Она ждала от него ТОЛЬКО ОДНОГО ответа. Так они смотрели друг на друга какое-то время. Монах не знал – долго они так стояли или лишь мгновенье. Для него время вообще остановилось. Он пытался мысленно отговорить Мать от этой затеи, ссылаясь на тяжести Зоны, на возможность скорого Выброса, на сотни других опасностей, ожидающих их там, но каждый раз натыкался на ее непреодолимое намерение и невозмутимое спокойствие ее глаз.
В конце концов, он не выдержали и, сквозь силу, выговорил:
– Завтра, в пять…
Женщина улыбнулась светлой теплой улыбкой, на миг озарив царившую вокруг тьму:
– Все будет хорошо, сынок, – и впервые за все время своего пребывания в поселке покинула холм, не дождавшись ночи.
Сталкер постоял еще некоторое время на месте, растерянно глядя вслед ушедшей женщине, а затем тоже спустился вниз.
Монах очень устал, но в эту ночь он не мог уснуть. И причиной его бессонницы была отнюдь не страшная гроза, разыгравшаяся за стенами его жилища. Он лежал и смотрел в потолок, мысленно прокручивая в голове произошедший на холме разговор снова и снова, и в который раз удивлялся – каким образом эта женщина заставила его принять ее решение? Почему он согласился отвести ее в Мертвую Балку? Выброса не было уже больше месяца. Никто не мог предсказать, когда будет следующий. Его последний поход и так был рискован, но теперь он попросту играет со смертью. А сама Балка? Зачем Матушке нужно попасть в это кошмарное место? Неужели он настолько безумна? Монах ворочался на скомканной простыне и задавал себе все новые и новые вопросы, на которые не мог найти ответов.
Вконец вымотав себя мучительными размышлениями, он уснул за два часа до намеченного времени, приняв твердое решение утром отговорить Мать от ее затеи.
Проснувшись через час в холодном поту, Монах поднялся и увидел в зеркале осунувшееся лицо человека, не спавшего ночь. Темные круги под глазами, осоловелый взгляд уставших красных глаз – он давно себя таким не видел. Выйдя на кухню, Монах вскипятил воду, а потом долго курил, уставившись через немытое стекло окна в ночь. Чашка чая, остывающая на столе, так и не дождалась его.
Наспех одевшись и захватив необходимое снаряжение на двоих, сталкер вышел из дома. Несмотря на принятое решение, он, тем не менее, слабо верил в то, что ему удастся отговорить Матушку. Парень отрывисто шагал по дороге, терзаемый собственной неуверенностью.
На окраине поселка они встретились. Монах хотел было начать свою заранее заготовленную речь, но женщина пресекла на корню его попытку:
– Все будет хорошо, сынок! – повторила она вчерашнюю фразу и пошла по направлению к Зоне.
Монаху ничего не оставалось, кроме как смириться.
* * *
Сама по себе Зона – место довольно жуткое. И дело отнюдь не в тех опасностях, что она таит в себе. Дело в духе, который царит здесь. Пустые глазницы окон домов, брошенных еще во времена первой аварии, что голодной чернотой провалов пялятся на забредшего сюда путника и раскрывают беззубые рты; забытые давным-давно вещи, беспорядочно гниющие в радиоактивной пыли; пустота на улицах когда-то людного города; ветер, тоскливо разносящий обрывки старой жизни. И тишина, чуждая для человеческого уха. Эта тишина сводит с ума, вытягивает душу из смельчаков, рискнувших отдаться ее объятьям. И только осторожный шорох собственных шагов и учащенный стук сердца свидетельствуют о том, что ты еще не оглох. Однако есть в Зоне участки более других пугающие притаившимися в них опасностями.
Мертвая Балка или Долина теней, как еще называли ее – это низина на месте старого городского кладбища. Конечно, долиной здесь и не пахло, зато призрачных теней прошлого хватало с избытком. Тут не было особой активности мутантов или повышенной концентрации аномалий, как в других печально известных местах. По этим признакам Долина Теней была обычным участком Зоны. Ее губительная сила была совершенно другого свойства. Само по себе место выглядело жутко, нереально даже для Зоны. Памятник заброшенным памятникам, призрачная зона посреди призрачной Зоны, оно давило на психику людей своей атмосферой, мертвой во всех смыслах тишиной, буквально обрушивая на человека лавину противоречивых чувств и переживаний, заставляя слабых духом сходить с ума, а сильных – просыпаться ночами от кошмарных снов. Некоторые вообще пропадали здесь без вести, и никто не ничего знал об их участи. Давно смельчаки не заходили сюда, не в силах преодолеть страх перед неизвестным врагом. И в это место сейчас направлялись Монах и Мать.
