Кажется, это единственное, что ныне он хотел получить от нее. Как компенсацию. Как возможность хоть в чем-то сравняться с ней. Исправить ошибку, наверняка, это была ошибка, то, что он позволил ей удовлетворить свои - мальчишеские, в общем-то, - на нее притязания.
Этот переход - с делового на интимный - был стремителен, Павел и предполагать не мог, что нечто подобное может случиться вот так: просто и с прямолинейной откровенностью, шокировавшей его и оттого враз обезволившей.
Она заметила, как он разглядывает ее фигуру, с каким интересом и вниманием приглядывается к ней, Павел тогда приглядывался ко всем представительницам прекрасного пола, возраст такой, обращать же внимание на недостатки ему еще было неинтересно, это придет позже. Заметила и, подойдя поближе, спросила спокойно: "хочешь?". Не поняв, он кивнул, не минуты не теряя, молча, она принялась раздеваться.
Странным было даже ее раздевание. Она сняла пиджак, выпустила рубашку из юбки, освободила неприметную свою грудь от поддерживающего бюстгальтера, - Павлу много позже пришло сравнение с ушами спаниеля, в тот момент он лишь безвольно наблюдал за ее действиями, чувствуя, как беспокойно колотится в груди сердце и медленно восстает пробуждаемая плоть. И в последнюю очередь, резко задрав юбку, отчего он вздрогнул, сняла трусики, повесив их на спинку соседнего кресла.
Она вынуждена была сама положить его руки на свои бедра, Павел не смел. И затем уже села ему на колени, прижала голову к груди. Он почувствовал запах пота, смешанный с каким-то дешевым парфюмом, день был жарким, и этот запах разом завладел им. Он жадно вдыхал его, тыкаясь лицом в подрагивающие груди, неловко пытаясь поцеловать их, ощущал языком выступающие на ее коже капли пота, слышал свистящее дыхание и чувствовал его на лице, - в те мгновения, когда поднимал голову, пытаясь встретиться с ней глазами, каждый раз неудачно.
Спустя минуту все кончилось. Резко и неожиданно. Она поднялась, встала пред ним, Павел едва разжал руки, чтоб выпустить ее, а затем неожиданно ткнулся лицом в юбку, снова сминая в поперечные складки, коснулся губами лона и замер так.
Она спросила: "еще?", он несколько раз кивнул, его ответ она почувствовала телом. Она едва сдержалась, чтоб не вскрикнуть, и, сдержавшись, снова приникла к нему....
Это уже позже выяснилось, много позже, когда он стал вновь способен на логическое мышление и свободные выводы, что у нее родители на пенсии и двое детей от первого брака. И что Караев сам выплачивал ей что-то вроде дополнительного заработка, в три раза превышающий тот, что она получала в кассе, в соответствии с заранее оговоренными соглашениями. Что конкретно, какие пункты входили в соглашение, он не стал выяснять, не решился, оставив себе лишь догадки да несмелые предположения. Сейчас это играло против него, но тогда было спасением.
Его восторженное удивление сменилось разочарованием, а затем уступило место холодному расчету: раз платят, так пускай не зазря. А потом он познакомился с Симой, и договор Караева просто вышел на долгое время из головы.
В дальнейшем они просто работали вместе, по-прежнему называя друг друга на "вы", при этом она звала его по имени-отчеству, он же ограничивался упоминанием лишь ее имени; просто общались, без воспоминаний о прошлом, как два человека, получающих за свое общение заработную плату и не желающих ничего в этом менять.
Нелюбопытная секретарша сопровождала его и в поездках в Спасопрокопьевск, куда посылал его Караев "по делам фирмы". Первоначально в качестве ведущего на переговоры с Османовым, а затем, когда Павел достаточно освоился и перестал играть малопочетную роль "племянника своего дяди" и незаменимого, как и прежде, помощника. Караев по известным причинам, никому, кроме племянника, доверить присутствие на них не мог, и, возможно, тревожась, сам звонил ему по два-три раза в день, особенно под вечер, узнавая, что и как. Павлу всякий раз хотелось спросить у своего дяди, помнит ли он, что в этом городке по-прежнему живут его родители, в нескольких минутах езды от представительства банка "Анатолия", в доме, выходящем окнами в тихий сквер. Но всякий раз разговор заходил о чем-то другом, более важном, вопрос этот так ни разу не сорвался с его уст. Может, и к лучшему.
