– указал иудею на просчет иудейского Бога купец-финикиец. – И разве не пророчествовал молодой Бог христианский, что римляне сравняют Иерусалим с землей? Вот и думай, будет ли у вас, иудеев, время очищать мир от зла?
Иоанн сидел на траве, в некотором отдалении от костра, прислонившись спиной к хранившему еще дневное тепло камню и вытянув ноги. Он сейчас думал о своих уставших, израненных хождением по равнинным дорогам и горным тропам ногах, изредка вслушивался в разговор, периодически задремывал и уже собрался было по бедности своей улечься возле козьего загона на охапке пожертвованной хозяином гостиницы апостолу соломы, как новый оратор пробудил в нем интерес к разговору.
Некоторое время тому назад из дверей гостиницы вывалился полупьяный взъерошенный грек – пуче-глазый, крючконосый, похожий на филина коротышка; он, качаясь, подошел к костру, растолкал сидящих, уселся на край каменной скамьи и, казалось, заснул. Но нет. Оказывается, пьянчужка только прикидывался, что спит, а сам слушал, мотал на ус. И вдруг его прорвало.
– Ну да! Ну да! Я знаю, что ничего не знаю! – прервал он беседу, резко поднявшись и поднимая вверх руку с вытянутым указательным пальцем, указывая своим перстом в небо. Будто это там, на небе, были произнесены эти слова, прозвучавшие здесь как заклинание. – Шум ваших бессмысленных слов разбудил меня, – сказал коротышка, – и слушайте, что буду вам говорить я, эллин, свободный гражданин Эллады, давшей человечеству Сократа, Платона и Аристотеля. Откройте ваши слепые глаза и прочистите затянутые паутиной глупости глухие уши. Послушайте старого Архилая…
Грек посмотрел в сторону седобородого Иоанна, чувствуя в нем единственного, по его мнению, достойного слушателя и стараясь втянуть седобородого праведника в разговор, и потому, обращаясь как будто только к нему, сказал:
– Как у известного, я думаю, вам Сократа любимым учеником был Платон, так и среди учеников великого Платона блистал юноша по имени Платоний. Вот его-то учение о некоем непознаваемом «даймоне», именуемом в просторечии «Закулисой» или «Софией», которая больше богов, потому что была раньше их и является истинной правительницей мира, – вот это учение наконец и расставит все по своим местам. Поверьте старому Архилаю: оно рассудит и грека, и иудея, и христианина, и всякого иного, претендующего на свое место под солнцем мирянина.
Иоанн никак не отреагировал на это явное приглашение к разговору. Хотя в памяти шевельнулось что-то связанное с «Закулисой», и он огорчился, что теперь будет долго и напряженно вспоминать, откуда взялась в его голове эта странная «Закулиса». Поскольку лицо его оставалось равнодушным, грек досадливо хмыкнул, отвернулся от Иоанна и, обращаясь теперь уже только к иудею, заявил:
– Ваше утверждение, господин мой иудей, о том, что Бог Израилев есть Бог настоящий и больше других заботится о своем народе, ничего не стоит.
– Вот так раз! – удивился иудей и оглянулся на окружающих, как бы призывая их в свидетели. – Как это ничего не стоит? Нет, вы слышали? Наш Бог ничего не стоит! Конечно, еврейского Бога никто не видел, но Он говорит со своим народом через царей и пророков. Через Моисея Он дал нам десять заповедей и Закон; научил, как жить в жизни и не пропасть. А что дал вам, грекам, голый мраморный идол, извест-ный на весь мир ваш прелюбодей и распутник Зевс?
– О, безмозглый человек! – вскричал коротышка, вперяя в иудея свой длинный указательный палец. – Зевс научил нас пить вино глотками и, «торопясь медленно», любить женщин. Где тебе, унылому еврею, понять, что значит пить вино глотками и любить женщин? А законы наши мы сами придумали, ибо умом наши боги народ свой не обделили, и оттого нет на земле страны счастливей Эллады.
