— Кровь ослепила меня — как мог я усомниться в брате своём!
Он крепко прижал к груди гордого атамана.
Когда всё наконец выяснилось, труп убийцы схоронен в надёжном месте, а следы трагедии уничтожены, оба брата вопросительно воззрились на Адуса.
— Ответь, Адус, кому понадобилась жизнь твоя? — спросил кузнец.
Казначей смущённо отвёл глаза и ничего не ответил. Атаман усмехнулся.
— Я знаю убийцу, — медленно роняя слова, произнёс он, — это наймит Верховного Жреца.
Кузнец присвистнул от удивления.
— Вот оно что! — проговорил он, растягивая слова на манер брата. — Чем же прогневал ты главу Ордена меченосцев?
И снова промолчал Адус.
— Столь высокой чести Великий Магистр удостаивает не каждого, — процедил сквозь зубы младший брат, вложив в ненавистное имя всю силу своего презрения. — Теперь я рад вдвойне, что сумел отвести руку убийцы от друга и брата моего. — Он улыбнулся, и улыбка его вдруг оказалась мягкой и доброй. — И всё же, Адус, чем насолил ты этому высокородному прохвосту?
— Поймите, друзья, эта тайна не принадлежит мне, — с мольбой в голосе ответил казначей. — Могу сказать лишь одно…
— Тсс! — прервал его кузнец. — Молчи, Адус! И прости нас за наше бесстыдное любопытство. Святость тайны неприкосновенна. Так ведь, брат?
Атаман кивнул.
— Ты прав, брат, мы перешли границы дозволенного.
Адус облегчённо вздохнул, улыбка озарила его измождённое лицо.
— Завтра, — сказал он торжественно, — в день праздника великого Иерарх Священного Города и всего царства Ирийского лишится своего могущества, — он запнулся и добавил чуть слышно, — либо обретёт власть небывалую на долгие-долгие годы… Ранним утром будьте у гробницы Иоса…
— Той самой? — многозначительно спросил атаман.
— Той самой, — кивнул Адус. — Свидетелями великих событий станете вы тогда.
— Мы будем там, — твёрдо сказал кузнец.
15.
Утро великого праздника застигло Священный Город в смятении. День обещал быть ясным, солнечным, тёплым, по-настоящему весенним; низринув на Город потоки ярости и ужаса всего лишь сутки назад, природа неожиданно сменила гнев на милость и объяла грешную землю спокойствием и умиротворением. Воздух был прозрачен и тих, напоён ароматом первых весенних цветов и щебетом беззаботных пичуг. Не было лишь покоя в сердцах горожан: по Городу пополз упорный слух, что воскрес из мёртвых казнённый два дня назад пророк. Сия весть будоражила людей, зажигала в глазах огонь безумия и нетерпения. Кто-то подстрекал чернь к бунту, более же осторожные призывали людей удостовериться в справедливости ползущих по Городу слухов и убедиться, что гробница, ставшая местом погребения пророка, действительно пуста.
Четыре императорских воина, согласно приказу Наместника несущие стражу у входа в гробницу, безмолвно, словно каменные изваяния, стояли на своём посту. Воспитанные в духе стоицизма, презрения к черни и веры в собственное превосходство над всем миром, они оставались безучастны к появлению возбуждённой толпы, сжигаемой жаждой любопытства. Долг требовал повиновения приказу, нарушение приказа каралось смертью.
А народ тем временем всё прибывал и прибывал. К девяти часам гробницу Учителя окружало людское море численностью в несколько тысяч человек. Толпа нетерпеливо гудела, требуя незамедлительно открыть гробницу, порой слышались угрозы в адрес императорских воинов, охранявших вход в каменную обитель мёртвого пророка, — но никто не решался вступать в открытый конфликт с ними. Ибо безрассудного смельчака ждала бы неминуемая смерть от удара коротким мечом стражника.