Спрашивал только Османов, первым же делом; едва успев пожать руку Павлу, он немедленно осведомлялся о здоровье его отца и матери, все ли благополучно и не нужно ли что. Павел так и не узнал, насколько искренне были эти вопросы, чего больше в них было, почтительного любопытства или некоего расчета, пользуясь плодами которого, можно иметь более серьезную базу для своих притязаний.
Османов так и не выдал этот секрет. Как и многие другие секреты, за которыми, по большей части приезжал Павел. Сейчас его уже нет на этом свете, вспоминать об этом, в сущности, незачем, разве, как память о потере хорошего и внимательного собеседника, по-восточному учтивого и не лезущего за словом в карман.
А деньги Османова, вернее, группировки, возглавляемой им, и его соратниками по тейпу, с которых и началось делопроизводство Караева, по большому счету, не при чем. Были люди, и нет людей. Кого-то пожрала война, кто-то исчез во время большого передела власти, оставив после себя мраморный или гранитный памятник на кладбище, кто-то укрылся за границей и замел за собою следы.... Люди уходят, их место занимают другие, неизвестные, к которым надо либо привыкать либо избегать. Караев предпочел последнее, Павлу осталось подчиниться.
В последний раз.
И все же, как долго не звонит телефон. Как долго.
Точно и в самом деле произошло невозможное. И ему теперь следует ждать возвращения своего шефа и дяди. Который немедленно сложит несложные фрагменты мозаики, уже, возможно, сложил....
Или те люди, что обещали начать процесс, завершили его, но не звонят лишь оттого, чтобы показать свою более чем очевидную власть над ним.
Странно, подумалось ему ни с того, ни с чего, отчего же Караев смог так легко завладеть доверием и, как следствие, финансовыми потоками тех людей: Османова со товарищи. Ведь они же совсем разные, по характеру, по воспитанию, по происхождению - из разных тейпов, никогда не были знакомы, их дороги не пересекались даже. И, тем не менее, Караеву они доверились. Вложили свои сбережения в его проекты.
И исчезли.
Зазвонил телефон, отрывая его от нежданных мыслей.
Павел схватил трубку, в волнении он едва не выронил ее на пол, включил связь, почти крикнул "да".
- Надеюсь, вы одни? Мы можем говорить? - тот же голос. Столь же спокойный и уверенный в себе.
- Да-да, вполне, - он пока не понимал причину задержки, по голосу звонившего определить ее было просто немыслимо. - Я слушаю вас.
- Я хочу, чтобы вы запомнили кое-что, ваши действия на ближайшее время. Слушайте внимательно...
Иван бросился к выпавшему пистолету; описав после удара широкую дугу над плечом "близнеца", оружие теперь лежало под самой лестницей. Вороненая сталь тускло поблескивала в слабом свете.
И в этот миг над его головой загрохотали шаги. Сверху спускались; двое, как определил тотчас он. Заслышав выстрел, стражи поспешили разобраться в случившемся. Шаги дробно загрохотали по шаткой лесенке над головой телохранителя, через мгновение можно было видеть коричневые ботинки из нобука с высокой шнуровкой на ногах первого спускавшегося "близнеца", преодолевавшего последние ступеньки. К лежавшему за лестницей оружию Иван не успевал никак.
Алексей сделал нерешительный шаг к двери, не зная, что предпринять, какое решение выбрать как наиболее правильное: оставаться в леднике или поспешить в коридор. Попытаться что-то сделать в помощь Ивану, с такой неотвратимой легкостью преодолевшему первый барьер на пути к выходу или не вмешиваться, из боязни повредить; ему же и себе. в то же мгновение Вагит Тимурович проворно схватил его за рукав, потянув назад, к стене, подальше от возможной линии стрельбы, Алексей вырвался, но тут же остановился.
Ивану осталось ждать всего мгновение. Спускавшийся первым "близнец" его не видел, смотрел под ноги, боясь споткнуться на шаткой лесенке в самый неподходящий момент. Поэтому момент начала удара он пропустил. Впрочем, руки у него были свободны, пистолет с глушителем находился за спиной за поясом, он успел выставить защитный блок и немедленно ответил.
Иван перехватил выброшенную вперед левую ногу, направленную с высоты предпоследней ступеньки ему в лицо и резко крутанул по часовой стрелке. И тотчас же ударил сам носком ботинка в район почек, стремительно и жестоко.
