня накачали лекарствами так, что я ничего не помнила до того момента, как разбитая и больная проснулась в аэропорту Ле-Бурже. Вопреки моим ожиданиям, возвращение домой оказалось весьма печальным. Мадам Альбер-тин уже не было — она умерла за несколько месяцев до нашего приезда. Старую Яблоню срубили, а сам Дом подвергся значительным переделкам.
Несколько месяцев я безутешно бродила по усадьбе; за это время я успела подарить миру несколько детенышей, которых, как всегда, у меняотобрали раньше, чем я была к этому готова. Постепенно со здоровьем становилось хуже и котята все чаще рождались мертвыми. Мне начало, изменять зрение, и я научилась определять дорогу «на нюх». Я все чаще вспоминала кота Тонг Фа, которого убили, поскольку он был старым и слепым.
Прошло уже два года с момента нашего возвращения из Америки. Мадам Дипломат решила отправиться в Ирландию, чтобы присмотреть себе там подходящий дом. Мне также предстояло ехать с ней, поскольку в голову мадам втемяшилась идея, что я принесла ей счастье (хотя это никак не изменило ее отношение ко мне).
И вновь меня отвезли куда-то и вкололи снадобье, и на какое-то время Жизнь перестала существовать для меня. Прошло довольно много времени, прежде чем я очнулась в обитой чем-то мягким коробке. Дом показался мне странным. В небе раздавался неумолкающий гул самолетов. Запах дыма от горящих брикетов торфа резко щекотал мои ноздри, и я чихнула.
— Она проснулась, — раздался глубокий голос с ирландским акцентом.
Что произошло? Где я? Меня охватила паника, но я была слишком слаба, чтобы хотя бы пошевелиться. Только позже, услышав разговоры людей вокруг и кое-что узнав от аэропортовского кота, я полностью представила себе ситуацию.
Самолет приземлился в ирландском аэропорту. Грузчики выносили багаж из багажного отсека лайнера.
— Эй, Падди! Тут валяется старая дохлая кошка! — крикнул один из них. Падди, бригадир грузчиков, подошел, с тем чтобы посмотреть.
— Позовите Инспектора, — коротко бросил он. Грузчик заговорил в свою рацию, и вскоре на арене появился Инспектор из Отдела ветеринарного контроля. Коробку, в которой находилась я, открыли; меня из нее аккуратно вынули.
— Разыщите ее владельца, — распорядился Инспектор, а сам пока занялся моим осмотром.
Мадам Дипломат, вне себя от гнева, направилась к группке людей, обсуждавших, как поступить со мной. Она уже было начала напыщенно рассказывать им о том, сколь важной персоной она является, но тут Инспектор осадил ее.
— Кошка мертва, — резко сказал он, — и причина ее смерти в преступной жестокости и отсутствии ухода. Она беременна, а вы накачали ее всякой дрянью, чтобы избежать карантина. Это серьезное правонарушение.
Тут мадам Дипломат начала всхлипывать, причитая, что если ее накажут, то это самым ужасным образом повлияет на карьеру ее мужа. На мгновение Инспектор закусил губу; затем, внезапно найдя решение, произнес:
— Животное мертво. Подпишите официальный документ, позволяющий нам избавиться от трупа, и на этот раз будем считать, что инцидентисчерпан. А на будущее я бы вам посоветовал НИКОГДА больше не держать кошек
Мадам Дипломат подписала предложенный отказ и, фыркнув, удалилась.
— Все в порядке, Брайан, — сказал Инспектор. — Избавьтесь от тела.
Он ушел, и тогда один из грузчиков вновь положил меня в коробку и унес. Откуда-то издалека я слышала шорох выкапываемой земли, позвякивание металла о камешки — вероятно, заступ встречал на пути препятствия. Меня взяли на руки, и я услышала голос, казавшийся мне бесконечно далеким:
— Слава Создателю! Она жива!
Тут я опять потеряла сознание. Как мне рассказали, напарник говорившего подозрительно посмотрел на него, затем, убедившись в том, что его никто не видит, он поспешно забросал землей выкопанную для меня могилу и поспешил со мной к ближайшему дому. Что происходило дальше я не знаю, пока глубокий голос с ирландским акцентом не произнес:
— Она проснулась.