Одиннадцать верных учеников казнённого были тут же, в толпе, в самой её гуще — но до поры до времени старались оставаться незамеченными: неопределённость положения вселяла в их души страх перед грядущим. Лишь благочестивый Алкомор не прятался от взоров тысячеглазой толпы; громогласный его голос разносился далеко над головами людей, но порой дрожал он от нахлынувшего вдруг смятения, ужас вспыхивал в мятущихся глазах, взгляд искал спасения в бегстве… Малодушие, скрываемое под личиной благочестия и гордой наружности, в любую минуту готово было прорвать лицемерную оболочку первого ученика и обнажить душу его во всей её трусливой неприглядности. Два брата — Наон и Теразар — стояли по обе руки Алкомора; нет, их отчаянные сердца не ведали страха перед грядущим, и не пытались они раствориться в толпе подобно другим ученикам — но сколько злобы, граничащей с ненавистью, таилось в их затравленных взорах! сколько испепеляющего пламени, иссушающего их души, клокотало в груди, порываясь найти выход в яростном действии и схватке о невидимым врагом — недаром пальцы обоих братьев неотрывно сжимали рукояти спрятанных в складках одежды коротких мечей! Порой выныривал из толпы тенеподобный Вифокур, что-то шептал на ухо Алкомору и исчезал вновь.
Был здесь и Адус, бывший казначей Учителя. Толпа встретила его ропотом недовольства, но Адус оставался глух к враждебной ему толпе — иные мысли терзали его сейчас. В трёх шагах за ним, неведомо для самого казначея, тенью скользил «призрак»; брат кузнеца, памятуя о ночном происшествии, едва не окончившемся для казначея трагедией, послал одного из верных своих людей вслед за Адусом, дабы охранять последнего от неожиданностей и происков тайных врагов. Казначей протиснулся сквозь плотную людскую массу и оказался в первых рядах перед входом в гробницу Учителя.
Весть о столпотворении у места погребения казнённого пророка достигла наконец ушей Наместника. Далёкий от внутренних дел вверенной ему провинции и тайно грезящий лишь о троне Императора, тот только пожал плечами и ответил:
— Что ж, пусть стадо убедится, что пастух их мёртв. Откройте гробницу!
Сии слова тут же привели в движение скрытые пружины прекрасно отработанного исполнительного механизма, и вот уже две дюжины воинов Императора прокладывают себе путь сквозь многотысячное людское море.
Едва показался отряд воинов, как тишина и безмолвие затопили толпу — нетерпение достигло высшего предела, лишив людей дара речи и обострив их любопытство до крайней степени. Загрохотал отодвигаемый камень, эхом отозвались далёкие скалы. Чёрной, бездонной дырой зазиял вход, призывно маня смельчака войти. Толпа выдавила из своей среды упирающегося Алкомора, как наиболее достойного, кто-то сунул ему в руки факел… Но тут вынырнул Вифокур и опрометью ринулся во мрак каменной усыпальницы.
Люди перестали дышать.
Радостный вопль донёсся из недр гробницы — на пороге появился ученик; взор его блуждал, словно у одержимого, челюсть тряслась, но уже расправились плечи, и перестал он быть подобным тени. Торжество излучал весь облик его.
Воздел руки к небесам Вифокур, пал на колени.
— Хвала Богу Единому! Его там нет!..
Вздох пронёсся по толпе — вздох удивления, радости и надежды. И вдруг взорвалось людское море восторженным рёвом, вскипело бурным ликованием.
— Пророк воскрес!..
— Господи, Твоя милость безгранична!..
— Приди к нам, Учитель! Отверзи наши очи!..
— Честь и слава Вифокуру!..
— Воскрес из мёртвых!.. Чудо! Чудо!..
— Знамение Господне!..
— Алкомор! Мы с тобой до гроба!..
