Однако была и другая причина для тревоги. Мне
казалось, что в течение дня что-то произошло или я что-то заметил. Но что
это было, я так и не мог понять. Некоторое время тревога не исчезала. Я
продолжал мучительно думать: что же это такое? Наконец, прекратил.
Вновь забрел в библиотеку и снял с полки том "Легенд". Мне было
неприятно, но я хотел внимательно прочитать то место.
Мне удалось найти нужный раздел. Он был довольно обширным и назывался
весьма просто - Оверн. Его содержание было довольно мистическим, слишком
таинственным и напыщенным. Поэтому я не все смог понять.
Сожалея о слабом знании французского, я с трудом разбирал:
"...исключительная жизнестойкость... давая возможность вышеупомянутым
безымянным извлекать жизненную силу... (здесь одну или две строчки я не
понял)... таким образом восстанавливать себя вблизи источника питания, как
ядра или фокуса и... (снова строчки незнакомых мне слов)... или другой
обычный предмет, чтобы быть похожим на человека. Но горе всем тем, кто
решится на это, ребенку или женщине, если не будет обеспечен
необходимый..." Далее несколько предложений описательного характера:
"...их главная слабость в запястьях и... Больше всего они радуются желтому
и отвергают некоторые оттенки серовато-голубого, поэтому удаляя их..."
Недовольный своим переводом я оставил открытый том у себя на коленях
и задумался. То, что мне удалось перевести, немного успокоило меня,
поскольку казалось полнейшей чепухой и глупостью. Я был рад и даже
благодарен этой мысли: все это было чепухой. Полнейшей, законченной
глупостью. И я мог смеяться над ней. Как я только... Но мой недолгий
восторг исчез: Дэни, вспомнил я. Все же Дэни... Это была беда. Чепуха все
это или нет - один вопрос. А вот состояние моего мальчика - весьма
реальное дело.
Неожиданно вошел Вэньон. В последние дни из-за его болезни, мы почти
не встречались. Лицо у него было недовольным.
- Здравствуйте, - буркнул он. - Сожалею, что вы не можете заняться
чем-то лучшим. От этого вы мало сможете получить...
К моему изумлению он схватил книгу и швырнул ее на полку.
Да, Вэньон был очень трудным человеком, но именно сейчас из-за столь
незначительного случая я сильно поссорился с ним. Конечно, нервы у нас
были предельно напряжены, но нужна была как раз такая искра для взрыва
эмоций.
Я вскочил.
- Хотя бы из вежливости, месье, вы могли бы не хватать книгу с моих
колен, я ее читал!
Он смотрел на меня полными слез глазами.
- Это моя книга. Это моя книга, - по-детски повторял он, - и я делаю
с ней, черт возьми, что захочу. Проклятье! Я сожгу ее! Вы что, против
того, что если захочу, я сожгу всю свою собственность, включая замок? И
если кто-нибудь будет продолжать шастать - я говорю шастать - по моему
очаровательному замку, когда я буду его жечь, то пусть он тоже сгорит, его
шея и волосы, вместе с замком, если не...
Он пошатнулся и прижал руку к груди:
- Извините меня... Я вел себя так, что вы подумали обо мне как, как о
французском паяце. Но некоторые вещи в этом обществе не такие, какими они
должны быть... Большая, удивительно большая большая муха залетела в мою
спальню и не давала мне спать. И у меня, как и у ваших безымянных,
разболелись запястья и...
Он сходит с ума? Или прикидывается сумасшедшим? Мои безымянные! Я
ненавидел его всей душой. И особенно потому, что ему в такой
отвратительной форме удалось помешать моим действиям.
- Эта ваша тварь, чем бы она ни была, - сам испугавшись, кричал я, -
это ваше безымянное напало на моего сына и почему-то вы больше не говорите
о...
- Он умер здесь? В верхней комнате башни или под ней...
Вэньон смотрел на меня, как бы не понимая, а затем с жалостью.
- Мой бедный друг, - медленно проговорил он. - Мой бедный друг, все
это слишком тяжело для вас. И вы, вы сходите с ума. Боже мой, сил моих
больше нет.
Он подошел смешным танцующим шагом и просто ошарашил меня, щелкнув
двумя пальцами у меня под носом.
- Повторяю, месье. Повторяю с огромным сожалением: вы совершенно не в
своем уме!