Суровый иудей с сомнением покачал головой:
– О, несчастный прелюбодейный народ! Уже за одно то, что ваш Зевс сделал с бедняжкой Ледой, прикинувшись Лебедем, у нас бы его побили камнями. Поверь, не знающий истинного Бога эллин, что век вашего Зевса будет недолог.
– А вот тут я с тобой соглашусь, почтенный иудей, ибо мне, как я уже говорил, знакомо учение Платония о «Закулисе». А знаком ли ты с учением Платония?
– И не знаком, и не надо, и не хочу знать никого Платония. Нет иного кумира, кроме Бога Израилева.
– А вот я тебя сейчас просвещу. Я тебе расскажу, чему учит Платоний. Он единственный постиг тайну «Закулисы». Ты только слушай, как все складно он развивает… – Грек опять с надеждой втянуть в разговор седобородого старца посмотрел на Иоанна и повернулся к иудею. – Так вот, господин мой еврей, теперь Богом человеков «Закулиса» поставит Бога христианского. Того, которого вы гоните. Иисуса, называемого Христом! Которого вы так дружно вместе с римлянами распяли.
– Отстань от меня с твоим Платонием, – начал сердиться иудей. – Слышать ничего не хочу. Смотрите все, я затыкаю уши! – закричал он, заткнул уши пальцами и зажмурил глаза.
Иоанну, да и другим сидевшим в ночи возле костра, стало интересно, ибо никто до сих пор ничего не слышал о Платонии и «Закулисе». Вот об учении Платона и других лукаво мудрствующих греков слышали многие, краем уха слышали и о Софии, но имя Платония прозвучало для них впервые.
Как понимает читатель, Иоанну, несущему в мир слово Учителя, особенно в период злобных Нероновых гонений, когда христиан выводили на арену цирков и травили львами, услышать вдруг весть о победе Слова Христова, о которой, по словам грека, вещал этот многомудрый Платоний, было вдвойне интересно. Поэтому, испугавшись, что маленький пьянчужка обидится и не расскажет о Платонии и его учении, он поднялся и подошел к костру.
– Мир тебе, добрый человек, не продолжишь ли ты разговор о Платонии? – попросил он эрудированного сына Эллады. Иоанн знал: афиняне ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы выдумывать что-то новое. И дискутировать. Говорят, их хлебом не корми, дай подискутировать… Таковы были в его представлении Платон, Аристотель и их ученики. – Я, странник Божий, исповедую Слово Христово и хотел бы послушать об учении Платония.
– Проповедуешь об истине, которая приходит с неба? – хитро прищурившись, спросил эллин Иоанна, радуясь, что этот странник попался на его крючок и заинтересовался Платонием.
– Проповедую, чтобы утешать уязвленных и уязвлять утешенных, – мягко сказал Иоанн.
– Так ты, значит, отче, христианин? – грек с интересом взглянул на белобородого Иоанна. – И проповедуешь Распятого?
Все с интересом повернулись к Иоанну.
Иоанн, считавший, что истинно только учение Иисуса, не прочь был послушать и греческих умников, поэтому, чтобы не уйти от разговора об этом странном, неведомом ему учении Платония, не стал углубляться в суть своей проповеди и на всякий случай применил Соломонов прием.
– И да и нет, мудрый эллин, и да и нет, – сказал он. – У палки два конца, и человек ходит на двух ногах, а день сменяет ночь, и ночь сменяет день.
– А может, ты выдаешь себя за сына Давидова? – опять прищурился грек.
– Не следует, о, добрый человек, упоминать имя Сына Давидова всуе.
Услышав о сыне Давидовом, иудей приоткрыл одно ухо и вновь стал прислушиваться к разговору.
