Бывали дни, когда я вышагивал двадцать, тридцать тысяч шагов.
Устав, я останавливался возле окна, подтягивался к решетке и смотрел, что творится во дворе тюрьмы, или с тоской вглядывался в далекие ледяные вершины гор, увенчанные белоснежными облаками.
В тюремном дворе событий было немного. Изредка приводили новых заключенных и через четыре часа меняли часовых на вышках. Я все высматривал, не освободят ли кого-нибудь из тюрьмы. Но такого случая ни разу не было. Зато очень часто, почти ежедневно, за ворота вывозили мертвеца. Процедура вывоза потрясала своей сверхчеловеческой жестокостью. Открывались ворота, останавливался возок с мертвецом, и надзиратель, захватив острый лом, выходил из дежурки. Размахнувшись, он сильным ударом пробивал грудь покойника ломом. Такова была инструкция - тюремщики не доверяли своему врачу и собственным глазам.
Я чувствовал, что могу сойти с ума. Разум не выдержит, и останется лишь жалкая тень того, кто носил имя Генриха Лосса...
Перемена наступила внезапно. Это случилось в среду, именно в тот день, когда Морис ожидал Крокодила. Я уже не интересовался ничем и дремал в забытьи, не слыша, как по коридору с руганью прошел надзиратель, как он молча остановился возле нашей двери, не видел, что произошло с Потром.
Будто во сне послышались странные слова:
- Девять. Остальное - в будущую среду.
Я очнулся. Надзиратель уже отошел от нашей камеры. По коридору, как обычно, катилась отборнейшая ругань.
Морис стоял возле окошка и о чем-то напряженно размышлял. Небо в окошке стало багряным. Бледным огоньком вспыхнула крупная звезда.
Я почувствовал прикосновение руки. На меня смотрел Морис. Он протянул мне какой-то узелок, бумажку. Прошептал:
- Прочтите. Помните то, о чем мы говорили?
Я развернул бумажку. В узелке лежала коричневая пилюля. В записке четким почерком было написано:
"Пилюля - алкалоид мексиканского гриба - вызывает состояние, подобное смерти. Сердце не бьется, легкие не работают. Диагноз - смерть. Но жизнедеятельность сохраняется. Сознание - тоже. Вас вывезут на кладбище, возле подножия горы. Через час "смерть" проходит. Остальное зависит от вас. Грудь вам не пробьют, с надзирателем сговорились. Время - будущая среда. Будьте мужественным. Иного пути нет. Помните адрес. До встречи. Уничтожьте записку".
- Что это значит, Потр? - воскликнул я, пораженный странным посланием.
Никто не ответил мне.
Я испуганно оглянулся. Где же Морис? Ведь он только что вручил мне узелок и записку. Вот его постель, вот ведро для воды, окно с решеткой, не поврежденное, Дверь не открывалась. Но Морис Потр исчез.
Я не понимал, снилось мне это или произошло на самом деле. Ущипнул за руку. Больно! Прочитал записку. Морис сдержал обещание - он оставляет для меня тропинку на свободу. Узенькая эта тропинка, но все же она лучше безнадежности. Я вспомнил рассказы Потра. Очевидно, он давно работал над проблемой проницаемости вещества. Быть может, друзья передали ему с воли именно такой препарат?..
Затем пришли сомнения. А что, если нет ни препарата, ни заключенного Мориса Потра? Вдруг все это лишь полицейская провокация и Потр - ее исполнитель?
Я задрожал от ужаса, вообразив, как меня, неподвижного, везут через ворота и надзиратель пробивает мне грудь ломом.
Но я снова посмотрел на пилюлю, на записку. Нет, не может быть! Морис не провокатор. Такой человечный, с такими ясными глазами!.
Но он попросил уничтожить записку. Ведь сюда могут войти - и тогда исчезнет даже эта ничтожная надежда на спасение!
Я разжевал бумажку, проглотил. Пилюлю завернул в кусочек ваты, спрятал за подкладку куртки. Если даже будут обыскивать, не найдут!
Все было сделано вовремя. По коридору загремели шаги. Звякнул глазок. Несколько секунд надзиратель осматривал камеру, потом послышалось проклятие, вопль ярости.
К двери приблизились еще чьи-то шаги. Послышался хриплый голос Крокодила. Я лег на свое место, сжался в комок...
Загрохотала дверь. В камеру вошли надзиратели. Тяжелый удар обрушился на мою спину.
- Вставай!
- Что случилось? - будто спросонок пробормотал я.
- Где Потр?
Я с удивлением оглянулся вокруг.
- Не знаю.
- Лжешь! - заорал надзиратель. - Ты не спал. Куда девался Потр?
- Я не сторож, - смиренно ответил я. - Это вы должны знать!
- Как говоришь со мной, негодяй?! - Надзиратель ударил меня.
Я закричал и упал. Крокодил схватил надзирателя за руку.
