Хлопнула дверь. Вот чего мне сейчас не хватало, так это женских капризов. Нет, это надо было пресекать и немедленно. Я направился к Тае.
Она лежала на кровати, отвернувшись к переборке, и никак не отреагировала на мое появление.
- Ты, конечно, уверена, что я это сделал нарочно, - сказал я, плюхаясь в пискнувшее кресло. - А теперь подумай, зачем мне это нужно? Лично мне? Прежде всего - об эксперименте я узнал только сегодня. Далее - Вадим мне симпатичен, как человек. И, наконец, к чему так рисковать? Ведь Вадим мог проснуться, зашуметь. Вот и ты видела, что ночью я шарил в аптечке. Но я-то ничего этого не помню.
- Не валяй дурака, - глухо произнесла Тая.
- Ты - злобный ревнивец.
Такого оборота я, признаться, не ожидал и, не сдержавшись, глуповато хихикнул.
- Ну и что же, что он маленький, - тихо сказала Тая. - Я ведь все равно ниже его. Он очень хороший. А ты - страшный эгоист.
Слушать ее было не то что неприятно, но как-то даже больно. Чувствовалось, что она целый день думала, какой эгоист я и какой хороший человек Вадим Коржиков.
Очень обидно было ее слушать.
- В свое время мы, кажется, договорились сначала понять, а уж потом судить, - сказал я удрученно. - Ты меня даже не хочешь понять.
Тая резко села и уставилась на меня, как на чучело.
- А что тут понимать? Ты мне все время врешь. Да если бы Вадим не... заболел, Аркадий Семенович был бы здоров. Зачем ты ему позволил подключиться к ВИБРу? Ты же прекрасно знал, чем это может закончиться. Что ты тут все время врешь?
- Ты можешь выслушать спокойно? - рявкнул я.
Она сразу нахохлилась. Затаилась.
- Тогда слушай, - продолжал я уже спокойно, задавив в себе внезапную вспышку ярости.
И рассказал о том, что случилось, присовокупив сюда свои выводы.
- А ты не ходил к Аркадию Семеновичу? - спросила Тая упавшим голосом.
- К нему не пускают.
- О боже, какая я дура. Мой бедненький суслик. Иди ко мне...
Было раннее утро. Я проснулся от того, что Тая осторожно перебиралась через меня.
- Не смотри, - попросила она, целуя мою колючую физиономию. - Спи. Мне сегодня пораньше.
Я закрыл глаза и слушал, как Тая, одеваясь, легко бегает по комнате. Тапки она игнорировала. Как-то незаметно я заснул, но, кажется, ненадолго. Разбудило меня острое чувство тревоги. Это было похоже на сигнал о помощи, как будто очень далекая труба печально выводила грустную безнадежную мелодию...
Постовая уже была забита до отказа, а люди все прибывали и прибывали, теснясь в коридоре. Я кое-как протолкался к рабочему месту и узрел пульт и ВИБР в плачевном состоянии. Под ногами неприятно хрустели осколки оргстекла. Кроме того, я обнаружил и орудие разбоя - небольшой, но увесистый блок стабилизатора (БС), очевидно позаимствованный из ЗИПа и помещенный кем-то на пультовую клавиатуру. Но не это было главное. Рядом, закрыв лицо руками, стояла Тая, плечи ее вздрагивали. Вокруг нее образовался пустой полукруг, и в этом полукруге, на полу, хищно свернулось выдранное с корнем из гнезда "щупальце" с присосками. И еще сильно воняло горелой изоляцией. По всей видимости, Тая включила аппаратуру и лишь затем принялась ее крушить, чем вызвала короткое замыкание.
- Дорогу, товарищи, - раздался напряженный голос Пономарева.
Он обогнул меня и остановился напротив Таи.
- Кто позволил? - спросил он свистящим шепотом. - Вы представляете себе, что натворили?
Пономарев на глазах побагровел и резко кинул в пространство:
- Как она сюда попала?
В полной тишине кто-то весело и нахально сказал:
- Так ведь это же Тая Добрынина.
- Добрынина? Ах, да. Это меняет дело. Ну и что, что Добрынина?
- Она дорабатывала ВИБР, - скучно объяснили рядом.
Нездоровый румянец с Пономарева спал.
- Так, так, дорабатывала, - протянул он, что-то соображая. - Значит, аппаратура неучтенная?
- Значит, неучтенная, - согласился все тот же скучный голос (я узнал Гусейнова).
- Пульт учтенный, но он пострадал мало.
- Безобразие, - сказал Пономарев, как сказал бы на его месте всякий уважающий себя администратор. - Форменное безобразие. Более того хулиганство. На вас, Долгорукова, я подготовлю приказ по станции. И чтоб к приезду комиссии аппаратура функционировала! Вот так.
Он удалился, перед ним нехотя расступались.
- А ведь до смены еще двадцать минут, - вдруг громко сказал Гусейнов.
- Ну и что?