– А я тебя узнал, авва, – сказал вольноотпущенник-армянин, вглядываясь в Иоанна и перекидывая с руки на руку горячую лепешку. – Это ведь ты два лета назад в Кесарии Филипповой исцелил скорченную дочь мытаря Иосафа, чего не могли сделать волхвы, которых несчастный отец всякий раз одаривал серебром.
– Ошибаешься, почтенный, – сказал Иоанн, принимая, однако, лепешку, ибо был голоден. – Ошибаешься. Исцелил Господь. А я, раб Господа, лишь просил Иисуса об этом.
– Сказки все это, – сказал иудей. – Всесилен лишь Бог Израилев.
– Что же он не спасает иудеев от римлян? Клянусь Зевсом, грядет конец вашему Храму, – с долей злорадства в голосе изрек грек, которому не терпелось продолжить свой рассказ об учении Платония.
Иоанн покачал головой на слова эллина:
– Не клянись, господин мой. Не клянись. Да будет слово твое: да – да, нет – нет, а что сверх того, то от лукавого. Так что лучше продолжи свой рассказ о мудрости Платония.
Эллин только рассмеялся на это.
– Клянусь Зевсом, христианин, я расскажу тебе, раз ты интересуешься учением Платония. Слушай. И пусть все они, эти невежды, тоже слышат. – Грек кивнул на сидящих у огня. – Ибо истинно говорю, христианину ли, иудею ли, всякому люду следует знать это учение. Оно всем на пользу. Я хоть и не признаю вашего Христа за Бога, но от христиан зла не видел… Сказать по правде, я многое позабыл, потому что рассказ тот слушал вот так же, у костра, из уст одного волхва. Слушал я его вполуха, да и давно это было. Рассказать расскажу, но только с одним условием: не задавать вопросов. Потому что вы, – он повернулся лицом к иудею, – евреи, все ужасные спорщики и можете сбить меня с мысли. Тот волхв, который рассказывал о Платонии, говорил, что и сам Платоний тоже не разрешал задавать себе вопросов, потому и называл свое учение «повествующей философией».
– А разве не греки любую мысль сразу ставят с ног на голову? – удивился требованию не задавать вопросы устроившийся на горячей от костра траве Иоанн, преломляя ячменный хлеб и раздавая отломленные куски сидящим рядом. – Разве вопросы пошли не от Сократа?
– Вот видишь, почтенный, ты уже задал мне тысячу вопросов. Поэтому я умолкаю и ни слова не скажу больше до утра.
– Зачем ты его напугал? – укоризненно сказал Иоанну сидевший тут же у огня сириец в зеленом халате, непрестанно теребивший кисточку на подоле. – Он же хотел воздать хвалу твоему Иисусу, а ты его запутал вопросом. Терпения в тебе нет, человек.
«Какой глупый, Господи прости, разговор, – подумал Иоанн. – И почему эти афиняне все такие слово-блуды и весельчаки?» Но вот что странно: при столь поверхностном уме проповедь Христову, в этом он убедился за годы странствий, принимают лучше, чем иудеи. Слышал он, что и Павел говорил об этом же. И Петр.
– Не сердись, почтенный эллин, – покорно сказал Иоанн. – И продолжай, пожалуйста.
Как человек любознательный, некичливый, во всем следовавший наставлениям и примеру своего Божественного Учителя, Иоанн давно уже не носил в сердце гордыни и не чинился среди простого люда, потому и не обиделся на отповедь грека, а продолжал с ним беседу, стараясь того задобрить и услышать учение о «Закулисе». И он опять попытался вспомнить, где он уже слышал это странное слово.
– Прости нас и просвети, любезный эллин, – благодушно сказал Иоанн. – И мы все воздаем должное «учителю мудрости» Сократу и любезному тебе Платонию.
– Почитание Сократа выдает в тебе мудрого человека, старец, – подобрел обидевшийся было грек. – Но я не Сократ. У меня от вина попортилась память, поэтому я и не терплю вопросов и прошу не задавать их мне, если хочешь услышать об учении Платония.