В начале пути они пробирались осторожно, так, как и следовало ходить по Зоне. Монах внимательно проверял дорогу перед собой, прокладывая путь в виде ломаной линии, осторожно осматривал округу в поисках мутантов, сверяясь со сканером и соблюдая абсолютную тишину при передвижении. Однако со временем их путь стал все больше выходить на прямую линию. Именно так оказывалось меньше всего препятствий и опасностей. Казалось, сама Зона подталкивает и торопит их, освобождая короткий путь перед возможным близким Выбросом. Монстры, казалось, их не замечали, на пути не встречалось ни одной аномалии, уровень радиации был непривычно низок. Это пугало сталкера, с опаской и удивлением поглядывающего на свою спутницу. Все эти чудеса он связывал с ее появлением здесь. Монах смотрел на нее и думал: «Кто она? Что происходит? Почему Зона нас пропускает?» И еще много других «зачем» и «почему» скакали у него в голове. Мать же добродушно улыбалась, когда он в очередной раз оглядывался на нее через плечо.
Они шли по влажной после ночной грозы земле, воздух был прозрачен и свеж. Шагать было легко – мокрая тропа, утрамбованная дождем и очищенная от мусора ветром, хорошо ложилась под ноги. Монах выключил сканер и другие приборы, снял маску, беспечно забросил автомат за спину и шагал по прямой, как будто на прогулке по обычной, «чистой» земле. Вмиг улетучились страх и осторожность перед возможной опасностью. В парне укрепилась твердая уверенность, что ничего не случится, пока Мать рядом с ним.
Так они прошли путь, который обычно делался за два дня. Постепенно спутница Монаха оказалась с ним вровень, а когда вдали показалось заброшенное кладбище и разрушенные городские постройки, вообще пошла впереди, повинуясь какому-то незримому внутреннему зову. Этот зов вел ее к цели, заставляя идти все быстрее и быстрее, пока, наконец, Монах стал еле-еле поспевать за женщиной. Он не останавливал ее. Теперь она его вела.
Оказавшись на кладбище, Мать снова замедлила шаг. Она стала неспешно пробираться между ржавыми оградами, покосившимися могильными камнями и крестами с полуистлевшими, размытыми водой, фотографиями, внимательно осматривая каждую пядь земли. Парень потоптался на условной границе Мертвой Балки, не решаясь ступить внутрь, но потом сделал над собой усилие и отправился вслед за Матушкой, стараясь смотреть только себе под ноги. Он боялся поднять взгляд, помня рассказы тех, кто вернулся отсюда, и поэтому чуть не врезался в женщину, когда та остановилась, заметив что-то на земле. Монах посмотрел из-за ее спины с высоты своего роста. Там, наполовину погребенные под землей от долгого пребывания на одном месте, виднелись гниющие обрывки защитного костюма. Модель была старая. Из-под комбинезона торчали белые, как снег, отполированные временем, человеческие кости.
Мать расслаблено опустилась на землю и стала гладить останки того, что было когда-то ее сыном. По лицу безумной блуждала счастливая и, одновременно, печальная улыбка. Губы что-то шептали, а глаза увлажнились.
– Сынок… – сказала она, будто здороваясь. – А вот и я.
У Монаха к горлу подкатил колючий душащий ком, и он отошел, чувствуя, что вторгается во что-то чужое. Женщина же спокойно опустила голову на мертвые кости, продолжая гладить останки и что-то тихо нашептывать. Ее путешествие закончилось.
Через минуту она умерла…
Облаченная в защитный костюм не по размеру, который дал ей Монах, Матушка выглядела спокойной и безмятежной, как будто легла отдохнуть и вот-вот снова встанет. В глазах цвета безоблачного неба, что уже никого не искали в этом мире, царили безбрежная любовь и нежность. На худом, изможденном нелегкой жизнью, лице, уже немолодом, но еще и не совсем старом, застыла легкая полуулыбка. Правая рука ласково покоилась на холмике мусора, некогда бывшем дорогим для Матушки человеком. И никакого движения, как во всей окружавшей местности, только ветер поигрывал одиноким пепельно-серым локоном волос, выбившимся из нехитрой прически.
