– Покажи, как ты думаешь проехать оттуда?
– Во-он там, вокруг, и через переезд.
– Ну так я жду, – сказал я.
– Жди, – сказала она. – Люблю, когда меня ждут. Только это редко бывает.
Я долго смотрел ей вслед. Ночь проглотила мою нечаянную спутницу. Потом она вынырнула в разноцветном свете фонариков возле карусели. Пять минут ей еще идти до ресторана. Три минуты – уладить дело с портье. Пять минут – сесть в машину и пригнать ее сюда. Четверть часа, не больше, если все пройдет гладко.
Я открыл дверь вагончика, выключил оранжевую лампу. Снова притворил дверь, спиной оперся о боковую стенку вагончика. Закурил. Шум ярмарочной площади едва доносился сюда – не разрозненными звуками, а слитным глухим гулом. Небо было ясное, звезды мерцали. Где-то рядом крикливо бранились две женщины.
Минут через десять я отбросил сигарету и быстро отошел в тень, отбрасываемую старым грузовиком. Фары выскочили вдруг, когда машина пересекала железнодорожный переезд. Они медленно приближались. Я видел, что это моя машина, но хотел удостовериться, что за ней не следует другая. Или другие. Шагах в сорока от меня, рядом с вагончиком Бидди, машина встала. Фары продолжали гореть, мотор работал. Она вышла из машины, и я уже двинулся навстречу, как вдруг она обернулась и произнесла:
– Говорю же вам, он обещал ждать меня здесь!
– Тихо, ты!
Я резко повернулся, собираясь беззвучно и как можно скорей убраться отсюда, но споткнулся и упал на кучу каких-то металлических обрезков и труб. Тут же раздались торопливые шаги, и прежде чем я успел вскочить на ноги, кто-то бросился на меня сзади. Рванувшись, я покатился вместе с ним в сырую траву. Я колотил вслепую и один раз куда-то попал, но тут же получил сокрушительный удар в ухо. Перед глазами вспыхнули искры. Сознание я не потерял. Понимал, что меня поднимают, ставят на ноги. Двое теперь взяли меня в клещи, заломили руки назад. Идти я мог, хотя колени подгибались.
Потом мы оказались в моей машине. Фары освещали жилой вагончик, отражаясь от металла с облезлой краской.
– Что вы хотите с ним делать? – спросила Бидди. – Вы мне не говорили, что собираетесь его…
Неясная тень промелькнула мгновенно. Я слышал звук удара – били в лицо. Она свалилась на спину, ударившись о стенку своего вагончика. Потом заплакала – тоненько, беспомощно, как ребенок. Я рванулся, но держали меня крепко, на удивление крепко.
– Поверни-ка его малость, – услышал я. – И придержи. Вот так.
Секунда – и череп мой, казалось, раскололся на части. Не стало огней. Ничего не стало. Тьма.
Глава 14
Я проснулся среди ночи с ужасающей головной болью. Глянул на потолок – там виднелась полоска света. Так, значит Лоррейн уже встала и пошла в ванную. Не знаю, где была на этот раз вечеринка, но она, надо думать, пользовалась успехом. Самое лучшее в таких случаях было повернуться на другой бок и снова заснуть. Я попробовал – не получалось. Да и голова трещала как никогда. Я с досадой открыл глаза – и увидел, что лежу на своей кровати полностью одетый, что мои руки и ноги, каждая в отдельности, привязаны к четырем ножкам кровати.
Так. Значит, вечеринка была не где-то, а у нас. Я нализался до бесчувствия, и какие-то шутники решили меня проучить таким образом.
– Лоррейн! – позвал я. И еще раз, громче:
– Лоррейн! Никакого ответа. Может, ее нет дома? Выметаясь, гости, должно быть, прихватили с собой и хозяйку. Не ее ли это идея связать меня? Хоть ненадолго она получила полную свободу действий.
Попытаться все-таки поспать. Хоть немного. Я и попытался. И снова без всякого успеха. Мне было слишком неудобно. Снизу донесся шум. Там кто-то есть.
– Эй! – закричал я. – Эй, есть кто там?
Быстрые шаги вверх по лестнице. Поднимались несколько человек. Кто-то вошел в спальню и на ощупь искал выключатель. Нашел, наконец. Я зажмурился от резкого света, глупо улыбнулся и сказал:
– Я вашими штучками сыт по горло. Давайте-ка отвяжите меня.
Вошли в спальню трое. Ни одного из них я не знал. Один – высокий блондин. Может, он из новых приятелей Лорри? Двое других едва ли отвечали ее вкусу. Приземистые, чернявые, одеты слишком броско. Ни один и не подумал улыбнуться.
– Отвяжите меня, слышите? Где Лоррейн? Высокий блондин стоял у кровати, в ногах, и смотрел на меня сверху вниз. Одна сторона его лица выглядела так, как если бы недавно он на нее падал.