– А я не хочу ничего слышать о Платонии и про «Закулису», – опять заявил иудей, свято веривший в свой Закон и не привыкший к глубокому размышлению о вещах. – Не желаю ничего слушать, и все! Послушаем тебя, афинянин, в другой раз. Видите, я опять затыкаю уши!
– Залепите ему уши воском, – закричал сириец, показывая на иудея. – Путь любомудрия – не его путь.
И тут Иоанн неожиданно вспомнил, откуда у него в голове вертится эта «Закулиса». Читатель, еще не попортивший, как этот славный эллин, своей памяти вином, тоже, наверное, вспомнил. Это же Иуда Искариот в самом начале нашего повествования, явившись Иоанну во сне, толковал ему об этой «Закулисе», которая якобы и подбила его предать Учителя… Смотри и поражайся читатель, как все запутано, завязано в клубок в горнем и земном мирах. И усомнись! Усомнись! Ибо можно ли верить таким свидетелям, как Иуда или этот отщепенец Платоний, о котором говорят, что на самом деле он ничего более мудрого за всю свою жизнь, чем изречение, будто истина находится в вине, и мифа о «Закулисе», так и не придумал.
А вот теперь, после своевременного предостережения, мы и познакомимся с этим псевдоучением Платония о некоей божественной сущности, именуемой им «Закулисой». Рассказ, понятно, дается в пересказе косноязычного грека из Пелопоннеса по имени Архилай. Мы называем учение Платония «псевдоучением», ибо невозможно признать за истину то, что противоречит символу нашей светлой христианской веры и канонам Священного Писания. Но ничто не мешает нам послушать этого самонадеянного грека. И порадоваться, увидев, сколь ничтожны все эти претендующие на истинное учение о высшем умствования язычников из Эллады.
– Так вот, – сказал Архилай, откашлявшись и глотнув вина из стоящего у костра и неизвестно кому принадлежавшего кувшина. – Так вот, братия… Платон создал науку о государстве, а Платоний учил о небесном. Платоний учил не так, как учит Писание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Иоанн сидел на траве, в некотором отдалении от костра, прислонившись спиной к хранившему еще дневное тепло камню и вытянув ноги. Он сейчас думал о своих уставших, израненных хождением по равнинным дорогам и горным тропам ногах, изредка вслушивался в разговор, периодически задремывал и уже собрался было по бедности своей улечься возле козьего загона на охапке пожертвованной хозяином гостиницы апостолу соломы, как новый оратор пробудил в нем интерес к разговору.
Некоторое время тому назад из дверей гостиницы вывалился полупьяный взъерошенный грек – пуче-глазый, крючконосый, похожий на филина коротышка; он, качаясь, подошел к костру, растолкал сидящих, уселся на край каменной скамьи и, казалось, заснул. Но нет. Оказывается, пьянчужка только прикидывался, что спит, а сам слушал, мотал на ус. И вдруг его прорвало.
– Ну да! Ну да! Я знаю, что ничего не знаю! – прервал он беседу, резко поднявшись и поднимая вверх руку с вытянутым указательным пальцем, указывая своим перстом в небо. Будто это там, на небе, были произнесены эти слова, прозвучавшие здесь как заклинание. – Шум ваших бессмысленных слов разбудил меня, – сказал коротышка, – и слушайте, что буду вам говорить я, эллин, свободный гражданин Эллады, давшей человечеству Сократа, Платона и Аристотеля. Откройте ваши слепые глаза и прочистите затянутые паутиной глупости глухие уши. Послушайте старого Архилая…
Грек посмотрел в сторону седобородого Иоанна, чувствуя в нем единственного, по его мнению, достойного слушателя и стараясь втянуть седобородого праведника в разговор, и потому, обращаясь как будто только к нему, сказал:
– Как у известного, я думаю, вам Сократа любимым учеником был Платон, так и среди учеников великого Платона блистал юноша по имени Платоний. Вот его-то учение о некоем непознаваемом «даймоне», именуемом в просторечии «Закулисой» или «Софией», которая больше богов, потому что была раньше их и является истинной правительницей мира, – вот это учение наконец и расставит все по своим местам. Поверьте старому Архилаю: оно рассудит и грека, и иудея, и христианина, и всякого иного, претендующего на свое место под солнцем мирянина.