Монах ожидал увидеть в конце своего пути все, что угодно – открывающиеся в другие измерения порталы, летающие тарелки, Черный монолит, Иисуса из Назарета, конец света, Мать, уходящую в неизвестность, но только не это. Только не это!
Только сейчас он понял, КЕМ была эта женщина на самом деле. Только сейчас он понял, зачем она пришла сюда. И только сейчас он понял, кого потерял. Осознав это, сталкер больше не мог себя сдерживать. Его трясло.
Монах опустился на колени рядом с двумя мертвыми телами – одним старым, но все еще теплым, другим – молодым, но умершим так давно, что ветер и вода отшлифовали кости за долгие годы – он опустился перед ними на колени и заплакал. Сначала тихо и скупо, потом все сильнее, ощущая тягостную пустоту, разрывающую его изнутри. Он рыдал, не жалея слез, как только может рыдать настоящий мужчина, не боящийся чужих пересудов и глупых условностей. Он рыдал и рвал ногтями землю, пропитанную радиационной пылью и смертью. Грудная клетка была мала для разраставшейся в ней тоскливой муки.
Парень не понимал, почему он так горестно воспринял потерю этой чужой, незнакомой женщины, имя которой так и осталось неизвестным. Что-то заставляло его страдать сверх всякой меры, и не было спасения от этой напасти. Он пытался уйти от этой щемящей боли, спрятаться от нее, как все мы, когда не можем вынести тяжелый груз, но не смог. Монах рыдал и выл, как израненный волк холодной ночью. Но обычных слез было мало, чтобы выразить его чувства. Тогда он вытащил нож и стал им яростно водить по щекам. Физическая боль не могла заглушить того, что творилось в душе Монаха, но все-таки приносила немного облегчения, как будто нож разрезал невидимые путы, в которых томилось сердце. Кровавые слезы обильно стекали по лицу и падали на влажную землю. И земля, уже напоенная дождем, щедро впитывала эту боль, казавшуюся бесконечной.
Сам того не замечая, Монах копал яму. Сначала бездумно греб руками, вырывая дерн и разбрасывая в стороны грунт, потом осознанно, целенаправленно стал рыть могилу для Матушки и того бедняги, которого она считала своим сыном. Он лопатил слежавшуюся землю, не замечая, что давным-давно в сгущающихся сумерках округу оглашает жалобный вой слепых псов, что вокруг него стоят зомби и скорбно взирают на его работу. Монах же остервенело копал – и в этом нашел свое спасение. Он готов был умереть, попасть под Выброс, стать мутантом или зомби, сойти с ума, готов ко всему, только не сейчас. Сейчас он ДОЛЖЕН был похоронить этих двоих. И он их похоронит, прежде чем что-либо с ним произойдет! И Монах продолжал рыть могилу…
…В поселке сильно удивились, когда утром на привычном месте не оказалось безумной Матери. Сначала все посчитали, что это связано с грозой. Позже оказалось, что пропал и Монах. А на следующий день произошел Выброс сокрушительной мощности. Даже за пределами Зоны люди почувствовали его разрушительную силу. Мигрени и приступы эпилепсии, психические расстройства и галлюцинации, потеря зрения и памяти – вот лишь немногие из проявлений Выброса, которые произошли с людьми, жившими неподалеку.
Еще через день, на рассвете, поселенцы увидели на холме высокую фигуру, обтесывающую топором огромную деревянную колоду. Люди подходили и спрашивали человека с топором о судьбе Матери. Его угрюмое молчание было красноречивее любых слов. Вскоре весть о смерти безумной облетела всю округу. Через некоторое время к фигуре на холме присоединился седоволосый Комиссар. Группа сталкеров, собравшихся в Зону, отложила свой поход и тоже принялась помогать. Никто ничего не говорил, все понятно было без слов.
К вечеру на вершине холма возвышался памятник женщине, высматривающей что-то вдали. У ее ног лежали останки сталкерского костюма.
