Из Остии по Тибру в бамбуковой клетке побитого не раз стражей праведного Иоанна привезли в эту огромную, застроенную храмами и заставленную бесчисленными мраморными идолами столицу мира; в этот безумный, разнузданный языческий город с огромными площадями и цирками, где под ликующие вопли обезумевшей толпы: «Христиан ко львам!» – последователей Христа распинали, травили зверями, зашивали в мешки с ядовитыми аспидами и скорпионами, сжигали, как факелы, для освещения празднеств единоверцев Иоанна.
Ночью в темнице, где по стенам текла вода, а по углам пищали крысы, ему было видение. Стоит он, Иоанн, на берегу морском, слушает, как шипит, откатываясь, волна, и видит выходящего из моря, стряхивающего с себя воду, лохматого зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах у него – десять диадем, а на головах его имена богохульные. Зверь был подобен барсу; ноги у него как у медведя, а пасть как у льва. Одна голова у него была поранена, но эта рана быстро заживала. Зверь вылез, и испуг вокруг пошел великий. Кто может сразиться с ним? И отверз зверь уста свои и стал хулить Бога, имя Его, и жилище Его, и живущих на небе. И начал он убивать всех, кто не поклонился ему. А кто поклонился, получали начертания на правую руку или на чело от идущих за ним. И кричали идущие за ним и угрожали: кто не имеет этого начертания, тому нельзя будет ни покупать, ни продавать, и жизни тому не будет. К утру видение исчезло, но долго еще оставалось ощущение ужаса от этой ночной встречи со зверем, вышедшим из моря. И понимал Иоанн, что зверь тот – Рим имперский… И не ждал спасения ниоткуда.
Предвидя свою скорую мученическую кончину, Иоанн усердно молился, радуясь, что вот и настает его час пострадать за своего Учителя. Ведь он послед-ний из двенадцати, кто еще не отдал свою жизнь за Иисуса. Зверь с диадемами на семи головах пожрал их. И все же радость его слегка омрачалась мыслью о том, что не сказал он еще своего последнего слова на ниве проповеди Божией. Зачем пережил он братьев своих? Иоанн помнил предсказание старого книжника о том, что высшие силы предназначили ему увидеть Мессию и пророчествовать. Так все и складывалось вначале. Мессия пришел на берега Галилей-ские, и он, Иоанн, стал Его ревностным учеником и проповедником. Он чувствовал, как с годами его внутренний мир, его душу наполняют странные незнакомые и пока неосознаваемые истины, которые он, как последний дар своего служения, должен положить на нетленный алтарь Учителя своего. И только тогда он сможет сказать, что наступила полнота времени и служению его земному настал час… Но что ждет его здесь, в темнице у кесаря?
Домициан, римский кесарь, известен был тем, что не уступал в изобретательности злодейств Нерону. Недавно он казнил своего двоюродного брата, Флавия Сабина, за то, что в день выборов консулов глашатай ошибся и объявил Сабина не консулом, а императором. Домициан обычно любил начинать свои выступления со слов: «Государь ваш и Бог повелевает…» Со свойственной неразумным правителям манией и, конечно же, с благими намерениями он издал эдикт о вырубке виноградной лозы. Народ откликнулся живо распространившимися по рукам стихами:
«Как ты, козел, ни грызи виноградник, вина еще хватит
Вдоволь напиться, когда в жертву тебя принесут».
Итак, Домициан, любивший самостоятельно допрашивать арестованных, велел привести к нему христианского проповедника. Центурион ввел арестованного в тронный зал.
Иоанн был поражен великолепием императорских чертогов, колонами и высотой тронного зала. Он знал: язычники умеют нагонять страх своими огромными, посвященными разным богам сооружениями, дворцами и виллами августиан.
На мраморном троне, на леопардовой шкуре, облаченный в красную тогу восседал кесарь. Вокруг трона дымились курильницы, журчали фонтаны. Вдоль стен стояли мраморные изваяния Домициана, подсвеченные золотыми светильниками. Это были действительно чертоги бога земного. Квадратное, почти без подбородка лицо кесаря не выражало злобы, в нем не было ничего жестокого, и он не походил на того зверя из моря, который явился Иоанну в темнице. Но не было и добра в его больших близоруких глазах.
В руках у Домициана был бокал с вином. Кесарь явно куражился.
