— Зачем?
— Для работы. Я хочу, чтобы ты стал одним из моих придворных Мастеров. Видишь ли, мессир Бетизак, у Господа вашего целое полчище слуг: ангелы, архангелы, силы, престолы, серафимы, херувимы… и не сосчитаешь. У меня же истинных сподвижников не густо, да и со слугами не богато. А работы много, и будет еще больше. Вы оказались куда агрессивнее, чем мы предполагали, особенно в смысле миссионерства, и несете свет христианства по всему свету… даже туда, куда и не просят. Поди-ка, уследи за такой толпой; нет, без помощников мне не справиться.
— Постой, — с неожиданным для себя интересом Бетизак обратился к Люциферу, — как же так? Я привык считать, что имя вам — легион… святые отцы толкуют про целые полчища бесов и демонов, только и поджидающих случая наброситься на христианскую душу.
— Если бы… — собеседник как-то смущенно развел руками, — Понимаешь, какое дело, я ведь изначально не ровня Господу вашему: и сил помене, и ранг пониже. Друзей у меня даже и до мятежа было немного… а после Дня Гнева только самые верные и остались: Астарот, Лилита, Бегемот, Азазель, братья Велиал и Аваддон с сестрицей Атой… кроме того, Низвержение нас изменило: разрушительные способности увеличились… даже чересчур, а вот созидательные — сошли почти на нет; творцы из нас оказались некудышные. А иначе как ты думаешь, почему наш Нижний Дом получился таким, что им только грешников стращать? Мы-то думали — возведем замок, леса вырастим… а вместо этого земную кору проломили (скажу тебе по секрету, это моя вина — хотел поосновательней фундамент заложить), разнесли все к ангелам собачьим… Пришлось помощи просить.
— У кого?
— У старших Богов, у кого же еще. Мы их, конечно, потеснили в свое время, ну да они зла на нас не держали.
В этот момент их разговор неожиданно прервали. Невесть откуда взявшийся ветер взвихрил солому на полу и в камере появилось третье лицо: невысокий отрок с огромными зелеными глазами и остроконечными ушками поклонился и заговорил с Люцифером на каком-то переливчатом, мелодичном языке. Тот внимательно выслушал, ответил что-то и повернулся к Бетизаку.
— Извини, Пейре, его дело требует моего личного присутствия. Так что продолжим в другой раз; ты пока обдумай все, что я тебе сказал. Я не прощаюсь, скоро увидимся.
Люцифер встал, подошел к остроухому мальчишке и оба они мгновенно исчезли, оставив по себе едва заметный запах восточных курений. Буквально через минуту Бетизак услышал скрип отворяемой двери: тюремщик принес ему еду — жидкую крупяную похлебку и ломоть черствого хлеба.
… Неудивительно, что Карл VI принимал посланников герцога Беррийского, сира де Нантуйе и рыцаря Пьера Меспена, с плохо скрываемым неудовольствием. Они привезли то, чего он предпочел бы не видеть: верительные грамоты, в которых его сиятельный дядюшка признавал все совершенное Бетизаком и настоятельно просил вернуть ему своего подданного и казначея. Аудиенция оказалась короткой, уже через полчаса король остался наедине с немногими своими советниками. Настроение у него было испорчено, на лице отражалась неприятная смесь злости и трусости.
— Мессир Грезийон, — заговорил Карл, — вы, кажется, говорили мне, что Бетизак у вас в руках? Вы что же, обманули меня?
— Сир, ваше величество, — изобразив покаянное сочувствие, ответил Грезийон, — коль скоро монсеньор Беррийский признает все деяния Бетизака законными, мы никоим образом не можем заключить, что он заслуживает смерти. Ибо в то время, когда он вводил в сих землях подати и собирал деньги, герцог Беррийский, с ведома и дозволения которого он все это делал, обладал всею полнотой королевской власти, каковая ныне принадлежит вам.
— Однако мы вполне можем принять меры против последствий его преступлений, — вмешался в разговор один из чиновников королевской судебной палаты, — в нашей власти конфисковать все его достояние и раздать добро бедному люду в тех сенешальствах, которые были им более других обобраны и обездолены.
— Ваш совет неплох, мэтр Годе, но и только. Отпустите Бетизака к его покровителю, пусть даже и голого и нищего, и не более как через месяц он будет еще богаче прежнего; сорную траву не подстригают, мэтр Годе, ее выпалывают с корнем. Ваше величество, я прошу у вас еще немного времени, дабы достойно завершить это дело.