Нежные руки пробежались по моей шерсти, кто-то смочил мои губы водой.
— Шон, — произнесли по-ирландски, — эта кошка слепа. Я помахала фонарем у нее перед глазами, но она никак не реагирует на свет.
Меня охватил ужас при мысли, что из-за моего возраста и слепоты они убьют меня.
— Слепа? — спросил Шон. — Ну и что, она выглядит очень милым созданием. Сейчас я поеду к Стивидору и попрошу отгул на сегодня. Да, а потом я отвезу ее к моей матери. Мать присмотрит за ней. Здесь мы не сможем держать ее.
Я услышала, как открылась и захлопнулась дверь. Руки мягко поднесли еду прямо к моему рту, и я, совершенно измученная голодом, принялась есть. Где-то глубоко внутри я чувствовала такую сильную боль, что мне казалось, будто я умру. Зрение пропало совершенно. Позже, когда я жила у Ламы, он потратил немало денег, пытаясь исправить положение; однако врачи обнаружили, что в результате перенесенных мною потрясений мои зрительные нервы необратимо разрушены.
Открылась и вновь захлопнулась дверь.
— Ну как? — спросила женщина.
— Я сказал Стивидору, что меня страшно огорчило такое жестокое обращение с божьей тварью. На это он сказал: «Конечно, Шон! Ты всегда очень тонко чувствуешь подобное. Да, можешь взять себе отгул». И вот я здесь. Ну, как она?
— М-м-м, так себе, — сказала жена. — Я смочила ей водой губы, и она съела немного рыбы. Она поправится, но все же она перенесла жуткий Период.
Мужчина суетился вокруг:
— Собери мне чего-нибудь на дорогу, Мэри. Я отвезу кошку к матери. Я пока пойду проверю покрышки.
Я вздохнула: о Боже! неужели ОПЯТЬ придется путешествовать? Теперь боль внутри меня притупилась и стала пульсирующей. Вокруг меня слышался звон посуды и потрескивание разожженного огня. Наконец, женщина распахнула дверь и позвала:
— Шон, иди пить чай! Чайник вскипел.
Вошел Шон, и я услышала, как он моет руки перед тем, как сесть за стол.
— Нам нужно сохранить это в тайне, — сказал Шон, — если мы не хотим общения с охраной. Если нам удастся поставить ее на ноги, то ее котята принесут нам немало денег — ты же знаешь, как дороги эти твари.
Прежде чем ответить, его жена налила вторую чашку чая.
— Твоя мать знает о кошках все, так что если ее вообще возможно вылечить, то она, безусловно, сделает это. Отправляйся поскорее, пока другие не начали возвращаться с работы.
— Ясное дело, — с шумом отодвинув стул, Шон поднялся из-за стола. Они подошли ко мне, и я почувствовала, как коробку приподнимают.
— Не стоит класть коробку на багажник, Шон, — произнесла женщина. — Возьми ее в руку, а я привяжу к ней ремень, чтобы ты мог перебросить его на плечо, хотя в этой бедняжке не так уж и много весу.
Итак, Шон покинул дом, набросив на плечо ремень, которым была обвязана коробка со мной внутри. Прохладный ирландский воздух замечательно наполнял внутреннее пространство коробки, принося с собой терпкий, бодрящий аромат моря. Я почувствовала себя получше — если бы только не эта адская боль!
Раньше я никогда не ездила на велосипеде. Легкий ветерок свободно проникал в коробку через вентиляционные щели, а легкое покачивание нельзя было назвать неприятным — оно напоминало мне моменты, когда я лежала на ветке какого-нибудь высокого дерева, раскачивавшегося под порывами ветра. Иногда мое внимание привлекал странный скрип. Поначалу я подумала, будто моя коробка разваливается; затем, внимательно прислушавшись, я поняла, что пружины под седлом велосипеда Шона явно нуждаются в смазке.
Мы добрались до подъема. Дыхание Шона становилось все более прерывистым, а педали крутились все медленнее, пока вовсе не остановились.
— Ух! Клянусь Богом! — воскликнул он. — Ну и тяжелый же ящик!
