- Так вот, об этой девушке... - снова начал Сибарра
Клам. - То ли она из Стигии, то ли из Аргоса, то ли из
Зингары... а может, из Шема или Коринфа... Словом, из
далеких мест! Говорят, Бро, сын шакала, отдал за нее
тридцать лучших ослов... Отдал, а теперь страдает! Терпит
муки, как песчаный удав, не способный проглотить упитанную
козу! - Сибарра внезапно захохотал, откинулся на подушки и
принялся шлепать себя ладонями по коленям. Отсмеявшись, он
пояснил: - Этой стигийке или аргосске восемнадцать, а Бро,
старому пню, под шестьдесят! Верблюжьи потроха! Способна ли
этакая кляча сладить с красоткой в расцвете лет? Говорят,
он ходит враскорячку и вот-вот протянет ноги!
- Кто говорит? - спросил Конан, разглядывая приятеля.
Сказать по правде, Сибарра Клам, хан гизов, был
ненамного моложе Бро Иутина, хана черных хиршей, но никто
бы не взялся утверждать, что он вот-вот протянет ноги.
Разве лишь для того, чтоб прекрасная Сиявуш стащила с них
сапоги да почесала своему повелителю пятки.
- Слухи в степи бегут быстро, - с неопределенной
улыбкой произнес Сибарра. - Молвишь слово утром, а к вечеру
все шакалы на пять дневных переходов окрест провоют его с
холмов.
Конан сдвинул брови над омутами синих глаз.
- Разговорчивые у вас шакалы, как я погляжу! Отшибить
бы им хвосты, приятель, да и языки заодно!
- Э! - Сибарра пренебрежительно махнул рукой. - Длинный
язык, что плеть: вьется, да не ломается! Опять же не про
языки речь... - он глотнул вина и прижмурил веки от
наслаждения. - А речь у нас про эту зингарку или шемитку...
Вот женщина! Красива, как луноликая Иштар, и крепка, словно
чистопородная ослица-трехлетка! Не в пример некоторым... -
Тут хан бросил пренебрежительный взгляд на прелестную
Сиявуш и добавил: - Старый Бро, облезлая крыса, уже который
еле ползает. Ночью так наездится, что днем на коня залезть
не может... А ей все мало!
- Поглядел бы я на эту стигийку или коринфянку, -
задумчиво сказал Конан. - И не только бы поглядел.
Черноокая Сиявуш с неудовольствием поджала губки, но
Сибарра грозно глянул на нее и хмыкнул: в чаше гостя
перекатывались последние капли. Когда было вновь налито и
вновь выпито, хан промолвил:
- Поглядеть, и то тяжело, а о чем другом и не мечтай!
Прячет Бро ее, прячет! Хорошо прячет и стережет, клянусь
всеми милостями митры! Да и то сказать, - губы Сибарры
завистливо скривились, - старый Бро хоть и козел, однако из
самых могущественных в наших краях! И другим козлам с ним
не сладить. Сам посуди: у меня две сотни всадников, катта
могут выставить сотню, секайды и харра и дро-па наскребут
по полторы, а у Бро полтысячи конных наберется! И все на
черных жеребцах да в черных бурнусах... и стрелки
отменные! С пятидесяти шагов в кольцо попадают!
Конан презрительно повел могучими плечами. По молодости
лет (ему пока что не исполнилось двадцати) лук и стрелы
он презирал, полагаясь в бою либо на длинный аквилонский
меч, либо на тяжелую асгардскую секиру. Впрочем, при его
силе и росте клинок да боевой топор выглядели самым
подходящим оружием.
- Может, Бро и прячет девушку, да я, клянусь Кромом, до
нее добрался бы! А добравшись, уговорил! - сказал
киммериец, стараясь не глядеть на соблазнительный стан
прелестницы Сиявуш. - Если б захотел, и добрался бы, и
договорился! - повторил он, глядя изукрашенную самоцветами
рукоять меча.
- Не сочти за обиду, отважный лев, но слово что ветер;
подул да исчез. - Сибарра с усмешкой уставился на
киммерийца. - Не всякий храбрец в степи рискнет подпалить
задницу старому Бро Иутину и его хиршам! Я ж говорил, воины
они знатные! С полусотни шагов в кольцо попадают!
- Хоть с сотни, - буркнул Конан. - Конь мой быстрей
стрелы, и пока хирш натягивает лук, я успею трижды ударить
мечом. Захочу, и женщина Бро будет моей!