Иоанн никак не отреагировал на это явное приглашение к разговору. Хотя в памяти шевельнулось что-то связанное с «Закулисой», и он огорчился, что теперь будет долго и напряженно вспоминать, откуда взялась в его голове эта странная «Закулиса». Поскольку лицо его оставалось равнодушным, грек досадливо хмыкнул, отвернулся от Иоанна и, обращаясь теперь уже только к иудею, заявил:
– Ваше утверждение, господин мой иудей, о том, что Бог Израилев есть Бог настоящий и больше других заботится о своем народе, ничего не стоит.
– Вот так раз! – удивился иудей и оглянулся на окружающих, как бы призывая их в свидетели. – Как это ничего не стоит? Нет, вы слышали? Наш Бог ничего не стоит! Конечно, еврейского Бога никто не видел, но Он говорит со своим народом через царей и пророков. Через Моисея Он дал нам десять заповедей и Закон; научил, как жить в жизни и не пропасть. А что дал вам, грекам, голый мраморный идол, извест-ный на весь мир ваш прелюбодей и распутник Зевс?
– О, безмозглый человек! – вскричал коротышка, вперяя в иудея свой длинный указательный палец. – Зевс научил нас пить вино глотками и, «торопясь медленно», любить женщин. Где тебе, унылому еврею, понять, что значит пить вино глотками и любить женщин? А законы наши мы сами придумали, ибо умом наши боги народ свой не обделили, и оттого нет на земле страны счастливей Эллады.
Суровый иудей с сомнением покачал головой:
– О, несчастный прелюбодейный народ! Уже за одно то, что ваш Зевс сделал с бедняжкой Ледой, прикинувшись Лебедем, у нас бы его побили камнями. Поверь, не знающий истинного Бога эллин, что век вашего Зевса будет недолог.
– А вот тут я с тобой соглашусь, почтенный иудей, ибо мне, как я уже говорил, знакомо учение Платония о «Закулисе». А знаком ли ты с учением Платония?
– И не знаком, и не надо, и не хочу знать никого Платония. Нет иного кумира, кроме Бога Израилева.
– А вот я тебя сейчас просвещу. Я тебе расскажу, чему учит Платоний. Он единственный постиг тайну «Закулисы». Ты только слушай, как все складно он развивает… – Грек опять с надеждой втянуть в разговор седобородого старца посмотрел на Иоанна и повернулся к иудею. – Так вот, господин мой еврей, теперь Богом человеков «Закулиса» поставит Бога христианского. Того, которого вы гоните. Иисуса, называемого Христом! Которого вы так дружно вместе с римлянами распяли.
– Отстань от меня с твоим Платонием, – начал сердиться иудей. – Слышать ничего не хочу. Смотрите все, я затыкаю уши! – закричал он, заткнул уши пальцами и зажмурил глаза.
Иоанну, да и другим сидевшим в ночи возле костра, стало интересно, ибо никто до сих пор ничего не слышал о Платонии и «Закулисе». Вот об учении Платона и других лукаво мудрствующих греков слышали многие, краем уха слышали и о Софии, но имя Платония прозвучало для них впервые.
Как понимает читатель, Иоанну, несущему в мир слово Учителя, особенно в период злобных Нероновых гонений, когда христиан выводили на арену цирков и травили львами, услышать вдруг весть о победе Слова Христова, о которой, по словам грека, вещал этот многомудрый Платоний, было вдвойне интересно. Поэтому, испугавшись, что маленький пьянчужка обидится и не расскажет о Платонии и его учении, он поднялся и подошел к костру.