– Это было недурно придумано, Джеймсон, прислать ту маленькую шлюху за машиной. Но еще за тридцать долларов она прекрасно послужила и нам.
Я смотрел на него недоумевающе.
– Не пойму, о чем вы. И кто вы такой вообще? Где моя жена?
– Хорошо играет свою роль, браво-браво, – сказал высокий. – Ладно. Нам нужны деньги. Где они?
И тут до меня наконец дошло. Это ограбление! Ну и нервы у людей! Ворваться в дом, связать хозяина… А что они сделали с Лорри?
– Послушайте, – сказал я. – Мы никогда не держали в доме больших сумм наличными. Самое большое – десяток долларов. Все, что отыщете, можете спокойно забирать. Как-нибудь переживем.
Двое обменялись какими-то фразами на незнакомом языке. Один полез в карман и вытащил толстенную пачку сотенных банкнот, толще ее я, пожалуй, в жизни своей не видывал. Даже в банке. Он разложил деньги на столике веером и сказал терпеливо:
– Это то, что мы нашли, Джеймсон. Где остаток?
– Остаток? Остаток чего? Не смешите меня. Столько денег в нашем доме нельзя найти.
Все трое посмотрели на меня сверху вниз. И, отойдя от кровати, зашептались. Меня тревожила Лоррейн. Если она крутится где-то в доме, то может войти как ни в чем не бывало, и налетчики застигнут ее врасплох. А они, кажется, на все способны. Лорри наверняка не знает, как вести себя в подобных случаях. Самое умное – просто уступить им все, что они потребуют.
Трое пришли к решению. Один принес из ванны голубую пластиковую губку. Занавески в спальне были задернуты. Высокий нажал мне большим пальцем на подбородок, принудив таким образом открыть рот. Другой втиснул губку между зубами. Потом они обвязали галстуком мой рот поверх губки, торчащей наружу, а концы затянули узлом на затылке. Затем сняли с моей правой ноги ботинок и носок и проверили путы, привязывающие меня к ножкам кровати, затянув их еще туже. Один из чернявых, я видел, раскрыл перочинный нож, уселся на кровати спиной ко мне и принялся обрабатывать мою голую ногу.
Я все еще думал, что это шутка. До первой боли. О, все оказалось всерьез. Я пытался защититься от боли, стряхнуть ее, чтобы она хотя бы оставалась там, внизу, чтоб только ноге было больно, но она затопила всего меня, и уже ничего не оставалось ни вокруг, ни внутри меня, ничего другого – только боль. Я кричал. Крик застревал в пластиковом кляпе. Я дергался и вопил так, что глаза вылезали из орбит. Но не, мог ничего поделать. И я перестал сопротивляться, нырнул в черную глубину. Ко мне подходили, вытирали слезы со щек, смотрели на меня внимательно. Смуглый коренастый человек начинал все по новой, прогнув узкую спину над моей ногой. Я рвался из связывающих меня пут так, что суставы хрустели в плечах, а руки потеряли чувствительность. Я испустил звериный крик, никем не услышанный, и провалился опять в беспамятство. Когда я пришел в себя, кляпа во рту уже не было. Нога болела так, как если бы я сунул ее в раскаленные угли, но теперь изменился характер боли, она сделалась менее острой и хоть сколько-то переносимой. Я открыл глаза и увидел всех троих.
– Все остальные деньги, – сказал высокий. Я хватал воздух ртом, как если бы только что пробежал длинную дистанцию.
– Не знаю, о чем вы. Это.., это какое-то недоразумение. Вы можете взять все, что у нас есть, только… Только не мучайте меня больше. Так больно!
– Мы будем делать вам больно все снова и снова, – сказал высокий, – мы никуда не спешим. Снова и снова, пока не получим деньги.
Один из чернявых, тот, что обрабатывал мою ногу, проговорил вдруг:
– Минуточку.
Он повернул настольную лампу ко мне, поднял мое лицо за подбородок к свету и долгим испытующим взглядом посмотрел мне в глаза.
– Какое сегодня число, Джеймсон? – Он говорил с акцентом, который мне не удавалось определить.
– Подождите-ка. Апрель? Да, апрель.
– Что вы делали вчера?
– Вчера? На работе был. Что же еще? – Я пытался сосредоточиться на вчерашнем дне. И ничего не мог вспомнить.
– Когда вы в последний раз виделись с Винсентом Бискаем?
– Когда я видел Винса? Бог ты мой, это было.., лет тринадцать назад, да, примерно так. Но…
– Что – «но»?
– Как раз у меня сейчас странное чувство… Словно бы я видел его совсем недавно. Видел, да. Недолго. Секунду. И у него на мизинце был» перстень с красным камнем. Чушь какая-то.