Я отпрянул от него, слишком потрясенный, чтобы обидеться на его
язвительные слова и оскорбительные жесты. И именно в этот миг, как и во
время предыдущего похожего случая, в дверном проеме возникла массивная
фигура Дорло.
- Успокойтесь, сударь, - призвал он, - успокойтесь! Плохая погода
действует на нервы, но так поддаваться своим эмоциям нельзя. Да. О,
господи! - И он тихонько добавил: - Так продолжаться больше не может.
Вэньон смотрел на меня широко открытыми глазами.
- Извините меня, - пробормотал он, - извините...
В нем промелькнуло странное выражение злости и какого-то ужаса, когда
он повернулся и нетвердым шагом последовал за Дорло.
Около минуты я не двигался. Вся сцена была невероятной, перед моими
глазами вновь промелькнуло все случившееся. Наконец, изумленный я вышел из
дома.
На улице я пришел в себя. Внезапное эмоциональное нарушение прошло. Я
выдохся. Как будто я с кем-то боролся. Но моя тревога усилилась. Это
кошмар, думал я, кошмар. Вот почему у него каждый оказывается сумасшедшим
и вы сами ведете себя как сумасшедший. Но я приду в себя - очевидно, когда
приедет Годерих...
Воздух, как сказал Дорло, тяжелый и душный. Погода стояла мягкая, но
появилась явная тенденция к изменению давления. В какую сторону - я не
знал.
Вокруг меня лениво простирались поля. Слишком лениво, подумалось мне.
Словно тайком замышляя собраться на коварное колдовство. Прямоугольники
полей были украшены в цвета охры, беж и серовато-коричневые оттенки. Они
собирались к невозмутимо застывшему предгорью, погруженному в таинственный
сон. Пересекая один из прямоугольников, я заметил, что пугало, которое я
видел из окна, немного изменило свое местоположение.
Вэньон... О, господи! Безымянные... Его, если хотите, а не мои! Пусть
он им радуется. О, Боги! Кто выдумал эти привидения, нелепые
отвратительные существа, если не... Я посмотрел на серое неприветливое
небо и поежился. Нет, я не был, как бы это выразиться, очарован этим
пристанищем дьявола, этим зловещим районом Франции двенадцатого или
тринадцатого века, где вместо сохранения добрых старинных обычаев внезапно
оживают предрассудки и непристойная мифология, сводящие с ума всех, кто
думал о них. Если только...
Мои беспорядочные мысли оборвались. Я еще раз с содроганием взглянул
на небо. Все вокруг - холмы, спящие поля, пока я шел, не отставали от
меня. Я почувствовал: что-то постепенно назревает... У меня разболелась
голова, появилось необъяснимое гнетущее чувство. С того места, где я
остановился, замок был ясно виден. Он находился примерно в километре от
меня. Но часть его скрывалась за горизонтом, другую закрывали деревья.
Если тревога усилится, я смогу быстро вернуться туда.
Я не спеша продолжал свой путь, когда у меня опять возникло неясное
чувство какого-то беспокойства. Когда я прошел примерно треть расстояния
до замка, передо мной вдруг с жалобным воем выскочила собака. Это была
весьма добродушная маленькая Зизи - пудель, одна из трех или четырех
собак, живших в замке. Дэни ее обожал, и я думаю, что Зизи не покидала его
в нынешней бродячей жизни. Но сейчас она, видимо, заболела или была чем-то
напугана. С визгом она прижалась к моим ногам.
Вместе мы пошли по краю жнивья. Это было как раз то поле, где
находилось брошенное пугало. И вновь я, озадаченный, заметил, что эта
штука передвинулась ближе к замку. Пропади оно пропадом! Раздраженно и
растерянно я подумал, что ведь это нелепо. Очевидно, прежде я ошибочно
запомнил место, где находилось пугало. Зизи, бежавшая рядом со мной,
прижалась еще ближе и несколько раз странно приглушенно взвизгнула.
Тучи сгустились, голова у меня продолжала болеть. Было ощущение, что
что-то назревает, что-то делается в тяжелой атмосфере, среди деревьев, на
вершинах холмов и в низко висящем небе. Казалось, вся природа, как я, была
начеку и ожидала чего-то странного и необычного. Когда мы прошли половину
поля, собака отбежала от меня и за изгородью послышался короткий хриплый
лай, вызванный либо сильным испугом, либо собачьей ссорой.
По мере приближения к замку головная боль становилась все меньше.
Однако ощущение опасности и назревающей беды не покидало меня. И вновь, с
еще большим нетерпением я жаждал встречи с Годерихом.
