- Все трое, на пол. Руки за голову. Быстро!
Голос его был тих и невыразителен так же, как и само одеяние, но не подчиниться ему было невозможно. Алексей улегся первым, и, уже улегшись, встретил встревоженный, извиняющийся взгляд Ивана. Вагит Тимурович с трудом опустился на пол, враз закашлявшись и пытаясь подавить кашель.
Их обыскали, быстро и профессионально. Должно быть, так и обыскивают те, кому это положено по работе. У Алексея изъяли бумажник и ключи, не позабыли и о перочинном ножичке с двумя крохотными лезвиями и маникюрными щипчиками - давешнем подарке Вероники.
Обыскивал один, приказавший лечь, так и стоял у двери с пистолетом, спокойно разглядывая, то богатый интерьер, то вид за окном, не забывая и о пребывающих на полу. Когда обыск завершился, в комнату, точно по команде, вошел еще один "близнец". Что-то произнес главному, Алексей не расслышал половины слов, лежал далеко, понял лишь, что тот все это время осматривал помещения усадьбы, и что "в доме никого больше нет". Он вздохнул коротко, подумав, хорошо хоть Вероника и его поверенный успели выехать, им ничего из происходящего не светит.
В комнату вошел четвертый "близнец", отчего-то безоружный. Оглядев лежавших, он кивнул главному и коротко приказал: "по одному в подвал". На что главный, разом низведенный до роли помощника, кивнул и поднял с пола Караева.
Должно быть, только сейчас Алексей сумел заставить себя поверить в происходящее. Только после того, как вспомнил об уехавшей так вовремя Веронике, только когда почувствовал холод, поднимавшийся в его тело от пола, лишь как ощутил неудобство уткнутого в паркет лица.
Странно, но до сего момента он никак не мог воспринять происходившее всерьез, в первый раз, как-никак, подумалось с горечью ему. Алексею все казалось с таким упорством, что он сам готов был поверить в это, что люди в масках еще поиграют в свою непонятную игру, затем же непременно снимут свои шерстяные шапочки, улыбнутся, обнаружив, что их узнали - Алексей, как ни старался, никак не мог представить, кто же мог под ними оказаться, - и немедленно вслед за этим объяснят все происходившее шуткой или какой-то странной необходимостью, в которую он с легкостью поверит. Ведь все это, конечно же, должно иметь нормальное, логичное и, главное, предсказуемое объяснение.
Минуты шли, медленно перетекая одна в другую, но ничего не происходило. Алексей неожиданно сам для себя вспомнил о Караеве, подумал, а ведь это ему не впервой. Такое как-то раз случалось в его жизни, не совсем так, но что-то подобное, покушение, к примеру. Значит, можно ведь логически предположить, что вторжение имеет отношение, прежде всего к нему, именно к нему, и ни к кому другому. А, значит, он, Алексей, здесь совсем не при чем, случайно оказался в ненужный момент, если бы он уехал чуть раньше, то мог и избежать подобной участи. Конечно, мог бы.
Это его немного утешило, в равной же степени и убедило дополнительно в реальности происходящего. "Близнецам" нужны были документы, наверное, они не ожидали увидеть здесь кого-то, кроме хозяина усадьбы, может, они даже не подозревали о передаче усадьбы из одних рук в другие, скорее всего, именно так и есть. Они ведь и Караева первого увели, вполне вероятно, его, Алексея, - он даже в мыслях стал обращаться к себе в третьем лице, - ждет иная, нежели Вагита Тимуровича, участь.
Несколько секунд прошло, после того, как за Караевым закрылась дверь, и тот "близнец", что обыскивал его, пихнул Алексея в бок и произнес:
- Поднимайся. Руки за головой. Вперед.
Алексей едва смог подняться. И беспомощно взглянул на Ивана. Но телохранитель смотрел на вошедшего последним безоружного "близнеца" и не поворачивал головы, не видел, как Алексея уводили.
Секундою спустя за ними закрылась дверь, коридором его повели вдоль фасада, в левое крыло усадьбы. Человек в маске шел в двух шагах от Алексея, держа пистолет прямо перед собой, остановись Алексей на мгновение, чтобы дождаться движения своего охранника и, воспользовавшись моментом, попытайся выбить у него оружие, его ждал бы провал: у "близнеца" было достаточно свободного пространства перед собой, он с легкостью сумел бы отразить атаку, даже не пользуясь пистолетом.
Впрочем, он и не пытался сопротивляться: не умел, да и в мыслях не имел такого намерения. Повиновался, стараясь идти спокойно, и пытался потихоньку разобраться в происходящем. Время, как он здраво предполагал, у него еще было.
