Как-то раз, застав старого ученого в саду, он не удержался и выпалил:
- Не понимаю, как вы можете день и ночь выносить их присутствие совсем рядом. Лично я воспринимаю это болезненно.
Ковач пожал плечами.
- Они - наш самый надежный барометр.
- Поясните, пожалуйста.
- Увы, это так. Бессознательно или уж не знаю как, но они реагируют на намерения своих сородичей. Возможно, вы не успели этого заметить, но я достаточно хорошо их знаю, чтобы утверждать это с полной уверенностью. Вот уже несколько дней, как они проявляют высшую степень нервозности. Их охватило какое-то возбуждение, доселе мне абсолютно незнакомое.
- А что, если они нападут на нас?
- Хорелии сгорят заживо, едва коснуться окружающей участок проволоки. Они прекрасно об этом знают.
Перкинс непроизвольно взглянул на забранное медной решеткой широкое окно своей спальни. Ковач и в самом деле предпринял все меры предосторожности.
- К тому же, - продолжал ученый, - я не настолько глуп, чтобы сохранить у них хранилища пуль-зерен. Взгляните сами: они у них отсутствуют.
- А я так и не разобрался, почему та особь, что накинулась на меня в руинах, не воспользовалась этим страшным для нас оружием.
- Все объясняется очень просто: это был самец.
- Но... я не предполагал, что они двуполые!
Ковач деликатно коснулся его руки.
- Ничего не понимаю. Что-то явно происходит в это мгновение. Посмотрите сами, как они возбудились.
Действительно, хорелии в какой-то дикой пляске раскачивали многоцветные воронкообразные чашечки. Самая рослая из них развернула свои широкие листья и нервно поводила ими, в то время как буравчики-щупальца вспарывали воздух с сухим треском.
И тут из виллы показался Маршал.
Подойдя к террасе, он сказал:
- Командир... Только что скончался Диас.
Перкинс повернулся к Ковачу.
- Да, вы оказались правы. Этот барометр и в самом деле функционирует безупречно.
Тело Диаса захоронили в уголке сада. Это были печальные, горькие минуты для всех, без исключения, землян, собравшихся, чтобы отдать последние почести своему соплеменнику.
Первым пришел в себя Перкинс.
- Все мы искренне и глубоко скорбим о нашем несчастном товарище. Но нам нельзя застревать в прошлом. Впереди у нас - четко обозначенная цель. Постараемся достигнуть её.
В любом случае все упиралось в восстановление аэроджета. Поэтому Перкинс решил вновь вместе с Ковачем попытаться добыть в складах центра города материалы, жизненно необходимые для восстановительных работ.
На обратном пути в их штаб-квартиру, расположенную на вилле Ковача, тот неожиданно остановился на берегу реки. Вид у него был явно огорошенный. Он молча показал Перкинсу на несколько хорелий, видневшихся в прозрачных, светлых водах и спокойно дрейфующих по течению.
- И что это значит? - спросил Перкинс. - Часто ли такое бывает?
- В том-то и дело, что нет. Я вообще впервые вижу...
Ковач замолчал, погрузившись в свои думы, затем кровь отхлынула от его лица, и он сдавленно пробормотал:
- Все ясно: они нашли способ переправляться к центру города. Как видите, сделать это оказалось не так уж сложно. Жить без контакта с почвой они долго не могут - этот факт установлен. Но, попав в воду, корни могут достаточно долго выдерживать состояние выживания на пределе.
- И как долго, вы считаете?
- Понятия не имею. Возможно, часы, но не исключено, что и целые дни.
- Ладно, допустим, им удастся проникнуть в центр города. Спрашивается, чем они там будут питаться?
- А кто знает, что они замышляют?
Они предусмотрительно обогнули опасный район и вошли в городские улицы, удвоив внимание. Не прошли они и сотни метров, как Перкинс указал на группу вилл, схожих с домом Ковача. Они также были окружены садом. Но острый взгляд Перкинса заметил выглянувшую из зарослей пурпурную головку хорелии.
Ковач нахмурился.
- Уверен, что в этом квартале их раньше не было. А сейчас взгляните сами: видите, чуть подальше виднеются и другие хорелии. Такое впечатление, что они готовы захватить любые участки, где, как им кажется, они найдут питание.
- У меня нет сомнений: они окружают нас.
- Не исключено. Но я тоже не дурак и выбрал единственную виллу в районе, где имеется сад. Я всегда испытывал к ним недоверие. Не думаю, что они нас достанут, но, если хотите знать мое мнение, нам следует все же проявлять максимальную осторожность.