Сошелся весь поселок. Пришли даже чистильщики, крамольные торговцы и раскрашенные девицы из борделя. Странное чувство общей потери собрало здесь такую разношерстную публику. Любого функционера поразило бы отсутствие формальностей на этой церемонии. Не было «урочистого» открытия мемориала, произнесения напыщенных лицемерных речей, никто не разрезал алых ленточек и не возлагал венков. Оркестра с музыкой тоже никто не требовал. Присутствовавшие молча стояли, взирая на эту такую близкую и трагическую для всех композицию. Всех охватило состояние крайней скорби и вины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
В конце концов, он не выдержали и, сквозь силу, выговорил:
– Завтра, в пять…
Женщина улыбнулась светлой теплой улыбкой, на миг озарив царившую вокруг тьму:
– Все будет хорошо, сынок, – и впервые за все время своего пребывания в поселке покинула холм, не дождавшись ночи.
Сталкер постоял еще некоторое время на месте, растерянно глядя вслед ушедшей женщине, а затем тоже спустился вниз.
Монах очень устал, но в эту ночь он не мог уснуть. И причиной его бессонницы была отнюдь не страшная гроза, разыгравшаяся за стенами его жилища. Он лежал и смотрел в потолок, мысленно прокручивая в голове произошедший на холме разговор снова и снова, и в который раз удивлялся – каким образом эта женщина заставила его принять ее решение? Почему он согласился отвести ее в Мертвую Балку? Выброса не было уже больше месяца. Никто не мог предсказать, когда будет следующий. Его последний поход и так был рискован, но теперь он попросту играет со смертью. А сама Балка? Зачем Матушке нужно попасть в это кошмарное место? Неужели он настолько безумна? Монах ворочался на скомканной простыне и задавал себе все новые и новые вопросы, на которые не мог найти ответов.
Вконец вымотав себя мучительными размышлениями, он уснул за два часа до намеченного времени, приняв твердое решение утром отговорить Мать от ее затеи.
Проснувшись через час в холодном поту, Монах поднялся и увидел в зеркале осунувшееся лицо человека, не спавшего ночь. Темные круги под глазами, осоловелый взгляд уставших красных глаз – он давно себя таким не видел. Выйдя на кухню, Монах вскипятил воду, а потом долго курил, уставившись через немытое стекло окна в ночь. Чашка чая, остывающая на столе, так и не дождалась его.
Наспех одевшись и захватив необходимое снаряжение на двоих, сталкер вышел из дома. Несмотря на принятое решение, он, тем не менее, слабо верил в то, что ему удастся отговорить Матушку. Парень отрывисто шагал по дороге, терзаемый собственной неуверенностью.
На окраине поселка они встретились. Монах хотел было начать свою заранее заготовленную речь, но женщина пресекла на корню его попытку:
– Все будет хорошо, сынок! – повторила она вчерашнюю фразу и пошла по направлению к Зоне.
Монаху ничего не оставалось, кроме как смириться.
* * *
Сама по себе Зона – место довольно жуткое. И дело отнюдь не в тех опасностях, что она таит в себе. Дело в духе, который царит здесь. Пустые глазницы окон домов, брошенных еще во времена первой аварии, что голодной чернотой провалов пялятся на забредшего сюда путника и раскрывают беззубые рты; забытые давным-давно вещи, беспорядочно гниющие в радиоактивной пыли; пустота на улицах когда-то людного города; ветер, тоскливо разносящий обрывки старой жизни. И тишина, чуждая для человеческого уха. Эта тишина сводит с ума, вытягивает душу из смельчаков, рискнувших отдаться ее объятьям. И только осторожный шорох собственных шагов и учащенный стук сердца свидетельствуют о том, что ты еще не оглох. Однако есть в Зоне участки более других пугающие притаившимися в них опасностями.
Мертвая Балка или Долина теней, как еще называли ее – это низина на месте старого городского кладбища. Конечно, долиной здесь и не пахло, зато призрачных теней прошлого хватало с избытком. Тут не было особой активности мутантов или повышенной концентрации аномалий, как в других печально известных местах. По этим признакам Долина Теней была обычным участком Зоны. Ее губительная сила была совершенно другого свойства. Само по себе место выглядело жутко, нереально даже для Зоны. Памятник заброшенным памятникам, призрачная зона посреди призрачной Зоны, оно давило на психику людей своей атмосферой, мертвой во всех смыслах тишиной, буквально обрушивая на человека лавину противоречивых чувств и переживаний, заставляя слабых духом сходить с ума, а сильных – просыпаться ночами от кошмарных снов. Некоторые вообще пропадали здесь без вести, и никто не ничего знал об их участи. Давно смельчаки не заходили сюда, не в силах преодолеть страх перед неизвестным врагом. И в это место сейчас направлялись Монах и Мать.
