В тот год, в лето правления Кётоку, камакурский наместник Сигэудзи повздорил с советником Уэсуги, и воины Уэсуги сожгли дотла дворец наместника. Наместник укрылся у своих сторонников в Сосю. К востоку от столицы сейчас же возникла смута, все смешалось, каждый думал только о своем спасении, старики бежали в леса, а молодых согнали в боевые дружины. Одни селения горели, другие готовились к отражению врага и прятали женщин и детей. Людские души смутились, стоны и плач стояли над страной.
Жена Кацусиро тоже хотела бежать, но, вспомнив обещание мужа вернуться осенью, осталась в своем доме и так жила в душевном смятении, считая дни. Наступила осень, но о муже не было ни слуха ни духа. Видно, сердце человеческое так же ненадежно, как и весь этот изменчивый мир, решила она и сложила стихи:
Весть о моей печали
Кто б милому мужу мог отнести?
Хоть ты, вечерняя птица,
Парящая над «Заставой встреч»,
Напомни ему, что осень прошла.
Но многие горы и долины разделяли их, и он не мог внять ее мольбам. Между тем смута продолжалась, и все больше ожесточались людские сердца. Знакомые, изредка навещавшие Мияги, соблазнялись ее красотой и пытались склонить ее на любовь. Однако она, блюдя свою добродетель, с негодованием отвергала эти попытки и в конце концов перестала показываться людям. Она жила в одиночестве, служанка ушла от нее, припасы кончились. Так она встретила Новый год.
А войнам и мятежам все не было видно конца. Еще осенью Цунэёри, наместник в Восточной Симоно и правитель удела Мино, по приказу сёгуна двинулся совместно со своим родичем Санэтанэ из Тиба против Сигэудзи; камакурский наместник упорно оборонялся. Появились шайки разбойников; они строили укрепленные лагеря и жгли и грабили окрестное население. Во всех восьми уделах Канто не осталось ни одного спокойного уголка, жестокость и алчность овладели людьми.
Что же касается Кацусиро, то, прибыв вместе с Сасабэ в столицу, он быстро распродал весь шелк и получил при этом хорошую прибыль, потому что жители столицы в те времена любили роскошь. Он уже готовился в обратный путь, когда вся столица заговорила о том, что дворец Сигэудзи сожжен, что воины Уэсуги гонятся за камакур-ским наместником и что весь восток объят пламенем смуты. В слухах о любом событии, даже если ты сам был его свидетелем, всегда много вымысла. Тем более много вымысла должно быть в слухах о событиях, которые произошли в стране, скрытой за многими слоями белых туч. И все же Кацусиро не находил себе места от беспокойства. В начале августа он выехал из столицы и двинулся в обратный путь. Но добраться до дому ему не удалось. В горах Кисо за холмом Мисака в сумерках его остановили и ограбили разбойники. Затем он узнал, что на востоке всюду расставлены заставы, путников не пропускают ни туда, ни оттуда, и нельзя даже послать на восток письмо. Кацусиро подумал: «Дом мой, конечно, сгорел, жена погибла, и на родине меня встретят, верно, только чужие люди, ожесточившиеся, как дьяволы». И Кацусиро повернул назад к столице. Достигнув провинции Оми, он вдруг почувствовал себя плохо. У него началась лихорадка.
Жил в селении Муса богатый человек по имени Кихэй Кодама. Он приходился родственником жене Сасабэ, и Кацусиро попросил у него приюта. Кодама принял его, окружил заботами, пригласил лекаря и купил лекарства. Вскоре Кацусиро стало лучше, и он поблагодарил хозяина за его милости. Однако ходить он еще не мог, и волей-неволей ему пришлось прожить всю зиму и встретить весну в доме Кодама. Постепенно у него появились друзья: все они, начиная с самого Кодама, относились к нему очень благожелательно, потому что он был прямодушным и веселым человеком. Он съездил в столицу и навестил Сасабэ и снова вернулся в Оми к Кодама. Так, словно сон, прошло семь лет.
На втором году правления Кансё началась смута в Кавати, одной из столичных провинций. Там схватились насмерть в междуусобной битве предводители рода Хатакэяма. Вокруг столицы стало неспокойно. Весной разразился страшный мор. На улицах столицы валялись груды трупов, души людей погрузились во мрак безнадежности.