Они поспешили вернуться в штаб-квартиру и, не медля ни минуты, сообщили Смиту, Круппу и Маршалу об увиденном.
Отношения Перкинса с подчиненными постепенно наладились. Перкинс с удовлетворением отмечал, что его приказы теперь воспринимаются без прежнего налета неприязни. Недоверие уступило место искреннему дружескому расположению.
Особую преданность ему выказывал Маршал. Командир даже порой подмечал проявления у него некоторого смущения, что было безусловно связано с прежним отношением к нему легионера.
Перкинс делал вид, что не замечает его некоторой сконфуженности, и продолжал действовать как шеф, сознающий свой долг и ответственность.
Как-то вечером, возвращаясь к вилле после напряженного дня, проведенного у поврежденного аэроджета, он нечаянно услышал разговор между Маршалом и остальными коллегами. Ковач, как всегда, готовил себе отдельный ужин.
- Повторяю, что это исключительный человек, - утверждал Маршал. - Как бы я хотел, чтобы вы понаблюдали за ним в тот роковой день! Он дрался, словно взбешенный дьявол! Не будь его - никто бы не возвратился живым из этой экспедиции.
- Пожалуй, ты прав, - подхватил Смит. - Славный малый. Те ошибки, что он мог совершить в прошлом, нас не касаются. Надо честно признаться, что нам не пристало гордиться нашим отношением к нему вначале.
- И все же он остается уголовником, преследуемым законом, упорствовал Крупп.
В ответ прозвучала резкая отповедь Смита:
- Не будем забывать, что это ты сообщил нам о его прошлом. Все мы ничего не знали о нем.
- Да, признаюсь... я это выболтал просто так, без задней мысли. Дело в том, что именно так все воспринимали ситуацию в Центре. В конечном счете, нечего вам меня за это упрекать, я ведь всего-навсего хотел поставить вас в известность, в некотором роде предупредить.
- И одновременно втереться в доверие к Перкинсу, корча из себя принципиального человека. Неужели ты думаешь, что мы тебя не поняли?
- Но ради чего?
- Да потому, что в душе ты так и не смог смириться с тем, что не тебя, а его поставили во главе Легиона.
- Но это же нелепо... Все же позабыто... Вы просто смешны с вашими наскоками.
Яростно хлопнула дверь. Перкинс счел момент, достаточно подходящим, чтобы появиться в гостиной, делая вид, что ничего не слышал.
Однако в это мгновение им владело чувство глубочайшего разочарования, ибо с самого начала Крупп казался ему искренним другом, а то, что он узнал сейчас, показывало, насколько глубоко он ошибался в оценке этого человека. Но, в сущности, было ли у него моральное право возмущаться поведением коллеги?
Главное, что к настоящему времени он добился признания и обрел преданность своих товарищей. И только с этим следовало считаться.
Вместе с Ковачем Перкинс обошел все входы-выходы из помещений виллы, чтобы убедиться, что они надежно перекрыты, и только после этого обратился к записям в дневнике. Он надеялся, что наступит день, когда он сможет вручить их Руперту.
Кто знает... А вдруг им повезет?..
"Майкл, как прекрасно иметь возможность говорить с тобой, чувствовать, что ты рядом... Ты так мне нужен... да-да, именно ты... Тебе так просто воссоединиться со мной... ты в состоянии это сделать... И мы были бы так счастливы вместе... так счастливы... счастливы... счастливы..."
Нежный, легкий, как аромат, голос полностью завладел разумом Перкинса, проникая в самые потаенные глубины его существа. И он не чувствовал в себе достаточно сил противостоять этим чарующим звукам.
"Майкл, ничто не сможет воспрепятствовать нашему воссоединению... И все это за пределами жизни... за безнадежными границами смерти... Помни об этом... помни..."
Образ Мэри легкими волнами колебался за окном, временами пропадая, как сирена в мутной воде. Она протягивала к нему руки в возвышенном... почти безнадежном порыве.
- Это... абсурд... этого не может быть...
"Майкл, я буду тебя ждать..."
- Но это же вне реальности... этого просто-напросто не существует...
"Но ты все же придешь ко мне..."
Перкинс в каком-то исступлении бросился к окну и замер. Он чувствовал, как его захлестывают одновременно ужас и радость от этого таинственного голоса.
Мэри по-прежнему оставалась рядом с ним, улыбающаяся, умоляющая, любимая.