- Оставь! Может быть, он в самом деле не знает. Надо сообщить начальству. Это что-то дьявольское, будь оно неладно!
Надзиратели, яростно ругаясь, ушли. Я заметил, что Крокодил, закрывая дверь, подмигнул мне. Неужели он действительно помог Морису бежать? Да, безусловно. Он снова дежурит в следующую среду. С ним договорено, чтобы меня не трогали, не пробивали грудь. А вдруг Крокодил испугается? Что тогда? И почему он помог Морису? Такой зверь! Да, ругается, как пьяный матрос, но не было случая, чтобы он тронул пальцем заключенного.
Вскоре над тюрьмой появился военный вертолет.
Меня потребовали в канцелярию. В сопровождении двух солдат охраны я вошел в мрачное помещение с узкими стрельчатыми окнами. Возле стола стоял начальник тюрьмы, Крокодил и несколько надзирателей. За столом сидел полицейский чиновник. Я еле держался на ногах от страха.
- Ты видишь заместителя министра полиции, - резко сказал начальник тюрьмы, - господина Семюэля Коммеса! Он будет говорить с тобой.
- Не понимаю, зачем я понадобился высокому лицу. - угрюмо отвечал я.
- Слушай внимательно, - холодно произнес Коммес, не отрывая взгляда от меня. - Слушай и запомни! Ты преступник. Вдвойне. Тебя послали в прекрасный лагерь, где ты имел работу и неплохую пищу. Но ты игнорировал заботу нашего демократического общества о твоем воспитании...
В моей памяти возникли жуткие картины изнурительной работы в лагере, долгие дни под палящим солнцем, ночи в сырости и холоде, смерть друзей... Это он называет "прекрасным лагерем"!
- Ты улыбаешься? Или мне показалось? - сощурился Коммес.
- Куда уж мне улыбаться. - равнодушно ответил я. - Скажите точнее, что вам угодно?
- В камере, где ты помещен, находился некто Морис Потр. Он опасный преступник. Ты - агнец в сравнении с ним. Он исчез. Убежал. Но как?
- А как? - невинно переспросил я.
Коммес вспыхнул.
- Не прикидывайся наивным мальчиком, Лосс! Именно ты должен сказать, как это произошло.
- Я вижу вокруг надзирателей. Почему я должен знать то, что входит в их обязанности?
- Не притворяйся! - заорал Коммес, уже не сдерживаясь. Потр, вероятно, вышел в дверь! Значит, ему помогли надзиратели. Ты, конечно, знаешь, кто именно! Не бойся, скажи, и я гарантирую тебе сокращение срока...
Коммес сощурился, подумал, переглянулся с начальником тюрьмы, добавил:
- ... а быть может, даже добьюсь полного твоего освобождения!
Я вздрогнул. Полное освобождение. Немедленно...
Неужели это возможно? Но какой ценой! Рассказать этим палачам о мечте Потра, о его ожидании избавления, о пилюле и записке? И предать надзирателя, который помог Морису и, быть может, готов помочь мне?
Мне стало стыдно. Как я смею даже думать о такой возможности! Морис, уходя, не забыл обо мне, оставил спасительную нить... Нет, нет, прочь подлые мысли!
- Почему вы молчите, Лосс? Отвечайте!
О, даже на "вы" перешел заместитель министра! Какая хитрая лиса! Видно, важная птица Морис, если такие чиновники съехались сюда!
- Меня очень привлекает ваше обещание, господин Коммес, тихо ответил я. - Я мечтаю о свободе, но...
- Но? - резко переспросил Коммес.
- Но, откровенно говоря, я ничего не знаю.
- Ложь!
- Думайте как угодно! Я спал весь день. Когда проснулся, Потра уже не было. Я удивился и подумал, что его вызвали к начальнику.
- Еще раз - ты лжешь! - крикнул Коммес. - Я обещал свободу за раскрытие преступления, но не сказал о наказании!
- За что?
- За преступное укрывательство!
- Мне нечего больше сказать.
- Еще не поздно!
Я молчал.
- Несите распашонку! Считаю до десяти! - торжественно-злобно промолвил Коммес, показывая хронометр.
Я затравленным взглядом смотрел на него, на солдат, на надзирателей.
Охранники внесли "распашонку", расстелили на полу. Это был четырехугольный кусок прорезиненной ткани с отверстиями для шнурков.
Коммес рукой указал на "распашонку", поднял хронометр.
- Решай! Раз... два... Десять! Начинайте!
Два надзирателя подскочили ко мне, сорвали с меня одежду. Я закричал, вырываясь из крепких рук:
- Оставьте меня! Я ничего не знаю!
- Лжешь! - злорадно возразил Коммес. - Скажешь!
Надзиратели повалили меня на расстеленную "распашонку". Я ощутил, как тугая ткань стягивает тело, задерживает дыхание, останавливает кровь. Болью резануло виски, тяжелыми стали веки. Захватило дыхание, не хватало воздуха. Я захрипел.