Я вошел в замок. Там в зале, на блюде лежал ответ на мои мольбы. Да,
говорилось в телеграмме, он может приехать во вторник, то есть через три
дня.

4
На следующее утро эту радостную весть подтвердило письмо, в котором
Годерих объяснял, что хотел было сразу приехать ко мне, но его партнер до
вторника не сможет взять на себя дополнительные обязанности. На столь
быстрый приезд я не надеялся. Более того, Годерих мог вообще не приехать.
Поэтому я заранее был ему благодарен.
В конце недели, я почувствовал еще большую напряженность. Причиной
этого была недобрая шутка моего хозяина. После недавней ссоры Вэньон
кое-как извинился за свою грубость. Теперь же он гневался совсем по
другому поводу. В то время, как я получил доброе, успокаивающее письмо,
он, видимо, получил иное, вызывающее большое огорчение. Он сказал мне, что
тетя, у которой находились его дети, написала ему, что на месяц или два по
делам должна уехать в Тунис. Возможно и поэтому она вынуждена отправить
детей своего брата домой.
- Вот так причина! - фыркнул Вэньон. - Дела... Ха! Дети не могут
сейчас приехать сюда, только не сейчас!
Конечно, когда я вспомнил о состоянии моего сына, я не питал большой
симпатии к Вэньону и не осуждал тетю за ее заботу о Марселе и Августину.
Но эта тема заставила меня еще с большим вниманием задуматься над
родственной связью между нашими семьями. Ведь это родство именно через
сестру этой самой обруганной тети. Жена Вэньона в девичестве мадемуазель
Друар была кузиной моей жены, хотя, я думаю, они не знали друг друга.
Эти рассуждения, естественно, заставили меня полностью пересмотреть
поведение Вэньона. И, как обычно, мой вывод был огорчительным. Вэньон
бывал то горячим, то холодным, по очереди заботливым или нечутким. Он
сожалел по поводу нарушения договоренности о взаимных обменах во время
каникул, но в то же время откровенно не предупредил меня о Рауле. Позднее
он проявлял такт и дважды телеграфировал мне после побега Дэни во Францию.
Но в дальнейшем, когда я прибыл для возвращения беглеца, он не оказал мне
никакой помощи. Порядочный человек так не поступает...
В субботу вечером я в одиночестве размышлял об этих и других
связанных с ними проблемах, как вдруг до меня донеслись сердитые крики.
Можно было подумать, что ссорится десяток человек. Когда же я вышел
посмотреть, шум уже стих. Участники ссоры, видимо, успокоились и
разошлись. Однако, идя через двор, я увидел человека, который прихрамывал
и прикладывал к лицу окровавленный платок. В нем я узнал парня,
перевозящего на фургоне с молочной фермы сено, молоко и масло. Я собирался
спросить его, что случилось, когда откуда-то из помещения послышались
пронзительные и сердитые возгласы Вэньона.
Некоторую ясность по поводу инцидента внес Дорло. Как только хозяин
ушел после обеда, Дорло, принес мне в библиотеку обычную рюмку бренди и
сказал:
- Сегодня днем за Батистом и вашим мальчиком заявилась шайка негодяев
из Сэнт Орвэна и почти добралась до них...
- Что! - с ужасом воскликнул я. - За моим мальчиком? За что? Что с
ним?
Он отвечал беспристрастно, обращаясь скорее к небу, чем ко мне.
- Молодой месье совершенно не пострадал, они не смогли схватить его.
А Батиста, конечно, получил царапину, а то и две...
- Но почему, почему на них напали?
Дорло пожал плечами и развел руками.
- Здесь люди, месье, суеверны. Они верят во всякую чепуху. И,
возможно, молодой месье сделал что-то неумышленно, что вызвало у них
подозрения. Эта шайка негодяев и бандитов преследовала его и Батиста до
нашего двора. К сожалению, - как-то задумчиво добавил он, - кое-кто из
наших слуг принимает сторону этого сброда... Но это не мое дело, меня не
касается. Завтра же уезжаю отсюда...
Меня очень обеспокоил не только рассказ Дорло и его возможные
последствия, но и заявление о его отъезде. Глупо было бы считать его
союзником. И все же он пока не проявлял ко мне враждебности, а в последнее
время был почти единственным источником сведений о Дэни.
Очевидно, за всем этим скрывалось значительно больше, чем то, что
рассказал Дорло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10