Никто не заметил, как исчезли императорские воины — людей объяло неистовство безумия и эйфория свершившегося чуда. Все одиннадцать учеников стояли теперь на виду, перед входом в гробницу — смущённые, ликующие, ещё не верящие в чудесную метаморфозу, но уже победившие, уже готовые принимать преклонение толпы, готовые к восшествию на воздвигаемый в их честь престол… Алкомор и Вифокур, стоя бок о бок, гордо возглавляли кучку учеников — они стали признанными героями дня. Братья по вере, соперники по власти… Уже пролегла между ними невидимая грань, уже размежевалась толпа в приверженности одному либо другому. Уже…
Глаза Вифокура и Адуса встретились. Но не было во взгляде ученика благодарности — лишь презрение и надменность, мелькнувшие на миг, схваченные всевидящим оком казначея, и тут же угасшие. Толпа не должна видеть у своего кумира иных чувств, кроме благоговения перед Господом и ликования по случаю чудесного исполнения пророчества. Вифокур постигал науку властвовать, и весьма небезуспешно.
Благочестивый Алкомор поднял руку.
— Братья! — громовым голосом возвестил он. — Свершилось предречённое Учителем нашим! Вознесём же молитву Богу Единому, ибо не оставил Он нас милостью Своею…
И вдруг…
— Верховный Жрец! Верховный Жрец! Сюда едет сам Верховный Жрец!..
Словно удар грома пронёсся над толпой. И вновь людьми овладело смятение; страх перед гневом Иерарха, веками культивируемый в душах их и отступивший было на задний план, в глубины сознания, снова всплыл на поверхность, — но воскресший пророк стал уже их заступником, одиночество, рождающее бессилие, уже покинуло их, чувство единства и истинная вера проникла в сердца и наполнила их надеждой и силой.
Роскошная процессия Верховного Жреца, сопровождаемая двумя сотнями рыцарей-меченосцев, замерла поодаль от пустой гробницы. Иерарх, Великий Магистр Ордена меченосцев, предстал пред толпой во всём сиянии своей славы и блеске своих бархатно-золотых одежд. Тяжёлый жезл, отделанный золотом и украшенный каменьями самоцветными — символ священной власти — служил ему верной опорой и, в случае необходимости, грозным оружием.
Напряжённая тишина, гнетущее безмолвие, подобно туго натянутой нити, затишью перед бурей, овладели людской массой. Иерарх поднялся на специальное возвышение и обвёл толпу насмешливым взглядом. Сейчас, сейчас по этому безмозглому стаду будет нанесён решающий удар…
— Что привело вас, дети Священного Города, в столь скорбное место, от коего веет холодом могильным и прахом предков наших? Или забыли вы, что сегодня — великий праздник?
Голос его был слаще мёда — и потому страшен показался он людям. Хищно оскалившись, голодный волк вышел на охоту. Жертва сама шла к нему в пасть. Прыжок — и…
Мертвенная бледность разлилась по холёному челу Иерарха, конвульсивно дрогнули губы. Словно на неожиданную преграду, наткнулся взор на нечто, и тем нечто была усмешка, таившаяся в седеющей бороде Адуса, бывшего казначея казнённого пророка. Раб всё ещё жив?!. Но отступать было поздно. Да и мог ли этот нищий воспрепятствовать замыслу Иерарха — теперь, когда на карту поставлено не только благополучие самого Верховного Жреца, но и будущность всей ирийской Церкви? Стоит ли считаться со столь незначительной помехой?.. Внезапно в голове Иерарха родился отчаянный план.
Взгляд его вновь обрёл твёрдость, когда он обвёл им толпу.
— Неужто смерть безродного бродяги лишила разума гордый народ ирийский? — спросил он негромко, но в совершенной тишине голос его далеко разнёсся над толпой.
Людское море заволновалось, загудело. Вперёд выступил Алкомор.
— Склонись пред Господом нашим, Верховный Жрец, — смиренно сказал он, — ибо сей пророк, преданный ужасной смерти, есть Мессия, посланник Божий.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Иерарха.
— Мессия, говоришь? — спросил он вкрадчиво, сузив глаза. — Посланник Господа?
— Взгляни, Иерарх! — простёр руку Алкомор к пустой гробнице. — Пророк воскрес!