За спиною что-то упало, послышались резкие звуки, удар и чей-то вскрик. Алексей обернулся было, возможно, случай оказался на его стороне.
Но непроницаемое выражение лица охранника, махнувшего вперед пистолетом, подействовало отрезвляюще. Он подчинился и стал спускаться по шаткой узкой лестнице, ведущей на четырнадцать ступенек вниз.
Снизу потянуло морозным воздухом, спертым и оттого кажущимся особенно колючим.
Охранник остановился перед закрытой на засов дверью, знаком велел Алексею уткнуться лицом в стену. Затем отодвинул засов и одним резким движением, взявши молодого человека за ворот пиджака, вбросил внутрь.
Дверь немедленно захлопнулась. Послушался звук задвигаемого засова. Шаги человека, поднимающегося по лестнице. Затем все стихло.
Вагит Тимурович помог Алексею подняться на ноги. Молодой человек немедленно подбежал к двери, стукнул в нее кулаком, металл, которым была обита дверь, глухо зазвенел. Алексей ударил еще раз, затем решительно подошел к маленькому слуховому окошку под самым потолком голой комнатки с мутным стеклом. Попытался дотянуться до него рукой. Пальцы едва коснулись рамы окошка.
Впрочем, даже будь в комнатке хоть какая-то мебель, скрашивающая покрытые белой краской стены, кто-нибудь, размерами больше кошки, уже не способен был выбраться через него на свободу.
Вагит Тимурович осторожно коснулся плеча Алексея. Тот никак не прореагировал на это.
- Скатайте пиджак и садитесь, - посоветовал Караев. - Трудно сказать, сколько нам предстоит здесь пробыть.
- Что это за помещение? - наконец спросил он. - Раньше вы мне его не показывали.
- Ледник, самый обыкновенный ледник. Хорошо еще, что неиспользуемый.
Вновь послышались шаги, Алексей, враз обострившемся слухом определил, что посетителей несколько, больше двух. Дверь снова распахнулась, и в ледник был вброшен Иван. От двери вниз вели три ступеньки, телохранитель не увидел их в полутьме комнатки и точно так же, как Алексей, упал на колени.
Поднявшись, он оглядел пленников. Посмотрел на дверь. Вслушался в звук удалявшихся шагов, один из "близнецов" удаляясь, кажется, решил воспользоваться телефоном, звук набираемого номера, был слышен в комнатке удивительно отчетливо.
- Пошел сообщать, - почти равнодушно, лишь с чуть заметной хрипотцой, произнес Караев. Иван кивнул, прислонился спиною к стене.
- Жаль, что вы не стояли у двери, - произнес он устало. - Я мог бы...
И замолчал на полуслове, глядя на Алексея. Тот не выдержал его взгляда и отвернулся к окну. Вагит Тимурович махнул рукой:
- Бросьте вы. Садитесь лучше. Будем ждать.
Иван кивнул в ответ. Подошел к Алексею и сел с другой стороны.
- Мы их хотя бы услышим, - сказал телохранитель.
- Да, услышим, - повторил Алексей, невольно вздрогнув.
Серафима отперла гараж и подняла ворота; с металлическим позвякиванием они ушли в нишу под потолком. Затем села в машину - ярко-красный "ниссан" модели "Примера Джи-Ти". Дверь хлопнула, немедленно вслед за этим завелся двигатель. Все эти действия она проделала стремительно, на одном дыхании, но, едва взялась за руль, едва положила ладонь на рычаг переключения передач, как снова почувствовала усталость. То самое полное оцепенение чувств и членов тела, что заставало ее неожиданно, порой в самые неподходящие моменты и буквально заставляло проводить минуты и часы в недвижности, забывая обо всем и обо всех, что окружало ее в тот момент, даже о самой себе. Время тогда утекало сквозь пальцы как песок - неслышное и неощутимое, беззвучно проходило мимо, не оставляя следа.
Она нервно зевнула, глядя с некоторым недоумением на свои руки, лежавшие на руле. Ей надо торопиться, совершить немало дел сегодня, если сейчас она снова отключится, позволив своей усталость опять взять над ней верх, если это только произойдет.... Лучше не загадывать, что произойдет тогда. Лучше не думать ни о чем, так проще усыпить тревожную усталость, освободиться хоть на время от ее неусыпного контроля, вырваться и сделать то, что давно намечалось, но на что не хватало прежде сил - из-за этой бесконечно тяжелой ноши за спиной.