- Конь у тебя хорош и меч быстр, но до нее тебе не
добраться. Клянусь, не добраться! - властитель гизов
возложил длань на груду священных ослиных шкур. -
Молодость опрометчива, но человек зрелый, - он ударил себя
в грудь, - знает, где ему прищемят нос. И не сует его в
капкан, пытаясь понюхать сладкую приманку.
- Вот и береги свой нос, а о моем не заботься! -
Разгоряченный вином, киммериец опустил кулак на старые
кожи, выбив из них облако едкой пыли. - Сказал, пересплю с
этой женщиной, значит, пересплю!
Тут он бросил взгляд на Сиявуш столь красноречивый, что
Сибарра поспешил уточнить:
- С которой?
- С наложницей старого Бро, самой собой, - сказал
Конан, успокаиваясь.
- Кости Нергала! Это невозможно, приятель! не подумай,
что отговариваю тебя, но мне вовсе не хочется потерять
такого удальца! ведь ты один стоишь десятка моих воинов...
- Двух десятков, - возразил Конан.
- Двух, - согласился хан с хитрым блеском в глазах. -
Пусть двух, киммериец, но у Бро Иутина пятьсот всадников!
Подумай об этом!
- Уже подумал, - с пьяным упорством произнес Конан. -
Подумал и решил, что пятьсот всадников не будут стеречь
одну девушку. Что они, кастраты из туранских гаремов?
Будут они торчать в дозоре все ночи, как же! У них в шатрах
свои женщины. Ну, поставит Бро троих стражей или
четверых... или десяток... А десяток мне не помеха!
Главное - с самой девушкой договориться, так? - и он
подмигнул Сиявуш.
- Ну, гляди... я тебя предостерег! Эти черные бурнусы
демоны, а не люди! Готов поспорить...
- Мало я демонов повидал, что ли? - ухмыльнулся
киммериец. Внезапно он выпрямил спину, отставил чашу и
запустил пятерню в густые темные волосы, будто пораженный
какой-то новой мыслью. - Готов поспорить, говоришь? - Его
пронзительные синие глаза уставились на хана гизов. - Ну,
так посмотрим!
- Я тебя на спор не вызывал, - произнес Сибарра,
опасливо пряча взгляд. - Но коль настаиваешь...
Конан вновь хлопнул кулаком по шкурам. Решив, что это
является знаком согласия, хан сказал:
- Во всяком споре есть две вещи: та, о которой спорят,
и та, которую можно выиграть или проиграть. О чем мы
спорим, ясно. А вот какой будет заклад?
- Моя доля добычи, что взяли у замбулийских купцов, -
предложил Конан, но хан лишь скривился.
- Какая там добыча? Вино мы выпьем вместе, а от шерсти
доход невелик. Вот если ты поставишь коня...
- Моего коня? Кром, ты хочешь слишком многого!
- А почему? Ты ведь сказал, что пятьсот всадников не
помеха, главное договориться с девушкой. Ну, а с ней ты
договоришься. Какая женщина не захочет сменять старого
облезлого козла на молодого льва!
Тут Сиявуш хихикнула, и хан, дернув левый ус, окатил ее
ледяным взглядом. Конан тоже посмотрел на черноокую
шангарку, призадумался, насупился, но потом согласно кивнул.
- Ладно, пусть будет конь. - Все равно ты его не
получишь. Ну, а твой заклад?
- Я ставлю осла. Любого из десятка лучших. Из тех, что
могут покрывать двадцать ослиц за день. Сам выберешь!
- Осла? - скривившись, протянул киммериец. - Ты что,
смеешься надо мной, приятель? Осла против боевого
туранского жеребца! Чего захотел! Чтоб Нергал тобой
подавился!
- Любой из моих ослов - великое сокровище, - терпеливо
пояснил Сибарра. - Ослы наши известны и в Заморе, и в
Туране, и в Хаурае. Те, что я держу на племя, стоят подороже
твоего жеребца. К тому же в них живут духи предков!
- На кой мне сдались твои предки? Лучше скажи, сколько
потянет осел в звонкой монете?
- Племенной - а их узнают по темному ремню вдоль хребта
и большим зубам - стоит не меньше двух сотен золотых.
- Туранских монет? - уточнил Конан. - Золотые иной
чеканки весили вдвое-втрое меньше.
- Туранских, каких же еще!