— Воскрес!.. — эхом отозвалось людское море.
Резкий, режущий хохот разлетелся над толпой — то смеялся Верховный Жрец, сотрясаясь всем своим телом.
— Ваш пророк — обманщик и лжец! — громовым голосом крикнул он. — Знайте же, вы, простодушные и доверчивые ирийцы — тот, кого именуете вы Мессией, прошлой ночью похищен из гробницы!
Взорвалась негодованием толпа, гневными выкриками огласился воздух.
— Ты лжёшь, Иерарх!..
— Моли о прощении грехов своих, Верховный Жрец!..
— Покаяния! Покаяния!..
— Ты клевещешь на Господа нашего — ты, богохульник!..
— Гробница пуста — убедись сам, Иерарх!..
Властным жестом поднял руку Верховный Жрец. Веками привыкшая к повиновению, толпа в миг умолкла.
— Слушайте же, дети Священного Города! — возвестил Иерарх в наступившей тишине, и слова его падали, словно камни. — Вы стали жертвами обмана горстки отщепенцев! — Он грозно взглянул на учеников, в страхе сгрудившихся у гробницы. — Клянусь, тело бродяги похищено, и похититель — среди вас!
Словно выпущенный из пращи, взметнулся перст его — и упёрся в несчастного Адуса.
— Ответь, раб, — гремел Иерарх, — перед Господом нашим и благородным народом ирийским — виновен ли ты в похищении тела казнённого из гробницы?!
Бледный, с пылающим взором, скрестив руки на груди, гордо подняв голову, стоял Адус пред грозным Иерархом.
Толпа замерла в ожидании.
— Да, я похитил тело пророка! — чётко произнёс казначей.
Вздох облегчения вырвался из груди Верховного Жреца. Толпа отпрянула назад, образовав вокруг Адуса мёртвое пространство.
— Осквернитель могил! — яростно выкрикнул Иерарх. — Ты достоин смерти, негодяй! Закон неумолим — я отдаю богоотступника в руки ваши, благородные дети Священного Города!
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Он крепко прижал к груди гордого атамана.
Когда всё наконец выяснилось, труп убийцы схоронен в надёжном месте, а следы трагедии уничтожены, оба брата вопросительно воззрились на Адуса.
— Ответь, Адус, кому понадобилась жизнь твоя? — спросил кузнец.
Казначей смущённо отвёл глаза и ничего не ответил. Атаман усмехнулся.
— Я знаю убийцу, — медленно роняя слова, произнёс он, — это наймит Верховного Жреца.
Кузнец присвистнул от удивления.
— Вот оно что! — проговорил он, растягивая слова на манер брата. — Чем же прогневал ты главу Ордена меченосцев?
И снова промолчал Адус.
— Столь высокой чести Великий Магистр удостаивает не каждого, — процедил сквозь зубы младший брат, вложив в ненавистное имя всю силу своего презрения. — Теперь я рад вдвойне, что сумел отвести руку убийцы от друга и брата моего. — Он улыбнулся, и улыбка его вдруг оказалась мягкой и доброй. — И всё же, Адус, чем насолил ты этому высокородному прохвосту?
— Поймите, друзья, эта тайна не принадлежит мне, — с мольбой в голосе ответил казначей. — Могу сказать лишь одно…
— Тсс! — прервал его кузнец. — Молчи, Адус! И прости нас за наше бесстыдное любопытство. Святость тайны неприкосновенна. Так ведь, брат?
Атаман кивнул.
— Ты прав, брат, мы перешли границы дозволенного.
Адус облегчённо вздохнул, улыбка озарила его измождённое лицо.
— Завтра, — сказал он торжественно, — в день праздника великого Иерарх Священного Города и всего царства Ирийского лишится своего могущества, — он запнулся и добавил чуть слышно, — либо обретёт власть небывалую на долгие-долгие годы… Ранним утром будьте у гробницы Иоса…
— Той самой? — многозначительно спросил атаман.
— Той самой, — кивнул Адус. — Свидетелями великих событий станете вы тогда.