Серафима с видимым усилием сняла руки с руля. Сколько она просидела так - ей было неизвестно, час или всего минуту, можно было узнать, лишь взглянув на часы. Но часы показывали абстрактное время, сжимая его каждое мгновение, спрессовывая минуты в секунды, стирали часы в порошок мгновений, проходящих с утра до вечера; часами управляла все та же усталость, которая заботливо показывала, что все ее действия не более, чем суета сует, вечная суета, и до наступления времени возвращения Алексея она ничего сделать не успеет. Лучше не смотреть, не давать ей этого шанса.
- Закрыть за вами, Серафима Андреевна?
Серафима вздрогнула. Нет, просто Соня вышла на улицу, выбросить мусор.
Машина, дернувшись, тронулась с места, направляясь к воротам; неожиданно Серафима вспомнила, как утром, спеша насколько возможно, в них протискивалась Вероника, интересно, она поцарапала крыло или нет?
Ее "ниссан" выбрался в проулок, не торопясь, развернулся и двинулся к магистрали. Тряская дорога не позволяла расслабиться, это было главное. Не дать придти усталости до тех пор, пока она не прибудет на место.
Перед выездом она звонила Алисе, своей массажистке. Разумеется, она с радостью готова была ее принять. "Конечно, Серафима Андреевна, приезжайте, сделаем тонизирующий массаж как всегда, мы очень рады вас видеть". Алиса была одна, но она всегда говорила о себе со всеми клиентами во множественном числе, должно быть, репутация обязывала. Серафима сразу сказала, что чувствует себя неважно, вот и решила обратиться к ней, как к последнему средству; не забыть бы перед уходом повторить эти слова. Люди, оказывающие услуги, очень ценят подобные фразы, особенно от подобных клиентов.
Но до квартиры Алисы она доехала совершенно разбитой. Как чувствовала, что будет что-то подобное.
Некстати позвонил Павел. Сказал, что у него все готово, его любимое словцо "на мази". Все идет по его плану. Пускай не волнуется и ждет, когда операция завершится.
И усталость вернулась на привычное место. Она даже была вынуждена остановить машину и слушать его слова молча, всматриваясь пустыми глазами в горящий светофор в десятке метров ниже по улице.
И еще он сказал, что любит ее.
И еще....
Она едва не расплакалась от ощущения навалившегося бессилия. И снова сидела, вцепившись в руль и пытаясь заставить себя забыть разговор. Вернуться в норму, насколько норма возможна для нее. Выйти из машины или же заставить себя выжать сцепление, переключить рычаг на первую передачу, тронуться с места.
Действовать, действовать, не думать ни о чем, забыть и действовать. Иначе....
Она со всхлипом, вырвавшимся откуда-то из самых глубин души, нажала педаль газа, вырулила на мостовую. Двинулась вниз по улице. Каждое движение давалось с таким трудом, что через мгновение глаза стал заливать пот, она плакала, стонала и кусала губы, понукая себя следить за дорогой и поворачивать руль из стороны в сторону, выбирать путь и переключать рычаг коробки скоростей. Едва не врезалась в стоявшую на светофоре "девятку", заставив себя затормозить в последний момент. А потом едва заставила тронуться с места, - мотор заглох, - и она готова была уже бросить машину, выйти и упасть на холодный асфальт.
Но потом постепенно она расходилась. Добравшись до Алисиной квартиры, Серафима почувствовала себя немного лучше, может быть, оттого, что спешить уже никуда не надо.
Если бы не звонок Павла.... Он точно нарочно выбрал время, чтобы рассказать ей о своих свершениях. Успокоить. Сообщить о том, что ничего изменить уже невозможно. Механизм запущен, обратного хода ему не будет, разве досадная случайность, одна на миллион, та самая случайность, что всегда стояла и стоит на ее пути, разве что она неожиданно вмешается и вернет все на круги своя.
Но Серафима знала, что не вмешается и не вернет. Так было всегда, так и будет в этот раз, недаром ее вчерашние предчувствие столь решительно воспротивилось против намеченной, и раз уже откладываемой, операции. Недаром она попыталась предотвратить неизбежное... пыталась и не смогла. Звонок Павла - вот она, та самая случайность, одна на миллион в действии он разрушил все ее построения махом.
И ей снова придется действовать самой. В одиночку, без обычной помощи, без обязательных, жизненно необходимых посредников, без всего и всех. Так, как действовал бы Павел, будь он на ее месте, свою независимость он всегда ставил на первое место, не всегда получалось, но все же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19