– Мир тебе, добрый человек, не продолжишь ли ты разговор о Платонии? – попросил он эрудированного сына Эллады. Иоанн знал: афиняне ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы выдумывать что-то новое. И дискутировать. Говорят, их хлебом не корми, дай подискутировать… Таковы были в его представлении Платон, Аристотель и их ученики. – Я, странник Божий, исповедую Слово Христово и хотел бы послушать об учении Платония.
– Проповедуешь об истине, которая приходит с неба? – хитро прищурившись, спросил эллин Иоанна, радуясь, что этот странник попался на его крючок и заинтересовался Платонием.
– Проповедую, чтобы утешать уязвленных и уязвлять утешенных, – мягко сказал Иоанн.
– Так ты, значит, отче, христианин? – грек с интересом взглянул на белобородого Иоанна. – И проповедуешь Распятого?
Все с интересом повернулись к Иоанну.
Иоанн, считавший, что истинно только учение Иисуса, не прочь был послушать и греческих умников, поэтому, чтобы не уйти от разговора об этом странном, неведомом ему учении Платония, не стал углубляться в суть своей проповеди и на всякий случай применил Соломонов прием.
– И да и нет, мудрый эллин, и да и нет, – сказал он. – У палки два конца, и человек ходит на двух ногах, а день сменяет ночь, и ночь сменяет день.
– А может, ты выдаешь себя за сына Давидова? – опять прищурился грек.
– Не следует, о, добрый человек, упоминать имя Сына Давидова всуе.
Услышав о сыне Давидовом, иудей приоткрыл одно ухо и вновь стал прислушиваться к разговору.
– А я тебя узнал, авва, – сказал вольноотпущенник-армянин, вглядываясь в Иоанна и перекидывая с руки на руку горячую лепешку. – Это ведь ты два лета назад в Кесарии Филипповой исцелил скорченную дочь мытаря Иосафа, чего не могли сделать волхвы, которых несчастный отец всякий раз одаривал серебром.
– Ошибаешься, почтенный, – сказал Иоанн, принимая, однако, лепешку, ибо был голоден. – Ошибаешься. Исцелил Господь. А я, раб Господа, лишь просил Иисуса об этом.
– Сказки все это, – сказал иудей. – Всесилен лишь Бог Израилев.
– Что же он не спасает иудеев от римлян? Клянусь Зевсом, грядет конец вашему Храму, – с долей злорадства в голосе изрек грек, которому не терпелось продолжить свой рассказ об учении Платония.
Иоанн покачал головой на слова эллина:
– Не клянись, господин мой. Не клянись. Да будет слово твое: да – да, нет – нет, а что сверх того, то от лукавого. Так что лучше продолжи свой рассказ о мудрости Платония.
Эллин только рассмеялся на это.
– Клянусь Зевсом, христианин, я расскажу тебе, раз ты интересуешься учением Платония. Слушай. И пусть все они, эти невежды, тоже слышат. – Грек кивнул на сидящих у огня. – Ибо истинно говорю, христианину ли, иудею ли, всякому люду следует знать это учение. Оно всем на пользу. Я хоть и не признаю вашего Христа за Бога, но от христиан зла не видел… Сказать по правде, я многое позабыл, потому что рассказ тот слушал вот так же, у костра, из уст одного волхва. Слушал я его вполуха, да и давно это было. Рассказать расскажу, но только с одним условием: не задавать вопросов. Потому что вы, – он повернулся лицом к иудею, – евреи, все ужасные спорщики и можете сбить меня с мысли. Тот волхв, который рассказывал о Платонии, говорил, что и сам Платоний тоже не разрешал задавать себе вопросов, потому и называл свое учение «повествующей философией».