— Мы будем там, — твёрдо сказал кузнец.
15.
Утро великого праздника застигло Священный Город в смятении. День обещал быть ясным, солнечным, тёплым, по-настоящему весенним; низринув на Город потоки ярости и ужаса всего лишь сутки назад, природа неожиданно сменила гнев на милость и объяла грешную землю спокойствием и умиротворением. Воздух был прозрачен и тих, напоён ароматом первых весенних цветов и щебетом беззаботных пичуг. Не было лишь покоя в сердцах горожан: по Городу пополз упорный слух, что воскрес из мёртвых казнённый два дня назад пророк. Сия весть будоражила людей, зажигала в глазах огонь безумия и нетерпения. Кто-то подстрекал чернь к бунту, более же осторожные призывали людей удостовериться в справедливости ползущих по Городу слухов и убедиться, что гробница, ставшая местом погребения пророка, действительно пуста.
Четыре императорских воина, согласно приказу Наместника несущие стражу у входа в гробницу, безмолвно, словно каменные изваяния, стояли на своём посту. Воспитанные в духе стоицизма, презрения к черни и веры в собственное превосходство над всем миром, они оставались безучастны к появлению возбуждённой толпы, сжигаемой жаждой любопытства. Долг требовал повиновения приказу, нарушение приказа каралось смертью.
А народ тем временем всё прибывал и прибывал. К девяти часам гробницу Учителя окружало людское море численностью в несколько тысяч человек. Толпа нетерпеливо гудела, требуя незамедлительно открыть гробницу, порой слышались угрозы в адрес императорских воинов, охранявших вход в каменную обитель мёртвого пророка, — но никто не решался вступать в открытый конфликт с ними. Ибо безрассудного смельчака ждала бы неминуемая смерть от удара коротким мечом стражника.
Одиннадцать верных учеников казнённого были тут же, в толпе, в самой её гуще — но до поры до времени старались оставаться незамеченными: неопределённость положения вселяла в их души страх перед грядущим. Лишь благочестивый Алкомор не прятался от взоров тысячеглазой толпы; громогласный его голос разносился далеко над головами людей, но порой дрожал он от нахлынувшего вдруг смятения, ужас вспыхивал в мятущихся глазах, взгляд искал спасения в бегстве… Малодушие, скрываемое под личиной благочестия и гордой наружности, в любую минуту готово было прорвать лицемерную оболочку первого ученика и обнажить душу его во всей её трусливой неприглядности. Два брата — Наон и Теразар — стояли по обе руки Алкомора; нет, их отчаянные сердца не ведали страха перед грядущим, и не пытались они раствориться в толпе подобно другим ученикам — но сколько злобы, граничащей с ненавистью, таилось в их затравленных взорах! сколько испепеляющего пламени, иссушающего их души, клокотало в груди, порываясь найти выход в яростном действии и схватке о невидимым врагом — недаром пальцы обоих братьев неотрывно сжимали рукояти спрятанных в складках одежды коротких мечей! Порой выныривал из толпы тенеподобный Вифокур, что-то шептал на ухо Алкомору и исчезал вновь.
Был здесь и Адус, бывший казначей Учителя. Толпа встретила его ропотом недовольства, но Адус оставался глух к враждебной ему толпе — иные мысли терзали его сейчас. В трёх шагах за ним, неведомо для самого казначея, тенью скользил «призрак»; брат кузнеца, памятуя о ночном происшествии, едва не окончившемся для казначея трагедией, послал одного из верных своих людей вслед за Адусом, дабы охранять последнего от неожиданностей и происков тайных врагов. Казначей протиснулся сквозь плотную людскую массу и оказался в первых рядах перед входом в гробницу Учителя.
Весть о столпотворении у места погребения казнённого пророка достигла наконец ушей Наместника. Далёкий от внутренних дел вверенной ему провинции и тайно грезящий лишь о троне Императора, тот только пожал плечами и ответил:
— Что ж, пусть стадо убедится, что пастух их мёртв. Откройте гробницу!