В начале пути они пробирались осторожно, так, как и следовало ходить по Зоне. Монах внимательно проверял дорогу перед собой, прокладывая путь в виде ломаной линии, осторожно осматривал округу в поисках мутантов, сверяясь со сканером и соблюдая абсолютную тишину при передвижении. Однако со временем их путь стал все больше выходить на прямую линию. Именно так оказывалось меньше всего препятствий и опасностей. Казалось, сама Зона подталкивает и торопит их, освобождая короткий путь перед возможным близким Выбросом. Монстры, казалось, их не замечали, на пути не встречалось ни одной аномалии, уровень радиации был непривычно низок. Это пугало сталкера, с опаской и удивлением поглядывающего на свою спутницу. Все эти чудеса он связывал с ее появлением здесь. Монах смотрел на нее и думал: «Кто она? Что происходит? Почему Зона нас пропускает?» И еще много других «зачем» и «почему» скакали у него в голове. Мать же добродушно улыбалась, когда он в очередной раз оглядывался на нее через плечо.
Они шли по влажной после ночной грозы земле, воздух был прозрачен и свеж. Шагать было легко – мокрая тропа, утрамбованная дождем и очищенная от мусора ветром, хорошо ложилась под ноги. Монах выключил сканер и другие приборы, снял маску, беспечно забросил автомат за спину и шагал по прямой, как будто на прогулке по обычной, «чистой» земле. Вмиг улетучились страх и осторожность перед возможной опасностью. В парне укрепилась твердая уверенность, что ничего не случится, пока Мать рядом с ним.
Так они прошли путь, который обычно делался за два дня. Постепенно спутница Монаха оказалась с ним вровень, а когда вдали показалось заброшенное кладбище и разрушенные городские постройки, вообще пошла впереди, повинуясь какому-то незримому внутреннему зову. Этот зов вел ее к цели, заставляя идти все быстрее и быстрее, пока, наконец, Монах стал еле-еле поспевать за женщиной. Он не останавливал ее. Теперь она его вела.
Оказавшись на кладбище, Мать снова замедлила шаг. Она стала неспешно пробираться между ржавыми оградами, покосившимися могильными камнями и крестами с полуистлевшими, размытыми водой, фотографиями, внимательно осматривая каждую пядь земли. Парень потоптался на условной границе Мертвой Балки, не решаясь ступить внутрь, но потом сделал над собой усилие и отправился вслед за Матушкой, стараясь смотреть только себе под ноги. Он боялся поднять взгляд, помня рассказы тех, кто вернулся отсюда, и поэтому чуть не врезался в женщину, когда та остановилась, заметив что-то на земле. Монах посмотрел из-за ее спины с высоты своего роста. Там, наполовину погребенные под землей от долгого пребывания на одном месте, виднелись гниющие обрывки защитного костюма. Модель была старая. Из-под комбинезона торчали белые, как снег, отполированные временем, человеческие кости.
Мать расслаблено опустилась на землю и стала гладить останки того, что было когда-то ее сыном. По лицу безумной блуждала счастливая и, одновременно, печальная улыбка. Губы что-то шептали, а глаза увлажнились.
– Сынок… – сказала она, будто здороваясь. – А вот и я.
У Монаха к горлу подкатил колючий душащий ком, и он отошел, чувствуя, что вторгается во что-то чужое. Женщина же спокойно опустила голову на мертвые кости, продолжая гладить останки и что-то тихо нашептывать. Ее путешествие закончилось.
Через минуту она умерла…
Облаченная в защитный костюм не по размеру, который дал ей Монах, Матушка выглядела спокойной и безмятежной, как будто легла отдохнуть и вот-вот снова встанет. В глазах цвета безоблачного неба, что уже никого не искали в этом мире, царили безбрежная любовь и нежность. На худом, изможденном нелегкой жизнью, лице, уже немолодом, но еще и не совсем старом, застыла легкая полуулыбка. Правая рука ласково покоилась на холмике мусора, некогда бывшем дорогим для Матушки человеком. И никакого движения, как во всей окружавшей местности, только ветер поигрывал одиноким пепельно-серым локоном волос, выбившимся из нехитрой прически.
Монах ожидал увидеть в конце своего пути все, что угодно – открывающиеся в другие измерения порталы, летающие тарелки, Черный монолит, Иисуса из Назарета, конец света, Мать, уходящую в неизвестность, но только не это. Только не это!