Киммериец исподлобья осмотрел Сибарру Клама. Он был не
так пьян и не столь прост, как можно было бы подумать,
взглянув на его лицо с варварскими резкими чертами, а
мощные плечи и грудь, на которой улеглась бы черная
пантера. Варвар, да; разбойник, воин, лихой рубака, но
себе на уме. Жизнь приучила его к недоверчивости; и,
ожидая от него скорее худшего, чем лучшего, Конан был
подозрителен и осторожен. Несмотря на туман опьянения, он
сохранил здравый смыл, который сейчас подсказывал, что
разговор о наложнице Бро Иутина, хиршского хана, затеян
Сибаррой не без умысла. Умысел этот киммериец видел ясно,
как свою ладонь: так или, иначе компаньон подбирался к его
жеребцу. К серому Змею в белых яблоках!
Однако сказанного слова не поймаешь и не вернешь. С
другой стороны, чудо-осел ценой в двести золотых тоже был
бы неплохим приобретением; вся доля Конана от налета на
замбулийский караван не составляла и четверти этой суммы.
Имелось еще и третье соображение, связанное с чаровницей
Сиявуш, прекрасной шангаркой. Конан намеревался слегка
подразнить ее; он пробыл у Сибарры бел малого месяц и
полагал, что за это время юная супруга хана могла бы найти
случай, чтоб встретиться наедине. А раз не нашла, значит, не
сумела решиться, и надо подтолкнуть ее. Великий Митра!
Ревность порою творит чудеса и с мужчинами, и с женщинами!
Прокрутив в голове все эти соображения, он положил руку
на свой меч и сказал:
- Принято! Клянусь, что ты получишь Змея, коль наложница
Бро, хиршского козла, мне не уступит. Но если я с ней слажу,
то выберу лучшего из твоих ослов, с самым широким ремнем
вдоль хребта и с самыми здоровенными зубами. И сделаю с ним
все, что захочу: продам, сдеру шкуру на барабан или засуну
Нергалу в задницу.
- Принято! - подтвердил Сибарра Клам и торжественным
жестом коснулся стопки ветхих ослиных кож. - Я тоже клянусь
духами предков, что так и будет. Сладишь дело с этой
стигийкой или шемиткой - и лучший осел твой! И пусть
поразит меня Сет и Митра, все черные и светлые боги, если я
отступлю от сказанного!
- Смотри, приятель! - пообещал Конан, оглаживая рукоять
меча. - Обманешь - усы под коленями завяжу!
Хан ничего не ответил, лишь сверкнул глазами, то ли
насмешкой, то ли с возмущением.
Где-то неподалеку от шатра заржал Змей, и по губам
Сибарры скользнула улыбка собственника. Затем он кивнул
прекрасной Сиявуш, и та поспешила наполнить опустевшие чаши.

* * *

Следующим утром, едва над степью занялась заря, Конан
выехал на восток. Там, среди холмов, у самой туранской
границы, кочевал старый Бро Иутин с детьми своими, черными
хиршами. Земли его и пастбища считались из лучших; трава
там была сочнее, у подножий курганов часто попадались ручьи
и небольшие озерца, кое-где кустарник годившийся для
костров, и повсюду в изобилии паслись дикие козы. Ни один из
кочевых кланов не мог отнять эти угодья у хана Бро, так как
владел он ими по праву сильного, что в любой момент
подтвердили бы пятьсот всадников на вороных конях, с тугими
луками и колчанами, полными стрел.
Но Конан подбираясь к землям хиршей, думал не столько об
этих воителях и предстоящем деле, сколько о стенах Шадизара
и башнях Аренджуна. Уже целую луну он провел в дикой степи,
прибившись к людям Сибарры Клама, и начинал тосковать по
шуму и блеску больших городов. Он очутился здесь не по
своей воле, но, скорее, по необходимости и принуждению. За
пару лет, проведенных в заморанских пределах, слава его
выросла многократно; не было разбойника, грабителя и вора,
который мог бы соперничать с молодым киммерийцем в открытом
ли бою, в тайном ли хищении, в налетах на караваны, на дома
и усадьбы богатых купцов и знатных нобилей. Числились за
Конаном и другие дела, куда опасней грабежа или разбоя:
доводилось ему меряться силой с темными магами и
могущественными жрецами, способными взглядом обратить
человека в прах. Но меч киммерийца был быстрее колдовских
взглядов и заклятий так что прахом он не стал к великому
сожалению заморанского властелина, пытавшегося навести
порядок в своих владениях.
Впрочем, сей владыка делал, что мог, и в последние
месяцы, после нескольких дерзких налетов, Конана
выслеживали по всей Заморе, от Карпашских гор до границ с
Тураном.
1 2 3 4 5 6