— Но что вы можете сделать, Грезийон? — король смотрел на советника глазами ребенка, наблюдающего за своими старшими товарищами, которые творят пакостную шалость.
— Если мирской суд не в силах противостоять злу, то следует уповать на суд Божий, коий представляет на грешной земле суд матери нашей церкви, — и советник набожно перекрестился.
Спустя некоторое время, Роже Грезийона принимал — впрочем, без особого удовольствия — в своем доме главный бальи Безье, мэтр Готье Бушар. Сославшись на нехватку времени и вечную занятость, Грезийон отказался принять участие в семейной трапезе Бушаров и уединился с главой дома для приватной беседы.
— Мэтр Бушар, предмет нашего разговора столь деликатен, что я просил бы вас соблюсти строжайшую секретность, как если бы речь шла о государственной тайне. Я пришел, чтобы обсудить с вами дело Бетизака.
— Но это дело закрыто, мессир Грезийон. Обвиняемый полностью оправдан; я уже подготовил распоряжение о его освобождении.
— Вы поторопились. А как быть с той великой ненавистью, которую питает к нему народ? Люди стекаются в Безье со всей округи, дабы потребовать справедливости, и я не думаю, что освобождение Бетизака послужит утешению всех обиженных.
— Вы не хуже меня знаете, что народ будет ненавидеть тех, кого разрешат. Или тех, кто доступен их ненависти. Вы говорите, обиженные… на кого? На Бетизака, всего лишь исполнявшего приказы — или на герцога Беррийского, эти приказы отдававшего?
— А воля короля для вас ничего не значит?
— Простите мою смелость, но это не воля, это прихоть. Король по какой-то причине невзлюбил Бетизака (хотя я догадываюсь, по какой… возможно, ему самому не хватает подобных слуг, столь ревностно пекущихся о благосостоянии своего господина и не заглядывающих в его казну как в свой собственный кошелек), что ж… пусть назначит пересмотр дела и передаст его непосредственно в королевскую судебную палату. И я очень сомневаюсь, что тамошним дознавателям удастся найти в бумагах нашего казначея хоть какое-нибудь беззаконие.
— Если я правильно вас понимаю, мэтр Бушар, то вы — главный бальи Безье, можно сказать, наместник закона — отказываетесь продолжать дело против Бетизака и готовы выступить в его защиту. Признаться, вам не откажешь в прозорливости: король скоро покинет Безье, и вот-вот вернется герцог Беррийский… Но что вы будете делать, если откроются новые факты и появятся новые улики против казначея?
— Какие же, позвольте спросить?
— Ну, например, Бетизак вполне может оказаться еретиком, колдуном… богохульником, на худой конец.
— Это невозможно, мэтр Грезийон, мне, право, даже слушать стыдно подобную чепуху.
— О, я прошу прощения, если оскорбил в а ш е чувство стыда, — королевский советник встал со стула, прошелся по комнате, погладил ладонью висевший на стене яркий арраский гобелен, повертел в руках драгоценный резной кубок.
— Я вижу, вы любите окружать себя красивыми вещами, мэтр Бушар. Недавно мне довелось оказать небольшую помощь одному из ваших коллег, в благодарность он угостил меня чудесным ужином, за которым у нас состоялась весьма интересная беседа. Знаете, этот ваш коллега отзывался о вас как об истинном ценителе прекрасного, он говорил мне, что вы даже писцов себе подбираете с большим разбором: мол, все как на подбор, молоденькие, чернокудрые, хорошенькие, как херувимы…
На суровом, худом лице Бушара выразилось крайнее негодование.
— На что вы намекаете, Грезийон?! Да вы хоть понимаете…
— О, не стоит так волноваться, — прервал его собеседник, — я, знаете ли, ни на что не намекаю. Я говорю лишь о том, в чем действительно уверен. Мэтр Бушар, я человек настойчивый и умею быть щедрым, так что мне не составило большого труда добиться от пары ваших писцов весьма любопытных откровений. Конечно, нежные поглаживания, несколько поцелуев, сорванных украдкой, не совсем отеческие объятия — все это не так уж и значительно. Но они рассказали мне о некоем Филиппе Линье, с которым вы не только частенько встречаетесь, но даже ведете переписку.
Это очень неосторожно с вашей стороны… боюсь, что если теперь кто-то захочет доказать противоестественные наклонности главного бальи, то ему это не составит ни малейшего труда. Достаточно побеседовать с Филиппом: он юноша чувствительный, нежный, боязливый; к тому же он, страстно обожая своего покровителя, хранит все его подарочки и записочки — куда как красноречивые.