Положив коробку на седло велосипеда (оно ДЕЙСТВИТЕЛЬНО скрипнуло!), он медленно повез его в гору. Наконец он остановился, отомкнул ворота и толкнул велосипед во двор. Затем я услышала, как металл заскреб по дереву и ворота за нами с лязгом захлопнулись.
— Куда я попала? — вертелась у меня в голове неотвязная мысль. Мое обоняние уловило приятный цветочный запах, и я одобрительно фыркнула.
— Что ты привез мне, сынок? — раздался старческий голос.
— Я привез тебе Ее, Мама, — гордо ответил Шон.
Прислонив велосипед к стене, от взял коробку, аккуратно вытер ноги у порога и шагнул в дом. Присев, он испустил вздох облегчения и рассказал своей матери всю мою историю от начала до конца (насколько я могу судить об этом). Повозившись немного с крышкой коробки, он наконец отбросил ее в сторону. На мгновение в комнате воцарилась тишина. Затем я услышала:
— Ах, каким прелестным созданием была эта кошка в свое время! Посмотри, как свалялась ее шерсть сейчас! Это от отсутствия ухода. Гляди, как выпирают сквозь кожу ребра. Стыдно, очень стыдно доводить животное до такого!
Тут меня вытащили из коробки и поставили на пол. Как обескураживает неожиданная слепота! Поначалу, пытаясь делать первые неуверенные шаги, я постоянно натыкалась на разные предметы. Шон пробормотал:
— Мама, как ты считаешь, может нам лучше... Ну, ТЫ понимаешь?
— Нет, сынок, нет. Кошки такой породы умны, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО умны. Если помнишь, я рассказывала, как однажды видела их в Англии. Нет-нет, дай ей время, и она придет в себя.
Шон повернулся к матери:
— Мама, мне нужно забрать коробку. Понимаешь, утром я должен вернуть ее Стивидору.
Заторопившись, старушка принесла мне пищу, воду и — как мне было это необходимо! — коробку с землей. В конце концов Шон уехал, пообещав вернуться через несколько дней. Старуха аккуратно закрыла дверь и подбросила немного торфу в огонь, постоянно напевая себе под нос нечто на непонятном, полагаю, ирландском, языке. Безусловно, язык не имеет особого значения для котов — ведь мы общаемся с помощью телепатии. Люди привыкли ДУМАТЬ на своем родном языке, так что иногда Французской Сиамской Кошке несколько неудобно переводить мысленные картинки, созданные в рамках другого языка.
Вскоре мы легли почивать: я разместилась в коробке неподалеку от камина, а старуха легла на кушетке в дальнем конце комнаты. Несмотря на то что я была до крайней степени истощена, боль внутри меня гнала сон прочь. Наконец усталость победила, и я медленно погрузилась в забытье. В тот раз мне снились кошмары. «До чего же я дошла? — думала я во сне. — Почему на мою долю выпало столько страданий?» Я чувствовала страх за моих еще не родившихся котят; я боялась, что они умрут при рождении. С другой стороны, меня пугало, что этого не произойдет, — ведь какая судьба ожидала их? Разве могла я в своем ослабленном состоянии прокормить их?
Лучи рассвета заставили старуху заворочаться. Пружины кушетки заскрипели, когда она встала и направилась к камину, чтобы разжечь огонь. Встав на колени подле меня, она потрепала мою голову и произнесла:
— Мне нужно сходить к утренней мессе, а потом мы перекусим. — Поднявшись с колен, она вышла из комнаты. Я услышала удалявшийся звук ее шагов по тропинке. Потом щелкнула задвижка калитки, и наступила тишина. Перевернувшись на другой бок, я снова заснула.
К концу дня у меня немного прибавилось сил. Я была уже в состоянии потихоньку передвигаться. Поначалу я натыкалась на все подряд, пока не поняла, что мебель передвигают не так уж часто. Постепенно я вполне научилась прокладывать себе путь так, чтобы получать как можно меньше ушибов. Наши вибриссы (то, что люди называют «кошачьими усами») действуют подобно локатору; благодаря им мы можем находить дорогу самой темной ночью, когда не видно ни одного мерцающего огонька, с помощью которого можно было бы ориентироваться. Теперь же моим вибриссам приходилось работать день и ночь, со сверхурочными!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31