Тебе не кажется? Я в любом случае решил держать рот на замке. Вот только не надо на меня так смотреть. Да знаю я, прекрасно знаю, что он совсем не из тех, кто способен на самоубийство! Во всяком случае, до прошлого года.
— До прошлого года?
Джо пожал плечами:
— Увы, именно так, как правило, и бывает. Когда тебе стукнет сорок три, в глазах вдруг появляются чертики, и ты уже не видишь, кто куда идет... Потом потихоньку приходишь в себя и, никому не мешая, топаешь домой. К семье, к детям. А в голове по-прежнему сидит то же самое, от чего уже никогда не избавиться.
— Компания так и не стала главным делом его жизни, Джо. И не могла стать. Он прекрасно знал, что у него совсем не тот уровень.
— Если его не знать изнутри. Черт побери, Гев! Он же был твоим родным братом! Надеюсь, и остается...
— Это ты правильно заметил, Джо. Очень правильно. Я хорошо, очень хорошо его знал. Теперь, вспоминая все эти последние, так бездарно прошедшие четыре года, я понимаю, каким же я был дураком!
— Такая женщина, как она, может любого заставить сначала почувствовать себя дураком, а потом так и поступать.
— Это что, следует понимать как оправдание?
— Не возникай понапрасну, Геви, — неожиданно мягко сказал он. — Снявши голову, по волосам не плачут. Какой смысл бередить старые раны? Мы все в одном и том же дурацком поезде, с которого уже никому не сойти. Более того, если хочешь, можешь не принимать мои слова всерьез. Считай, что я их никогда не произносил. Хотя сегодня в одиннадцать я представлю тебя молоденькой девушке, которая знает куда больше меня. Она просто прелесть, с большим успехом здесь выступает. Поет. Ее зовут Хильди Деверо.
— Хочешь сказать, мой брат круто гулял?
— И да и нет, Гев. Они дружили. Больше я ничего не знаю и свечку, увы, не держал. Если между ними что-то и было, то не здесь, это уж точно. Тогда рапорт сразу же лежал бы у меня на столе, ты же знаешь. — Он внезапно стал выглядеть намного постаревшим. — Тебе надо хоть немного поспать, Гев.
— Думаешь, надо? Наверное, да. Только вот ведь беда: оставил все вещи у стойки регистрации. Номер снять пока не удалось. У вас тут все занято.
Джо поднял телефонную трубку, попросил регистрацию.
— Ральф? Что у нас сейчас есть? — Не перебивая выслушал, затем сказал: — Хорошо. Тогда сделаем так: мистер Геван Дин поселится в люксе на восьмом. Немедленно. Пришлите, пожалуйста, посыльного ко мне в офис. С карточкой и ключом.
Он налил нам еще виски. Правда, на этот раз куда меньше. Буквально через минуту-другую в кабинет, вежливо постучавшись, зашел посыльный с карточкой и ключом. Я подписал карточку, объяснил ему, где оставил свои вещи, и попросил принести мне ключ как можно скорее. Затем, когда посыльный ушел, мы, как водится, поговорили о том о сем, вспомнили старые времена, и Джо, с бодрым видом выпив со мной на посошок, проводил меня до самой двери, сказав на прощанье:
— А знаешь, жизнь, оказывается, довольно паскудная штука, Геван. Мне будет очень не хватать Кении. Он был совсем другой, чем мы. Такие вот, брат, дела... Только не опоздай к одиннадцати.
Я не опоздал. Пришел даже чуть раньше. Притушенный свет ламп, оголенные плечи женщин, полные непонятного ожидания взгляды мужчин... Девушка в серебристой парче наигрывала на пианино старые мелодии, бросая почти призывные взгляды на огромного мужчину в смокинге, который стоял, небрежно облокотившись на ее музыкальный инструмент, с бокалом шампанского в руке.
Что это — переизбрание мэра или поминки? Сразу понять трудно. Ладно, сначала надо осмотреться. Вокруг все было как в старые добрые времена. Смех, вино, рассказы о сороковых годах, когда все только начиналось.
— ...Получили мы тогда, значит, груз, когда Техас наложил на нас — как это?.. — а, вот, называется «вето», ну а мы, значит, наложили на него... вот-вот, с большим приветом! Ну и утерли им нос, после чего они стали присылать сюда делегацию за делегацией. Чтобы, значит, с нами побыстрее договориться...
— ...А помнишь, они попробовали установить нам даты? Прямо, говорят, без опозданий! Ну мы им тогда показали!
— ...Последний раз я был дома в середине февраля, а откуда мне знать, чем она там занималась? Ведь меня тогда носило туда-сюда по всей стране, пойди разберись...