Но все рациональное в Перкинсе яростно взбунтовалось, и он - в который уже раз! - сумел овладеть собой. Он понял, что его заманивают в какую-то безвыходную ловушку, и был готов позвать кого-нибудь из друзей на помощь. Но как раз в этот момент образ исчез.
Ему вдруг вспомнилось, что Ковач занимает соседнюю комнату. Она также выходила на огороженный участок. Может быть, ему...
Перкинс бросился к соседу и застал его за перелистыванием старинного фолианта. Он все ещё не спал.
- Ковач, вы не заметили ничего за окном? Это было... нечто блестящее... напоминавшее человеческую фигуру... во всяком случае, очень на неё похожее?
И тут почувствовал, насколько глупо он, должно быть, выглядит в глазах Ковача, и сразу же пожалел о своем импульсивном поступке.
Огорошенный этим заявлением Перкинса, Ковач поднялся из кресла.
- Вы увидели это в пределах огороженного участка?
Он подошел к окну, пристально вгляделся в расстилавшуюся перед ним картину и, улыбаясь, покачал головой.
- Нет. К сожалению, Перкинс, я ничего такого не увидел. Вы, вероятно, страшно переутомились. Вам бы следовало чуточку пощадить себя.
Улыбка его стала шире, когда он добавил:
- Там ничего нет, кроме хорелий... Не помню, уж какой поэт сказал, что между цветами и женщинами есть что-то общее. Он наверняка был прозорливым человеком, не так ли?..
Глава 12
Рано утром они снова собрались все вместе, и Перкинс быстро понял, что не только его, но всех его товарищей охватило возбуждение и нервозность.
Со всей серьезностью встал вопрос о том, чтобы принять надежные меры безопасности. Было решено, что все они по очереди будут стоять в карауле, а крыша виллы превращается тем самым в наблюдательную вышку.
Перкинс и члены его группы, оставив Ковача заниматься своими делами, решили осмотреть наблюдательный пункт и поднялись на чердак, собираясь проникнуть на крышу через замеченное ими слуховое окно.
Быстро сориентировавшись, они миновали отделанный лепными украшениями коридор, открыли дверь и отшатнулись от неожиданности, испытывая чувство безмерного ужаса.
В комнате на кровати лежала женщина. Она, казалось, спала. Чуть сбившееся легкое одеяло позволяло различить совершенные формы тела.
Обращенное в их сторону лицо с опущенными веками было вполне умиротворенным. Оно было прелестным, можно сказать, отличалось редкой красотой.
Перкинс почувствовал, как у него подкашиваются ноги. До чего же все это выглядело невероятным! Насколько это милое создание походило на Мэри!
Те же светлые шелковистые волосы, красиво очерченные губы, ничем не отличавшиеся от тех, что были у его любимой.
Его охватило безотчетное желание броситься к ней, но он не решился. Это, несомненно, было какое-то совпадение, просто сходство. Ясное дело, все объяснялось только этим.
Видно, образ любимой вечно будет стоять перед его мысленным взором, преследуя до конца жизни. Он никогда от него не избавиться.
Из состояния потрясения его вывел Ковач. Тот прибежал весь запыхавшийся и тут же принялся успокаивать легионеров и извиняться, что забыл предупредить их об этом феномене. Просто он не счел в свое время нужным очистить эту комнатушку, так как не пользовался ею, и оставил в неприкосновенности мумию, погруженную в вековые сны.
Ковач прошелся по помещению, подошел вплотную к кровати.
- До чего же она восхитительна, а? К сожалению, мне ничего о ней неизвестно. Наверное, подружка или родственница проживавших в этом доме хозяев.
Он спокойно направился к слуховому окну, открыл его и подставил под ним скамеечку. Перкинс, нервно дернувшись, повернулся к Круппу:
- Вы пойдете на дежурство первым. Через два часа вас сменит Маршал.
Оставшаяся часть утра прошла спокойно. Перкинс, присоединившись к остальным членам группы, помогал изготовлять вышедшие из строя детали в устроенной тут же, близ аэроджета, мастерской.
Недалеко от них, по-прежнему в огороженном закутке, вдруг засуетились хорелии. Их волнение заинтриговало легионеров, но особенно поразило Ковача.
Перкинс и его уменьшившаяся группа тем не менее ни на минуту не прекращали восстановительные работы, хотя все чувствовали, как в душу к ним закрадывается глухое беспокойство.
Внезапно до них донесся голос стоявшего на вахте Смита. Тот явно заметил нечто тревожное.
Побросав работу, все, обгоняя друг друга, бросились к часовому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16