Вопрос повис в воздухе, но тут же кто-то неуверенно произнес:
- Действительно, странно. Сигнала общего сбора вроде бы не было.
И тут все разом зашумели. Выяснилось, что сюда, в постовую, ноги каждого принесли сами. Да, да, сразу после того, как прозвучала труба. Откуда бы ей здесь взяться?..
Постепенно люди разошлись.
- Ну, ты чего же, Долгорукова, наделала? - Я уже безнадежно опаздывал на вахту, но оставлять Таю в таком состоянии не мог.
- Перестань повторять чужие глупости, - устало сказала она. - Я не думала, что сюда набежит столько народу.
- Тут говорили о трубе. Разве ты ее не слышала?
- Нет, конечно.
- Почему - конечно?
- Потому что здесь было шумно.
- Это совсем другая труба, - я постарался улыбнуться, хотя мне уже было страшновато от того, что Черу повиновалось все население станции. Или почти все.
- Что здесь случилось? - еще из коридора через открытую дверь спросил Вадим. - Народ валом ва... Ба-а!
Он вошел и уставился на разгромленный пост. Еще один, который ничего не слышал.
Слава богу их уже двое. Но - они первые, с кем Чер связался напрямую. Парадокс.
- Восстановить невозможно? - скорее констатировал, чем спросил Вадим.
- Естественно, - задиристо отозвалась Тая. - Чего-чего, а ломать мы умеем.
- Ну и напрасно, - сказал Вадим. - Мы тут с Толей придумали одну забавную штуку.
Разве он тебе не говорил?
- К сожалению, не успел, - я вздохнул.
- Жаль, жаль. - Вадим, хрустя пластмассовой крошкой, подошел к пульту и подкинул на ладони тяжелый БС, потом, хмыкнув, посмотрел на Таю.
- Вот именно, - сказала она.
- Судя по запаху, было включено?
- Ага, - в ее голосе было злорадство.
- Месть, так сказать, - весело произнес Вадим. - За Аркадия Семеновича и кэпа.
Верно?
- Ага.
- Это для него, как слону дробинка. - Вадим аккуратно приспособил БС на пульт. - Ты, Таечка, забыла, что он уже научился выходить на прямой контакт. Теперь, Таечка, мы сидим на бочке с порохом. А нам нужно время до приезда комиссии, потому что через Пономарева нам не перешагнуть. Толя правильно сказал - нужно отсюда срочно драпать. Потому-то мы и придумали забавную штучку с записью.
Наподобие магнитофонной. Понимаешь?
- ВИБРу крышка, - еле слышно отозвалась Тая.
- Тогда мы в его руках, - улыбаясь, сказал Вадим. - Космическая станция "Глыба"
в лапах галактического чудовища, как изволили бы выразиться наши заокеанские друзья. Звучит?
Тая виновато мигнула.
Я проводил ее на рабочее место и поспешил в навигаторскую, представляя себе реакцию Рыбакова на такое солидное опоздание. Но, к моему удивлению, Сеня был тих, спокоен и даже где-то рассеян. Люкакин сидел рядом, они негромко разговаривали.
- А-а, Толя, - не оборачиваясь, сказал Рыбаков. - Полюбопытствуй на эфир.
Я подошел и понял, что вот оно, началось. Такой густой наводки я еще не видел, экран был затянут сплошной сеткой, которая пульсировала с какой-то завораживающей частотой.
- Не смотри туда, - посоветовал Рыбаков. - Кстати, чего это на Таю нашло?
Люкакин взглянул на меня с любопытством.
- Это месть, - сказал я. - За Аркадия Семеновича.
А что я еще мог сказать?
- Странная месть, - Сеня вдруг мощно зевнул и сконфужено бормотнул: Надо бы покемарить, да вряд ли получится. Часом ранее ни с того ни с сего бросил все это хозяйство и ломанул в постовую, кого-то помял маленько. Нет, не заснуть.
По-моему, все дело в этом.
Он ткнул пальцем в экран.
- Да, наверное, - сказал я. - Володя, ты отдохнул? Перебирайся-ка, дружище, на свое место.
Люкакин проворчал что-то неразборчивое, но ушел в свой угол и там примолк за приборами.
- Нешто с Коржиком пообщаться? - спросил сам себя Рыбаков и очень ловко ткнул толстым пальцем в клавишу видеокома.
- Чего надо? - послышался недовольный голос Вадима.
Самого его не было в кадре, камера выхватывала пустое рабочее место.
- Слушай, Вадик, что там за ерунда в эфире?
- Толя, объясни ему, будь добр, - попросил Коржиков.
- Нет уж, - заупрямился Рыбаков. - Кто у нас главный антенщик?
- Это Чер, - помолчав, сказал Вадим. - Все? Тогда связь заканчиваю.
- Сил больше нет, - Сеня встал. - Пойду придавлю. Пока, Вовка.
- Пока, - раздалось из люкакинского угла.