- Развяжите!.. Не могу...
Ко мне подошел врач, попробовал пульс.
- Еще выдержит, - успокоил он.
- Слышишь, что сказал врач? - цинично промолвил Коммес. Еще выдержишь! Но я прикажу снять распашонку. Будь умнее!
- Я ничего не знаю...
- Вот упрямый! - пробормотал Коммес. - Негодяй!.. Дайте ему котлет!
"Котлетами" тюремщики называли резиновые шланги, наполненные водой. Они при ударе не оставляли следов на теле, причиняя страшную боль.
Надзиратели выполнили приказ шефа. На меня обрушился град ударов. Я потерял сознание.
Очнулся я на каменном полу. Было темно, сыро, холодно. Ночная свежесть вернула мне сознание. Жар сжигал мое тело, разрывал голову.
- Пить! - простонал я, жадно глотая холодный воздух. Дыхание со свистом срывалось с моих запекшихся губ. - Пить...
Я слышал, как звякнуло окошечко. Послышался равнодушный голос:
- Не сдохнешь! Воду получишь завтра.
Я изнемогал. Из последних сил дополз к стене, слизывал влагу, покрывавшую камни. Она была насыщена плесенью и смрадом, не утоляла жажду. Опять куда-то проваливаюсь...
Холод пронзил тело. Черная решетка. На ее фоне мерцающие звезды... Я все вспомнил. Тюрьма Маро-Mapo! Значит, я выжил после "распашонки"...
- Пить! - застучал я в дверь, изнемогая от жажды.
Низкий гул покатился по коридору.
- Замолчи! - крикнул надзиратель за дверью. - Опять котлет захотел?
- Умираю...
- Не подохнешь! - проворчал кто-то за дверью.
Я упал на холодные камни пола. Слезы ярости и отчаяния полились из глаз.
Пилюля! Я вспомнил о ней. Моя последняя надежда. Она была спрятана в уголке куртки. Вернули ли мне одежду?
Я пощупал вокруг себя. Наткнулся рукой на куртку. Слава богу! Я быстро вытащил шарик. Пилюля осталась цела. Они не нашли ее.
Я в изнеможении откинулся на спину, закрыл глаза. Спокойно. Надо вытерпеть до среды. Мне уже нечего терять. План Мориса - единственный шанс на спасение.
Перед рассветом я задремал. Боль немного затихла. Жажду смягчила прохлада.
Утром в карцер зашел начальник тюрьмы с надзирателями. Он наклонился надо мной. Послышались вкрадчивые слова:
- Одно слово - и ты получишь все: пищу, воду, хорошую комнату! Господин Коммес не забыл своего обещания. Ты будешь свободен, если...
Я нашел в себе силы пробормотать в ответ:
- Оставьте меня в покое!
Начальник отошел от меня. Послышался его голос:
- Пусть подыхает!..
Загрохотала дверь. И снова мое сознание окутал мрак.
В полдень, когда отблески солнечных лучей проникли в карцер, надзиратель принес мне кружку воды к полфунта черного хлеба. Это была трехдневная норма.
Я не дотронулся до хлеба, но воду жадно выпил...
Проползла неделя. Неделя несказанных мук - физических и духовных. Я не знал, что решила администрация, как обернулось дело с побегом Потра, но меня не трогали. Несколько раз приносили воду и хлеб, но врача не присылали, несмотря на мои настойчивые просьбы. Начальник тюрьмы, видимо, решил доконать меня.
Я тщательно считал дни. В среду на рассвете сто раз прошелся по карцеру, держась за стенку. Ноги подгибались, все тело ломило. Тяжело будет мне уходить, если даже план удастся, но иного пути нет. Это - единственный...
Перед заходом солнца была проверка. Я ожидал этого времени. За несколько минут перед этим я добыл заветную пилюлю. Какое-то мгновение колебался. Получится ли? Быть может, я собственными руками приближаю смерть? Вдруг Морис -оставил мне яд? Записка - только утешение, а на самом деле он хочет избавить меня от многих лет каторги? Впрочем, если даже так - спасибо ему за все! Пусть лучше смерть, чем вечные муки. Будь что будет! Я перешагнул грань, за которой уже нет страха.
Я проглотил пилюлю, лег на спину. Прислушался. В конце коридора слышался лязг запоров, шаги надзирателей.
Судорога свела мои руки и ноги. Мгновенно одеревенело тело. Но странное дело, сознание было ясное. Я чувствовал, что сердце и легкие почти перестали работать.
Дверь в карцер открылась, донеслись слова:
- Никак не подохнет!
- Что-то он не шевелится, - произнес голос Коммеса. Ну-ка. послушайте сердце!
Кто-то склонился надо мной.
- Готов...
- Зовите врача.
Через несколько минут вошел врач. Он дотронулся рукой до моего тела, послушал сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11