– А верно ли говорят, старик, что ты знал Бога христианского еще до того, как Пилат распял Галилеянина, и потом, после Его воскресения, ты даже говорил с ним? – с некоторым интересом спросил Домициан, разглядывая стоящего у подножия трона босого белоголового старца.
– То, что тебе сказали, великий кесарь, – правда. Сын Человеческий был моим Учителем, и я говорил с ним, как говорю с тобой, – ответил старец. – В разговоре Учитель был терпелив и внимателен к собеседнику.
– И поэтому ты решил, что он – Сын Божий, а я – нет? Разве я без внимания слушаю тебя? Хочешь, я угощу тебя вином?
Иоанн с печалью посмотрел на властителя земного мира и тихо сказал:
– Учитель мог являть чудеса, которые недоступны ни волшебникам, ни волхвам, ни магам, ни кесарям. Он исцелял людей: слепых делал зрячими, кривых спрямлял, расслабленные, годами не поднимавшиеся с ложа, от его слов вставали и шли. Прикосновением к его одежде женщины останавливали кровотечение. Он изгонял бесов. Но главное – это Его учение. Он учил людей любви, учил любить ближнего, как самого себя, и прощать обиды…
Домициан возразил:
– Ну, тут я ни с Ним, ни с тобой не соглашусь. Римский бог, с которым тебе сегодня посчастливилось говорить и который предложил тебе вина, не прощает и не забывает обид… Скажу больше. Учение твоего Галилеянина гибельно для людей, а ты его проповедуешь… Проповедуешь о наступлении Царства Божия… И потом ты не веришь, что римские императоры – Сыны Божии. А это недопустимо.
– Всякий человек, на которого сошел Дух Святой, – есть Сын Божий. А Царство Божие не от мира сего. Оно откроется по окончании времен, когда Христос появится во славе и воздаст каждому по заслугам.
– Не хитри, старик! Ты арестован за то, что отказался признать кесаря богом и запрещаешь своим христианам приносить жертвы на его алтари, поэтому ты и приговорен к смерти… Боишься умереть?
– Все в руке Божьей. Ведь и ты, кесарь, боишься умереть. А вот говоришь – Бог…
Домициан улыбнулся:
– Веселый вы народ, иудеи…
На этом аудиенция закончилась. Иоанна увели в темницу, а кесарь выпил свое вино, вызвал к себе известную приготовительницу ядов, ученицу знаменитой Лукусты, с помощью которой Нерон травил своих близких и дальних, настоящих и мнимых соперников, не менее искусную Симонию. Не только императоры, но и знатные августиане частенько пользовались услугами этой ведьмы. Симония постаралась и изготовила для апостола смертоносный яд, который под видом утоляющего жажду питья и преподнесли старцу. Гонители Христа, хоть и были людьми в большинстве своем начитанными, образованными, не знали, однако, что распятый ими Назарянин позаботился о своих учениках.
Уже после вознесения, расставаясь, Он говорил апостолам: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие… Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы…»
Узнав, что яд не сделал праведному никакого вреда, Домициан решил, что отравительница его обманула, и велел высечь Симонию. Возмущенная несправедливостью кесаря, Симония дралась и кусалась, но палачи сделали свое дело, и после порки жертва занемогла, но императорский лекарь быстро поставил злодейку на ноги. И только уверенность, что скоро ей обязательно закажут снадобье для ненавистного Домициана, позволила отравительнице перенести унижение.
Верная своему профессиональному долгу, талантливая парфюмерша приготовила новую адскую смесь. Смесь испытали: одна капля отравы на глазах кесаря мгновенно убила гигантского зубра. Домициан был в восторге. Он тотчас же повелел дать отравительнице несколько золотых монет и накормить той отравой апостола. Что и было сделано.
Но старцу опять не сделалось никакого вреда.
Заинтересованные загадкой праведного, кесарь и свита стали измышлять новое злодейство. Домициан потребовал разные халдейские книги, чтобы выискать казнь самую лютую, самую мучительную. Кесарь так увлекся поисками нового злодейства, что забросил государственные дела. В Сенате появились недовольные увлечением кесаря. Правда, открыто никто не высказывался. Боялись. Ибо знали: Доминициан куда хитрей и коварней Нерона.