- Не помни там кого, - посоветовал я.
- А пусть не подворачиваются.
Мне почему-то вспомнились слова Вадима по поводу галактического чудовища, и тут на меня накатило. Наводка от беспрерывных посылок Чера принялась пульсировать очень интенсивно, будто то вздувался, то опадал радужный пузырь, стиснутый рамкой экрана. Это было необычно, это было красиво, от этого нельзя было оторваться. И вдруг экран погас. Я потряс головой, стряхивая наваждение.
- Вас же просили не смотреть, - сказал Люкакин.
- Толя, без паники, - раздался голос Вадима. - Я отключил внешнюю систему. Идет очень мощное излучение.
- Мы как мухи на липучке, - подумал я вслух.
- Срочно ищи Пономарева, - сказал Вадим.
- Он должен быть в штурманской. Если что - примени силу, надо спасать людей. А я пока врублю активную помеху. Авось пронесет.
На пороге я услышал, что Люкакин вдруг всхлипнул, а потом тихонько закатился счастливым смехом. Я и сам был бы не против к нему присоединиться, так хорошо и тепло сделалось на душе, но понимал пока, что надо найти этого чудесного дядьку Пономарева и хорошенько настучать его по голове, чтобы отдал капитанский ключ-мастер для включения стартовых двигателей. Надо - и все тут.
В коридоре я разбежался и, очень хорошо выпрыгнув, влепил пятерней по висевшему под потолком плексигласовому фонарю, источающему ультрафиолет, фонарь, естественно, не разбился, зато боль на мгновение отрезвила. Пальцы шевелились, самое большее - будет синяк. Впрочем, я тут же забыл про ушибленную руку, потому что навстречу собственной персоной шлепал Пономарев. Зачем-то он мне был нужен.
- Он спрашивает, что такое муха на липучке, - сказал Пономарев, показывая мне неизвестно где раздобытое жужжащее насекомое, которое он цепко держал пухлыми пальцами. - Я думаю, на лысинке много смешнее. Вы ее аккуратненько придерживайте, чтобы не удрала.
Он посадил муху на собственную лысину, я тут же ухватил ее за свободное крылышко. Действительно, это было очень смешно.
- Хватит, - сказал он свирепо. - Щекотно. Дай сюда.
Тут он скорчил мерзкую рожу и оторвал насекомому лапку.
- У иноходца должно быть четыре ноги, в противном случае это блоха.
Он опять сделал зверское лицо, но вдруг выпустил муху и с криком: "Москва - Воронеж!" - резво бросился наутек. Раненое насекомое улетело на плафон. Я почувствовал себя одураченным и кинулся за Пономаревым. Навстречу, набычив шею, яростно скакал Рыбаков. Сначала он забодал Пономарева, потом кинулся ко мне. Я с трудом увернулся, и Рыбаков забодал обтянутую кожей обшивку. Он пал на колени и шумно зафыркал, а я кинулся за ожившим Пономаревым, догнал, поскольку ноги у меня значительно длиннее, и больше не отставал, он все пытался заехать мне в бок оттопыренным локтем, чтобы сбить дыхание, но я отмахивался. Вскоре мы приметили троицу малознакомых людей в развевающихся белых халатах, которые споро приближались встречным курсом.
- Давай, - скомандовал один из них, плашмя кинулся на пол и принялся уползать задом вперед, да так быстро и ловко, что я позавидовал.
Оставшиеся двое, швырнув в нас по алюминиевой суповой тарелке, кинулись наутек.
Прицеливались они не особенно тщательно, поэтому в нашем стане потерь не было.
Зато сзади, взбешенный своей неудачей, рыл землю Рыбаков.
Никогда еще я не играл в такие увлекательные игры. Все во мне пело, мышцы были в полной боевой готовности, азарт охотника звал на поединок с безжалостным Рыбаковым. Однако, это бы уже была не игра, а бойня. Следовало, как подсказывал внутренний голос, заманить его в ловушку и тем самым полностью насладиться победой интеллекта над горой мяса. Без всякого, упаси боже, убийства. Посадить усмиренного Сеню на цепь, в клетку, чтобы изумлять публику. Пономарев достал-таки меня локтем по печени, но это был жест дружеского участия, приглашение, так сказать, к совместной охоте. Для него тоже горнил охотничий рожок.
Гикая, мы проскочили над уползающим белохалатником. О, этот ветер свободы, простор безлюдных коридоров, когда сзади усердно работают ноги дикого Рыбакова, эти пьянящие звуки близких и далеких ристалищ, сопровождаемые скрежетом, писком, звоном разбиваемого стекла, этот свист пролетающей над головой табуретки, которая с сочным хрустом врезается в переборку, эта молниеносная смена событий!
То от вас, подвывая, улепетывает зазевавшийся сотрудник химлаборатории, а то целая команда электронщиков-гандболистов поет гнусавыми голосами "Маленькой елочке холодно зимой.
1 2 3 4 5 6 7