Треск ломающихся под тяжестью падающего человека перил был пронзителен, ударив по ушам находившихся в леднике. Хрип был тотчас заглушен мягким звуком удара тела о стену. Алексей сделал еще один шаг к выходу, подойдя к трем ступенькам порожка вплотную.
И тут же сверху точно выпал еще один "близнец". Он просто спрыгнул с четвертой или пятой ступеньки, Иван, проводив взглядом падающего охранника, уже поворачивался к нему, видел его стремительный спуск и поднимал руки, чтобы по возможности защититься от него.
Каблук лакированного ботинка ударил Ивана в ухо, голова безвольно дернулась, он отшатнулся, едва устояв на ногах, отброшенный к стене, пытающийся ответить.
Тот "близнец", первым выведенный Иваном из сознания, пришел в себя. Не поднимаясь, коротким ударом он сбил Ивана с ног. А едва телохранитель упал, ударил пяткой в грудь и быстро поднялся. "Близнеца" пошатнуло, когда он совершил это действие, он вынужден был прислониться к стене и, получив от последнего из спустившихся свой пистолет, некоторое время еще чувствовать ее надежную опору. Пистолет он держал, тем не менее, уверенно, и уверенной была его команда, поданная голосом с чуть заметной хрипотцой от пережитого.
- Все живо к стене!
Вагит Тимурович и Алексей подчинились беспрекословно. Молодой человек чуть помедлил, прежде чем исполнить эту простую команду: все, произошедшее на его глазах, случилось слишком быстро, чтобы он сумел разобраться в смене обстоятельств и подчиниться им. Тем временем, с пола поднялся сбитый ударом о перила второй "близнец"; он тоже достал оружие, однако ствол его был направлен на Ивана. Телохранитель поспешил принять вертикальное положение, с трудом опираясь руками о стену.
- Лежать, - была дана ему команда. - Лицом вниз.
Вошедший последним "близнец" сковал ему руки и поправил сбившийся набок галстук, тем самым, давая понять, что инцидент исчерпан окончательно и бесповоротно.
Алексей был столь захвачен этой сценой, что совершенно упустил из виду кивок головы, который последовал за церемонией поправления галстука. По этой команде ствол первого "близнеца" озарился яркой вспышкой, послышался негромкий хлопок, точно такой же, как и в прошлый раз.
Вагит Тимурович стукнулся о стену и медленно, беззвучно стал оседать, не в силах сдержать разом подогнувшиеся колени. Ствол полыхнул огнем еще раз. Караев завалился набок, тяжело упал навзничь. На стене остался красный след в виде широкой дуги, оканчивающейся у самого пола.
Алексей не двигался, широко раскрытыми глазами глядя в дуло повернувшегося к нему пистолета. Он не мог отвести взгляда от ярких вспышек, полыхнувших в полутемном леднике, от извергавшегося на вершок, вслед за вылетавшей пулей, пламени. Зрелище поглотило его разум настолько, что на Вагита Тимуровича он уже не мог обернуться, хотя и слышал шум упавшего тела, и понимал, что произошло мгновение назад. Пистолетный ствол загипнотизировал его, подчинил своей воле, исполнения которой он ждал в каждую последующую секунду. Ждал без всяких чувств и мыслей, просто смотрел на чернеющий ствол в ожидании, когда же он снова изрыгнет ярко-оранжевый цветок, темный по краям и белый у самого дула.
И когда цветок этот расцвел заново, не то мгновение, не то вечность спустя, он почувствовал какое-то странное, мгновенно охватившее все его существо, облегчение, непостижимое, но умиротворяющее настолько, что последовавшей за этим ослепительной боли он почти не почувствовал. Просто закрыл глаза, потому как смотреть на ствол уже незачем было, вздохнул и поплыл в разверзшуюся пред ним черноту, одним плеском растекшуюся от горизонта до горизонта.
Машина припарковалась подле книжного магазина на Мясницкой. Серафима немного потопталась в нерешительности у входа, но все же зашла. И снова огляделась, не зная, куда направиться. Здесь она не была уже довольно давно, года два, наверное, если не больше. Некогда, в те еще времена, заходила часто, по нескольку раз в неделю, но в последние год-другой перестала совсем.
Поднявшись на второй этаж, Серафима просто бродила вдоль стеллажей, лавируя меж бесчисленными посетителями, протискиваясь в особенно многолюдных местах. Пока не добралась до стеллажей с книгами детективного жанра.
В этом месте свободного пространства было много больше, отчего-то покупатели предпочитали обходить отдел стороной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19