— ...Ну тогда скажи, почему бы Джорджу не нанять самолет до Кливленда и не сэкономить нам целый день? Ну скажи, скажи...
— ...чтобы они приготовили нам люкс в Чикаго? С шикарными девушками, выпивкой, ну и всем остальным... А что, было бы просто здорово!
Да, все как сто лет назад. Ничего не изменилось. Те же люди, те же желания. Та же самая давно заигранная пластинка. Я внимательно осмотрел лица мужчин у стойки бара. Напряженные губы, полураскрытые рты, тревожные глаза, ожидание чего-то... Да, на шикарный салон совсем, совсем не похоже.
— ...Вот так, вот так, видишь, совсем не страшно. Теперь тебе надо будет пустить в дело свой пластиковый рукав, и все будет в полном порядке. Только не бойся. Ничего не бойся. Все будет как надо.
Шестерки. Мальчики по вызову. Спекулянты. Расходный материал. За все заплачено. Большинство из них только и мечтает о том, чтобы немедленно и желательно без очереди заработать быстрые деньги, получить какие-нибудь привилегии. Какие? Этого они толком не знают. Просто хотят, вот и все. Хотя некоторым из них это нравится делать ради азарта, возбуждения, неизвестности того, что произойдет дальше. Бог им судья! Раньше таких презирали и, как известно, даже изгоняли. А теперь? Теперь железный пресс весом в сто тонн стоит, как минимум, двух батальонов солдат, один физик — двух союзников. Да, категория сравнений меняется со скоростью космического лучевого потока. Новое, новое...
Девушка в серебристом парчовом платье закончила играть и, скромно откланявшись под звуки громких аплодисментов, куда-то вышла. Ее место тут же занял хлыщеватого вида мужчина, который глядел не столько на клавиши, сколько на девушку, неожиданно откуда-то появившуюся у микрофона. Невысокого роста, с каштановыми волосами, смуглой блестящей кожей. Но что это? Она вдруг остановилась, прикусила нижнюю губу... Почему? Занервничала? С чего бы?
В ней было что-то совершенно беззащитное, требующее к себе абсолютного внимания. Девушка кивнула аккомпаниатору, произнесла несколько ничего не значащих слов и запела старинную балладу об одиночестве, страстном желании. Слова, конечно, были не новыми, давно всем известными, но ее голос, низкий, глубокий, идущий от самого сердца, и искренняя манера поведения доходили до каждого. Вне всяких сомнений. Это была настоящая профессионалка, которая, в отличие от большинства любителей, даже не пыталась вихлять телом. А оно между тем вполне стоило того. Включая одежду. Вроде бы достаточно формальную и приличную и в то же время откровенную. В зависимости от того, как посмотреть.
Пока я искренне вместе со всеми аплодировал певице, ко мне подошел Джо:
— Ну, как тебе наша маленькая Хильди?
— Нет слов. Просто прелесть. Где вы ее только нашли?
Он жестом подозвал официанта и попросил его, нет, скорее вежливо, по-моему даже слишком вежливо, приказал накрыть для меня столик в углу зала.
— Хильди присоединится к тебе сразу после того, как закончит выступать.
Так оно и случилось. Она подошла ко мне с широкой улыбкой на милом лице, вызывающем моментальную симпатию.
— Здравствуйте, я Хильди. Джо сейчас очень занят, поэтому я не стала его дожидаться и пришла сама.
Неизвестно откуда появившийся официант подвинул ей стул.
— Кен очень часто говорил о вас, Гев.
Вблизи черты ее лица оказались более решительными, чем на сцене. Куда только делась застенчивость робкого ребенка, поющего нежные слова? Для артистов вообще характерны свой собственный жаргон и особая манера поведения. В чем-то они у всех одинаковые, а если повнимательнее присмотреться, совершенно различные. Им всегда нужна публика. Хватит даже одного зрителя, во всяком случае на короткое время. Иногда мне невольно приходила в голову мысль: а что они делают, когда остаются совсем одни? Если когда-то остаются...
— Благодарю вас. С вашей стороны это очень мило.
— Я пою слова, которые написали другие люди, Гев. Они совсем не отражают того, что я чувствую на самом деле.
— Спасибо, Хильди. Должен заметить, вы поете чужие слова будто свои, — неожиданно сам для себя резковато ответил я.
Она иронически склонила голову набок:
— Спасибо вам. Вы очень на него похожи. Те же обороты речи. Наверное, сейчас вы просто хотите защитить себя. Смотрите на меня, будто я была его женщиной.
Да, похоже, мнение о ней придется менять, и как можно быстрее.