– Что это с ним? – спросил высокий неуверенно.
– У тебя слишком тяжелая рука, друг мой, – сказал тот, что спрашивал меня насчет Винса. – Не думаю, чтобы он симулировал. Боюсь, ты устроил ему вполне приличное сотрясение мозга. Иначе, между прочим, он бы не выдержал такую боль, тут все проверено.
Лицо высокого вытянулось.
– И что же теперь?
– А то, что теперь память будет к нему возвращаться или постепенно, мало-помалу, или в какой-то момент сразу. А до того из парня ничего не вытянешь.
– Память? О чем? – спросил я. Чернявый взглянул на меня без всякого выражения. Потом посмотрел на часы.
– Сейчас три часа ночи. Суббота, четырнадцатое июня, – сказал он. Я уставился на него.
– Вы что, не в своем уме?
– В своем. Я вас не обманываю. Вы многое забыли. Постарайтесь вспомнить. Ваш старый приятель Винс. И деньги. Много, очень много денег.
– Кто вы такой? Что вам от меня нужно?
– Мы подождем, пока вы вспомните.
– Где моя жена?
– Ее здесь нет. Ее не было здесь около месяца.
– Но где она? Где она, черт побери!
– Вот чего, по-моему, никто не знает.
Они шепотом посовещались в углу. Тот, что терзал мою ногу, теперь ловко перевязал ее, предварительно чем-то помазав. Он и высокий вышли. Я слышал, как они спускались по лестнице. Третий какое-то время рассматривал меня, вытянув губы трубочкой, точно свистеть собирался. Потом и он последовал за двумя первыми, при уходе выключив свет.
Бискай, деньги? Где сейчас Винс, интересно? И чем он занимался все эти годы? Сегодня четырнадцатое июня? По их логике, два месяца пропали неизвестно куда? Я не мог это постичь. Я старался вызвать в памяти хоть что-нибудь… Крохи. Когда я был маленький, совсем малыш, у нас в доме жила кошка. Серая, полосатая. Звали ее Мисти. Однажды она попала под машину, но еще несколько недель мне временами казалось, что я вижу ее краем глаза. Не ее саму, а некоторое быстрое движение. Я резко оборачивался в сторону. Кошечки там не было и не могло быть, – ведь я сам видел, как отец ее похоронил, и я сам соорудил маленький, связанный из двух палочек крест над кошачьей могилкой.
Вот так же обстояло теперь с моими воспоминаниями. Казалось, вот-вот я сумею ухватить что-то ускользающее. Ну же, еще усилие.., но там оказывалась пустота.
Лишь одно воспоминание или, скорее, псевдовоспоминание. Картина, вставшая передо мной так ярко, что я видел все подробности. Тинкер Велибс, нагая, совершенно голая, сидит перед туалетным столиком и причесывает свои рыжие волосы. Но это же абсурд!
И еще. Медная сетка от насекомых, и я проделываю и расширяю отверстие в ней. Мелькнуло странное видение – пропало.
А может, это вранье, насчет Лоррейн? Почему это вдруг ее нет? Как это ее может не быть так долго? Куда она подевалась? Нога моя горела нестерпимо. Я почувствовал, как во мне вскипает ярость, холодная ярость, рожденная из сгустка боли, унижения, бессилия. Что бы там ни случилось в последние два месяца, эти подонки не имели права так обращаться со мной. Поищем-ка выход из положения, – это лучше, чем пытаться из себя извлечь воспоминания неизвестно о чем.
Я пошевелил левой, потом правой кистью. Кажется, достаю пальцами до узла. Это не веревки. Это.., ага, они приспособили мои галстуки, нашли в комоде. Лампа на столике была включена, но мне не удавалось поднять голову настолько, чтобы увидеть связанные запястья. Я подался вправо, насколько мог. Напряг плечевые мышцы. Еще, еще! До тех пор, пока не почувствовал, что вот-вот вывихну суставы. Теперь правый локоть прижат не так туго. Я начал двигать правой кистью туда-сюда, сколько получалось, и ощупью добрался наконец до ребра металлической кроватной рамы. Здесь оно было тупым. Нужно тянуться дальше. Через какое-то время я почуял, что ткань за что-то зацепилась. Это была трещинка, неровность, что-то там, обо что можно обдирать кусок ткани, связывающий меня. Тереть, тереть, тереть, точно узник, перепиливающий самодельной крохотной пилкой тюремную решетку. Изредка я позволял себе крохотную передышку и снова принимался за дело. Послышался треск рвущихся нитей, он был слаще музыки. Но ткань оказалась чертовски крепкой, а рука от бесчисленных монотонных движений онемела по самый локоть. Неестественное положение, в котором я пребывал так долго, отзывалось все новыми очагами боли. Я видел, что не в силах освободиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22