Готье Бушар трясущимися руками разглаживал край скатерти, по его пепельно-бледному лицу катился холодный пот. Наконец, собравшись с силами, он поднял на Грезийона глаза.
— Я сделаю все, что вы прикажете.
— Ну разумеется, иначе зачем бы я к вам пришел, — без малейшего злорадства, спокойно ответил королевский советник.
5 .
Хуже всякого разврата -
Оболгать родного брата…
Уже поздно ночью Бетизак уснул, намаявшись от неотступных мыслей; проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо и звал по имени.
— Проснитесь, Бетизак, проснитесь, друг мой!
Казначей поднял голову, сощурился — глаза его слепил свет факела — и узнал в говорившем главного бальи, мэтра Бушара. Тогда он сел, провел по лицу ладонями и спросил:
— Что стряслось, мэтр Бушар? С каких это пор вы посещаете заключенных по ночам? Или вы служите в подручных у палача?
— Бросьте ваши шутки, Бетизак. О моем визите сюда никто не должен знать, иначе все пропало. Не перебивайте! У меня мало времени, поэтому слушайте молча. Ваши дела очень плохи, друг мой, король смертельно вас ненавидит, жалобы на ваше правление в Лангедоке сыплются градом, их уже даже не читают, сразу складывают в обвинительные бумаги. Имущество ваше отписали в королевскую казну, но его величество этим не удовлетворился. Сегодня он сказал нам, что ваши пожитки ему и так принадлежат, равно как и ваша жизнь. Завтра вас вызовут в суд и, судя по обвинительному акту, который мне удалось подсмотреть, изгнанием вам не отделаться, вас осудят на смерть.
— Святая Мария! — Бетизак перекрестился, — Неужели герцог не заступится за меня?
— Он просто не успеет, — покачал головой бальи, — слушайте меня, Бетизак. Я советовался с посланниками герцога и вот что мы решили. Когда вы предстанете перед королевским советом, скажите им, что долгое время грешили против истинной веры, что вы еретик… ну, и так далее. Поскольку подобные дела подлежат разбору церковными властями, вас сначала доставят к епископу Безье, он же отправит вас к Папе, в Авиньон. Когда вы приедете туда, никто против вас ничего предпринимать не станет, вы же сами знаете — Папа в большой дружбе с монсеньором Беррийским, ну, назначит вам покаяние — и делу конец.
Закончив речь, мэтр Бушар торопливо обнял Бетизака и, не слушая его благодарностей, поспешил уйти.
На следующее утро опального казначея действительно вызвали в суд. Снова очутившись в той же зале, он оглядел собравшихся и попросил позволения высказаться. Ему не отказали.
— Прекрасные сеньоры, — поклонившись, начал речь Пейре Бетизак, — будучи в последнее время свободным от повседневных дел, столь отвлекающих нас от вечности, я окинул мысленным взором дела мои и совесть мою. Сильно прогневал я Господа, ибо — чистосердечно признаюсь в этом — давно уже уклонился я от веры. Никак не могу я поверить в Святую Троицу, равно как и в то, что Сын Божий мог так унизить себя, родившись от обычной женщины, каковая ну никак не могла после родов остаться девственной. Кроме того, я думаю — и говорю вам об этом — что когда мы умрем, никакой души не останется.
— Господи Иисусе! — ахнул один из дознавателей, — Вы что, совсем спятили, Бетизак?! Даже и за половину сказанного вами полагается костер! Одумайтесь, вы же всегда были добрым христианином!
— Не знаю, — нарочито небрежно хмыкнул Бетизак, — огонь или вода полагается за мои слова, но я этого мнения держусь с тех пор, как себя помню, и буду держаться всегда.
Почти сразу же его отвели обратно в тюрьму, но не в прежнюю камеру, а в подземную одиночку, предназначенную для особо опасных преступников и отъявленных врагов веры, где приковали к стене и оставили одного в кромешном мраке и холоде. Тюремщику было приказано, чтобы ни одна живая душа, ни мужчина, ни женщина, не могла поговорить с узником, дабы никто не мог отвратить его от сделанных признаний.
Во время королевского обеда мэтр Роже Грезийон сообщил его величеству о новом повороте дела. Карл VI пришел от его слов в полнейший восторг, замолотил ложкой по супу-пюре из куропаток с каштанами, забрызгав весь стол. Затем он вскочил и принялся носиться по комнате, приплясывая и кривляясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14