Сии слова тут же привели в движение скрытые пружины прекрасно отработанного исполнительного механизма, и вот уже две дюжины воинов Императора прокладывают себе путь сквозь многотысячное людское море.
Едва показался отряд воинов, как тишина и безмолвие затопили толпу — нетерпение достигло высшего предела, лишив людей дара речи и обострив их любопытство до крайней степени. Загрохотал отодвигаемый камень, эхом отозвались далёкие скалы. Чёрной, бездонной дырой зазиял вход, призывно маня смельчака войти. Толпа выдавила из своей среды упирающегося Алкомора, как наиболее достойного, кто-то сунул ему в руки факел… Но тут вынырнул Вифокур и опрометью ринулся во мрак каменной усыпальницы.
Люди перестали дышать.
Радостный вопль донёсся из недр гробницы — на пороге появился ученик; взор его блуждал, словно у одержимого, челюсть тряслась, но уже расправились плечи, и перестал он быть подобным тени. Торжество излучал весь облик его.
Воздел руки к небесам Вифокур, пал на колени.
— Хвала Богу Единому! Его там нет!..
Вздох пронёсся по толпе — вздох удивления, радости и надежды. И вдруг взорвалось людское море восторженным рёвом, вскипело бурным ликованием.
— Пророк воскрес!..
— Господи, Твоя милость безгранична!..
— Приди к нам, Учитель! Отверзи наши очи!..
— Честь и слава Вифокуру!..
— Воскрес из мёртвых!.. Чудо! Чудо!..
— Знамение Господне!..
— Алкомор! Мы с тобой до гроба!..
Никто не заметил, как исчезли императорские воины — людей объяло неистовство безумия и эйфория свершившегося чуда. Все одиннадцать учеников стояли теперь на виду, перед входом в гробницу — смущённые, ликующие, ещё не верящие в чудесную метаморфозу, но уже победившие, уже готовые принимать преклонение толпы, готовые к восшествию на воздвигаемый в их честь престол… Алкомор и Вифокур, стоя бок о бок, гордо возглавляли кучку учеников — они стали признанными героями дня. Братья по вере, соперники по власти… Уже пролегла между ними невидимая грань, уже размежевалась толпа в приверженности одному либо другому. Уже…
Глаза Вифокура и Адуса встретились. Но не было во взгляде ученика благодарности — лишь презрение и надменность, мелькнувшие на миг, схваченные всевидящим оком казначея, и тут же угасшие. Толпа не должна видеть у своего кумира иных чувств, кроме благоговения перед Господом и ликования по случаю чудесного исполнения пророчества. Вифокур постигал науку властвовать, и весьма небезуспешно.
Благочестивый Алкомор поднял руку.
— Братья! — громовым голосом возвестил он. — Свершилось предречённое Учителем нашим! Вознесём же молитву Богу Единому, ибо не оставил Он нас милостью Своею…
И вдруг…
— Верховный Жрец! Верховный Жрец! Сюда едет сам Верховный Жрец!..
Словно удар грома пронёсся над толпой. И вновь людьми овладело смятение; страх перед гневом Иерарха, веками культивируемый в душах их и отступивший было на задний план, в глубины сознания, снова всплыл на поверхность, — но воскресший пророк стал уже их заступником, одиночество, рождающее бессилие, уже покинуло их, чувство единства и истинная вера проникла в сердца и наполнила их надеждой и силой.
Роскошная процессия Верховного Жреца, сопровождаемая двумя сотнями рыцарей-меченосцев, замерла поодаль от пустой гробницы. Иерарх, Великий Магистр Ордена меченосцев, предстал пред толпой во всём сиянии своей славы и блеске своих бархатно-золотых одежд. Тяжёлый жезл, отделанный золотом и украшенный каменьями самоцветными — символ священной власти — служил ему верной опорой и, в случае необходимости, грозным оружием.