– А разве не греки любую мысль сразу ставят с ног на голову? – удивился требованию не задавать вопросы устроившийся на горячей от костра траве Иоанн, преломляя ячменный хлеб и раздавая отломленные куски сидящим рядом. – Разве вопросы пошли не от Сократа?
– Вот видишь, почтенный, ты уже задал мне тысячу вопросов. Поэтому я умолкаю и ни слова не скажу больше до утра.
– Зачем ты его напугал? – укоризненно сказал Иоанну сидевший тут же у огня сириец в зеленом халате, непрестанно теребивший кисточку на подоле. – Он же хотел воздать хвалу твоему Иисусу, а ты его запутал вопросом. Терпения в тебе нет, человек.
«Какой глупый, Господи прости, разговор, – подумал Иоанн. – И почему эти афиняне все такие слово-блуды и весельчаки?» Но вот что странно: при столь поверхностном уме проповедь Христову, в этом он убедился за годы странствий, принимают лучше, чем иудеи. Слышал он, что и Павел говорил об этом же. И Петр.
– Не сердись, почтенный эллин, – покорно сказал Иоанн. – И продолжай, пожалуйста.
Как человек любознательный, некичливый, во всем следовавший наставлениям и примеру своего Божественного Учителя, Иоанн давно уже не носил в сердце гордыни и не чинился среди простого люда, потому и не обиделся на отповедь грека, а продолжал с ним беседу, стараясь того задобрить и услышать учение о «Закулисе». И он опять попытался вспомнить, где он уже слышал это странное слово.
– Прости нас и просвети, любезный эллин, – благодушно сказал Иоанн. – И мы все воздаем должное «учителю мудрости» Сократу и любезному тебе Платонию.
– Почитание Сократа выдает в тебе мудрого человека, старец, – подобрел обидевшийся было грек. – Но я не Сократ. У меня от вина попортилась память, поэтому я и не терплю вопросов и прошу не задавать их мне, если хочешь услышать об учении Платония.
– А я не хочу ничего слышать о Платонии и про «Закулису», – опять заявил иудей, свято веривший в свой Закон и не привыкший к глубокому размышлению о вещах. – Не желаю ничего слушать, и все! Послушаем тебя, афинянин, в другой раз. Видите, я опять затыкаю уши!
– Залепите ему уши воском, – закричал сириец, показывая на иудея. – Путь любомудрия – не его путь.
И тут Иоанн неожиданно вспомнил, откуда у него в голове вертится эта «Закулиса». Читатель, еще не попортивший, как этот славный эллин, своей памяти вином, тоже, наверное, вспомнил. Это же Иуда Искариот в самом начале нашего повествования, явившись Иоанну во сне, толковал ему об этой «Закулисе», которая якобы и подбила его предать Учителя… Смотри и поражайся читатель, как все запутано, завязано в клубок в горнем и земном мирах. И усомнись! Усомнись! Ибо можно ли верить таким свидетелям, как Иуда или этот отщепенец Платоний, о котором говорят, что на самом деле он ничего более мудрого за всю свою жизнь, чем изречение, будто истина находится в вине, и мифа о «Закулисе», так и не придумал.
А вот теперь, после своевременного предостережения, мы и познакомимся с этим псевдоучением Платония о некоей божественной сущности, именуемой им «Закулисой». Рассказ, понятно, дается в пересказе косноязычного грека из Пелопоннеса по имени Архилай. Мы называем учение Платония «псевдоучением», ибо невозможно признать за истину то, что противоречит символу нашей светлой христианской веры и канонам Священного Писания. Но ничто не мешает нам послушать этого самонадеянного грека. И порадоваться, увидев, сколь ничтожны все эти претендующие на истинное учение о высшем умствования язычников из Эллады.
– Так вот, – сказал Архилай, откашлявшись и глотнув вина из стоящего у костра и неизвестно кому принадлежавшего кувшина. – Так вот, братия… Платон создал науку о государстве, а Платоний учил о небесном. Платоний учил не так, как учит Писание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39