— Вся проблема в том, Хильди, что я до сих пор не знаю, как на вас реагировать. Кем вы были Кену? Джо сказал, что у него были какие-то трудности, поэтому, как мне показалось, вы, может быть...
— Думаете, часть из них связана со мной? Вряд ли. Он был другом. Просто очень хорошим другом. Мы много говорили. Знаете, если бы он вдруг захотел как-то изменить наши отношения, то, честно говоря, я не знаю, как бы все это вышло. Такой вопрос никогда между нами не возникал... Может, и жаль. — Она горько улыбнулась. — Для маленькой Хильди это было совершенно новым ощущением жизни. Понимаете? Нравилось это мне или нет? Не знаю. Скорее всего, да. Ему был нужен кто-то рядом, кто никогда ничего не требует и не собирается требовать, только и всего.
— Все равно, что-то здесь не вяжется. Кен вроде бы не был таким уж впечатлительным, разве нет?
— Не сердитесь, но другим я его никогда не видела. Что-то его постоянно грызло изнутри, но мне так и не удалось узнать, что именно. Он говорил и говорил, но так и не сказал самого главного. Так и не сказал.
— Какие-нибудь зацепки были?
У нее оказалась довольно забавная, но не лишенная приятности манера поднимать одну бровь, якобы изображая искреннее удивление. Будто что-то видит или слышит впервые в жизни.
— Он много пил. Даже слишком много. Хотя держался при этом молодцом. Но однажды вечером все-таки чуть перебрал и сказал мне загадочную фразу: «Вот, запомни: у мертвых никогда не бывает проблем». Знаете, пьяные иногда говорят, с одной стороны, глупости, а с другой — в их словах часто скрыт глубокий смысл. Вот только, к сожалению, далеко не сразу удается в нем разобраться. Тогда я сказала ему, что он несет чушь, а Кен тут же возразил, что это совсем не чушь и ему не составило бы труда наглядно объяснить любому медику, каково это, когда тебя разрывают пополам. Я ничего не поняла, посадила его в такси и отправила домой. Весь следующий день его беспокоила мысль, не сказал ли он мне чего-нибудь лишнего, и, похоже, успокоился только после того, как убедился, что я все равно ничего не поняла из того, что от него услышала.
— Разрывают пополам... Странно. Может, ему надо было принять какое-то важное решение, а он никак не мог это сделать?
Совсем как царь Соломон, когда он грозил разделить ребенка на две равные части...
Она задумчиво постучала костяшками пальцев по столу.
— Когда-то мне совершенно случайно довелось прочитать про одну хитрую лабораторию, в которой крыс специально тренировали находить выход из запутанного лабиринта. Хотя его вообще не было. В конечном итоге обессиленные крысы ложились на пол, отгрызали себе лапы и умирали.
— И Кен хотел сделать то же самое?
— Да, что-то вроде того. Ощущал себя так, словно не мог найти выхода. Я пыталась разговорить его, надеялась, это хоть как-то поможет. А ему нравилось просто быть со мной, с миленькой, простодушной певичкой из провинциального ресторана. Когда я, как у нас любят говорить, вдруг вышла из образа, он тут же заволновался.
Я положил ладонь на ее руку.
— Рад, что ты была рядом с ним, Хильди.
Она медленно ее убрала.
— Не надо, прошу вас. Вы заставите меня заплакать, а я не хочу. Давайте лучше вернемся к догадкам, Гев. Что у него было: проблемы с женой? Я знаю, что-то было не совсем так на заводе, но ведь это никогда его особенно не волновало, поскольку он, так сказать, не уделял этому все свое внимание. Тогда что?
Сначала мне пришло в голову: причина в том, что она бросила меня ради Кена. Или, может быть, затем бросила его ради кого-нибудь еще? Нет, судя по ее голосу в телефонной трубке, такое просто невозможно. Да, но ведь буквально за день до того, как я застал ее с Кеном, она была в моих объятиях — ласковые слова, охи, вздохи... Причем вроде бы совсем искренние. Неужели мы все так и не поняли Ники?!
— Не знаю, Хильди. Просто не знаю.
— Иногда любовный вирус всего только вирус: сначала он проникает внутрь, а потом все там разъедает. Я знаю.
— Я тоже.
Приложив красивую руку ко лбу, она несколько мгновений изучающе смотрела на меня. Совсем как доктор. Затем, снова приподняв левую бровь, спросила:
— Значит, теперь конец всей вашей семье?
Вот теперь я увидел то, что видел в ней Кен: теплоту и понимание, свойственные только определенному сорту людей — вымирающей породы.
— Вы намного сильнее его. Это заметно. Теперь мне ясно, почему ему так вас не хватало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44