Напряжённая тишина, гнетущее безмолвие, подобно туго натянутой нити, затишью перед бурей, овладели людской массой. Иерарх поднялся на специальное возвышение и обвёл толпу насмешливым взглядом. Сейчас, сейчас по этому безмозглому стаду будет нанесён решающий удар…
— Что привело вас, дети Священного Города, в столь скорбное место, от коего веет холодом могильным и прахом предков наших? Или забыли вы, что сегодня — великий праздник?
Голос его был слаще мёда — и потому страшен показался он людям. Хищно оскалившись, голодный волк вышел на охоту. Жертва сама шла к нему в пасть. Прыжок — и…
Мертвенная бледность разлилась по холёному челу Иерарха, конвульсивно дрогнули губы. Словно на неожиданную преграду, наткнулся взор на нечто, и тем нечто была усмешка, таившаяся в седеющей бороде Адуса, бывшего казначея казнённого пророка. Раб всё ещё жив?!. Но отступать было поздно. Да и мог ли этот нищий воспрепятствовать замыслу Иерарха — теперь, когда на карту поставлено не только благополучие самого Верховного Жреца, но и будущность всей ирийской Церкви? Стоит ли считаться со столь незначительной помехой?.. Внезапно в голове Иерарха родился отчаянный план.
Взгляд его вновь обрёл твёрдость, когда он обвёл им толпу.
— Неужто смерть безродного бродяги лишила разума гордый народ ирийский? — спросил он негромко, но в совершенной тишине голос его далеко разнёсся над толпой.
Людское море заволновалось, загудело. Вперёд выступил Алкомор.
— Склонись пред Господом нашим, Верховный Жрец, — смиренно сказал он, — ибо сей пророк, преданный ужасной смерти, есть Мессия, посланник Божий.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Иерарха.
— Мессия, говоришь? — спросил он вкрадчиво, сузив глаза. — Посланник Господа?
— Взгляни, Иерарх! — простёр руку Алкомор к пустой гробнице. — Пророк воскрес!
— Воскрес!.. — эхом отозвалось людское море.
Резкий, режущий хохот разлетелся над толпой — то смеялся Верховный Жрец, сотрясаясь всем своим телом.
— Ваш пророк — обманщик и лжец! — громовым голосом крикнул он. — Знайте же, вы, простодушные и доверчивые ирийцы — тот, кого именуете вы Мессией, прошлой ночью похищен из гробницы!
Взорвалась негодованием толпа, гневными выкриками огласился воздух.
— Ты лжёшь, Иерарх!..
— Моли о прощении грехов своих, Верховный Жрец!..
— Покаяния! Покаяния!..
— Ты клевещешь на Господа нашего — ты, богохульник!..
— Гробница пуста — убедись сам, Иерарх!..
Властным жестом поднял руку Верховный Жрец. Веками привыкшая к повиновению, толпа в миг умолкла.
— Слушайте же, дети Священного Города! — возвестил Иерарх в наступившей тишине, и слова его падали, словно камни. — Вы стали жертвами обмана горстки отщепенцев! — Он грозно взглянул на учеников, в страхе сгрудившихся у гробницы. — Клянусь, тело бродяги похищено, и похититель — среди вас!
Словно выпущенный из пращи, взметнулся перст его — и упёрся в несчастного Адуса.
— Ответь, раб, — гремел Иерарх, — перед Господом нашим и благородным народом ирийским — виновен ли ты в похищении тела казнённого из гробницы?!
Бледный, с пылающим взором, скрестив руки на груди, гордо подняв голову, стоял Адус пред грозным Иерархом.
Толпа замерла в ожидании.
— Да, я похитил тело пророка! — чётко произнёс казначей.
Вздох облегчения вырвался из груди Верховного Жреца. Толпа отпрянула назад, образовав вокруг Адуса мёртвое пространство.
— Осквернитель могил! — яростно выкрикнул Иерарх. — Ты достоин смерти, негодяй! Закон неумолим — я отдаю богоотступника в руки ваши, благородные дети Священного Города!
1 2 3 4 5 6 7 8 9