Только сейчас он понял, КЕМ была эта женщина на самом деле. Только сейчас он понял, зачем она пришла сюда. И только сейчас он понял, кого потерял. Осознав это, сталкер больше не мог себя сдерживать. Его трясло.
Монах опустился на колени рядом с двумя мертвыми телами – одним старым, но все еще теплым, другим – молодым, но умершим так давно, что ветер и вода отшлифовали кости за долгие годы – он опустился перед ними на колени и заплакал. Сначала тихо и скупо, потом все сильнее, ощущая тягостную пустоту, разрывающую его изнутри. Он рыдал, не жалея слез, как только может рыдать настоящий мужчина, не боящийся чужих пересудов и глупых условностей. Он рыдал и рвал ногтями землю, пропитанную радиационной пылью и смертью. Грудная клетка была мала для разраставшейся в ней тоскливой муки.
Парень не понимал, почему он так горестно воспринял потерю этой чужой, незнакомой женщины, имя которой так и осталось неизвестным. Что-то заставляло его страдать сверх всякой меры, и не было спасения от этой напасти. Он пытался уйти от этой щемящей боли, спрятаться от нее, как все мы, когда не можем вынести тяжелый груз, но не смог. Монах рыдал и выл, как израненный волк холодной ночью. Но обычных слез было мало, чтобы выразить его чувства. Тогда он вытащил нож и стал им яростно водить по щекам. Физическая боль не могла заглушить того, что творилось в душе Монаха, но все-таки приносила немного облегчения, как будто нож разрезал невидимые путы, в которых томилось сердце. Кровавые слезы обильно стекали по лицу и падали на влажную землю. И земля, уже напоенная дождем, щедро впитывала эту боль, казавшуюся бесконечной.
Сам того не замечая, Монах копал яму. Сначала бездумно греб руками, вырывая дерн и разбрасывая в стороны грунт, потом осознанно, целенаправленно стал рыть могилу для Матушки и того бедняги, которого она считала своим сыном. Он лопатил слежавшуюся землю, не замечая, что давным-давно в сгущающихся сумерках округу оглашает жалобный вой слепых псов, что вокруг него стоят зомби и скорбно взирают на его работу. Монах же остервенело копал – и в этом нашел свое спасение. Он готов был умереть, попасть под Выброс, стать мутантом или зомби, сойти с ума, готов ко всему, только не сейчас. Сейчас он ДОЛЖЕН был похоронить этих двоих. И он их похоронит, прежде чем что-либо с ним произойдет! И Монах продолжал рыть могилу…
…В поселке сильно удивились, когда утром на привычном месте не оказалось безумной Матери. Сначала все посчитали, что это связано с грозой. Позже оказалось, что пропал и Монах. А на следующий день произошел Выброс сокрушительной мощности. Даже за пределами Зоны люди почувствовали его разрушительную силу. Мигрени и приступы эпилепсии, психические расстройства и галлюцинации, потеря зрения и памяти – вот лишь немногие из проявлений Выброса, которые произошли с людьми, жившими неподалеку.
Еще через день, на рассвете, поселенцы увидели на холме высокую фигуру, обтесывающую топором огромную деревянную колоду. Люди подходили и спрашивали человека с топором о судьбе Матери. Его угрюмое молчание было красноречивее любых слов. Вскоре весть о смерти безумной облетела всю округу. Через некоторое время к фигуре на холме присоединился седоволосый Комиссар. Группа сталкеров, собравшихся в Зону, отложила свой поход и тоже принялась помогать. Никто ничего не говорил, все понятно было без слов.
К вечеру на вершине холма возвышался памятник женщине, высматривающей что-то вдали. У ее ног лежали останки сталкерского костюма.
Сошелся весь поселок. Пришли даже чистильщики, крамольные торговцы и раскрашенные девицы из борделя. Странное чувство общей потери собрало здесь такую разношерстную публику. Любого функционера поразило бы отсутствие формальностей на этой церемонии. Не было «урочистого» открытия мемориала, произнесения напыщенных лицемерных речей, никто не разрезал алых ленточек и не возлагал венков. Оркестра с музыкой тоже никто не требовал. Присутствовавшие молча стояли, взирая на эту такую близкую и трагическую для всех композицию. Всех охватило состояние крайней скорби и вины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51