Посоветовавшись с префектом претория, кесарь решил, что погрузить старца за его проповеди любви, всепрощения, свидетельства о Распятом Назарянине в кипящее масло будет куда как справедливо. И тогда в императорском саду, где гуляли павлины и плавали лебеди, под присмотром префекта слуги установили котел, залили маслом, разожгли огонь, и стража отправилась за старцем… Но случилось странное: откуда-то налетел ветер, загремел гром, молния ударила в котел, разметала костер, обварив горячим маслом слуг, готовивших мучительную смерть праведному. Узнав об этом происшествии, Домициан, ставший в последние годы своего правления чрезвычайно мнительным, сильно озадачился. А когда на следующий день молния ударила в Капитолий, в Палатинский дворец, в его спальню, когда буря сорвала надписи с подножия его триумфальной статуи, властитель не на шутку испугался и оставил старца в покое.
В текстах старых преданий утверждается, что стражники все же погружали Иоанна в котел с кипящим маслом и что праведный выбрался оттуда абсолютно невредимым и свежим. Вот так, читатель! Хочешь верь, а хочешь – нет. Абсолютно невредимым! Таким, каким и был, – белобородым, благообразным, симпатичным, доверчивым и приветливым.
Автор понимает, что сегодняшнему читателю нелегко в это поверить. И поэтому мы будем придерживаться другой версии событий. Существуют свидетельства, что страшной казни удалось избежать благодаря трехдневной грохотавшей и полыхавшей над Римом необычайно сильной грозе, разбившей несколько статуй Домициана и тем самым не на шутку перепугавшей мнительного кесаря, а также из-за вмешательства влиятельного сенатора Нервы, к мнению которого иногда прислушивался Домициан.
Но мы-то с вами, читатель, понимаем, что на все есть промысел Божий, а молнии и сенатор Нерва – всего лишь исполнители высшей воли.
Римский аристократ Марк Кокцей Нерва, выходец из старейшего сенаторского рода, с юношеских лет знакомый с разными философскими рассуждениями великих греков, весьма почитавший Платона, Сенеку, видя весьма большую озабоченность Домициана и его придворных поиском достойной затрапезного старца казни, по праву сенатора вдруг возьми и спроси: а чем, собственно, провинился перед римским народом этот старик? И оказалось, что никто толком не знал. Говорили, что по молодости этот старик водил дружбу с Распятым в Иерусалиме Назарянином, который будто бы стал Богом, а старец ходит-бродит по империи, чего-то вынюхивает, исцелят больных и сеет семена своего еврейского суеверия. Нерва не понимал. Иерусалим пал. Храм разрушен Титом. Иудеи притихли. Прикусили языки. А христиане вовсе не враги кесарю. Не ропщут против начальства. Их бы поддержать… Одна из их заповедей: не злословь правителя! Разве этот старик – враг Рима? Враг – не враг, отвечали сенатору, но лучше бы он не вылезал из своей норы и не мельтешил со своим учением перед глазами. У Рима и без него забот полон рот.
Нерва решил сам поговорить с апостолом. Ему было любопытно. Какой он там никакой злодей, а был учеником Распятого, который для тысяч и тысяч людей стал Богом. В Риме и провинциях полно христиан. И Тиберий, при всей его порочности, был далеко не глуп, когда поддержал первых христиан с их доводящей до истерики развращенных жителей Рима праведностью и всепрощением. Однако Сенат отверг идею Тиберия причислить этого иудейского «Хреста», или на греческий лад «Хрестоса», к сонму богов.
Да. Ученому сенатору было интересно побеседовать с учеником Распятого. Нерва рассуждал так: разве найдется в Риме человек, который мог бы сказать, что был учеником Юпитера или Зевса, и Юпитер, к примеру, его благословил и послал в мир с проповедью. Нет таких. Ни в Афинах, ни в Риме, ни в Египте, нигде больше не сыщешь людей, которые могли бы так свидетельствовать о Боге, как этот старик. И здравомыслящий любознательный сенатор Марк Кокцей Нерва, в белой тунике с красной окантовкой, пришел к Иоанну в темницу.
– Старик, расскажи мне о Распятом. Мне говорили, что ты придумал занимательную историю: будто был учеником Господа, которому поклоняются христиане, и он обещал тебе, что ты не умрешь… Признаюсь, мы все были свидетелями:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39