«Что же это я? — подумал Кацусиро. — Как мог я так опуститься? На что я надеюсь, оставаясь в этой далекой стране, живя милостями человека, который не связан со мною никакими узами? До каких пор я буду жить так? Что за злое у меня сердце! За эти долгие годы оно, словно поле, поросло травою забвенья, и я так ни разу и не вспомнил о жене, оставленной на родине. Пусть ее уже нет на этом свете, пусть она уже ушла в подземный мир — все равно я должен найти хотя бы ее останки и насыпать холм на ее могиле». Он рассказал друзьям о своем решении, дождливым майским днем вышел в путь и на десятый день добрался до родного села.
Время было позднее, солнце уже зашло. Темные тучи, готовые вот-вот разразиться дождем, низко нависали на землей. Места были знакомые; Кацусиро решил, что не заблудится в темноте, и пошел полем, через густые заросли летних трав. Но, выйдя к реке, он увидел, что старый мост провалился в бурный поток. Кругом никого не было; не слышно было звона копыт; поля были запущены и заброшены; дороги заросли; многие дома разрушились. Кое-где в уцелевших постройках, видимо, жили люди, но ни одна из этих построек не была похожа на дома, которые когда-то видел здесь Кацусиро. И в смущении остановился Кацусиро, не зная, куда идти. Внезапно при звездном свете, блеснувшем в разрыве туч, он заметил в двадцати шагах от себя высокую сосну, расколотую молнией. Эта сосна росла у порога его дома, и он обрадованно зашагал к ней. Дом его ничуть не изменился. Видимо, в нем жили: сквозь щели ветхой двери мерцал огонек. Сердце Кацусиро забилось от волнения. Кто в его доме, жена? Или кто-нибудь чужой? Он кашлянул. «Кто там?» — спросил голос из-за двери. Несомненно, это был голос его жены, хотя и очень постаревшей. Уж не сон ли это? Едва дыша, он сказал: «Это я, я вернулся! Но неужели ты живешь здесь по-прежнему, как раньше? Не думал я, что снова увижу тебя!» Жена отворила ему. Лицо ее было темным, глаза глубоко запали, прическа растрепалась, и волосы рассыпались по плечам. Кацусиро с трудом узнал ее. Увидев мужа, она молча заплакала.
Сердце Кацусиро сжалось, и некоторое время он не мог произнести ни слова. Затем он сказал: «Разве мог бы я оставаться в чужих краях так долго, если бы знал, что ты жива? Но вот что случилось со мной. В тот год я уже собирался в обратный путь, когда в столице стало известно о мятеже в Камакура. Рассказывали, что войска наместника разбиты, что наместник отступил в Сосю и что Уэсуги преследует его по пятам. На следующий день я распрощался с Сасабэ и покинул столицу. Это было в начале августа. В горах Кисо на меня напали разбойники, отняли у меня деньги и вещи и оставили мне только жизнь. Вскоре после этого я узнал от крестьян, что все дороги на восток — и в горах и по побережью — перекрыты заставами, что в ставку Уэсуги отправлен из столицы посол с приказом разбить наместника, что родина моя черна от пожарищ и кишит войсками. Я не сомневался в твоей гибели и повернул обратно в столицу. Добрые люди из милости приютили меня, и я прожил у них семь лет. Но в конце концов я затосковал и решил вернуться, чтобы взглянуть хотя бы на то место, где мы с тобой жили. Мне и во сне не могло присниться, что ты жива. Я не могу поверить своим глазам. Может быть, ты мне только мерещишься?» Так говорил он, торопливо повторяя одно и то же.
Жена, сдерживая слезы, ответила: «Расставшись с вами, я ждала осени, но вдруг все переменилось, мир стал страшен, соседи бросили дома и бежали за море или прятались в лесах. Те же, кто остались, озверели и, пользуясь моим одиночеством, принялись домогаться моей любви. Много горьких минут пришлось пережить мне, так как я решила скорее разбиться вдребезги, чем сделаться игрушкой для сластолюбцев. Уже Млечный Путь в ночном небе возвестил о наступлении осени, а вас все не было. Я пережила зиму и встретила весну, а от вас не было даже вестей. Я думала отправиться в столицу искать вас, но разве под силу женщине пройти через заставы, которые не пропускали и мужчин? И я осталась жить в этом доме одна, без надежд, и лишь лисицы и совы были моими друзьями. Но теперь вы снова со мной, я рада, и обида моя прошла. Ведь если бы в ожидании я умерла от любви, никто бы не узнал, как мне было горько». И она вновь расплакалась. «Ночь коротка», — ласково сказал Кацусиро, и они улеглись спать.
Холодна была ночь, всхлипывал ветер в бумажном окне, но усталый Кацусиро спал крепко. В пятую стражу, когда в небе забрезжил предрассветный сумрак, Кацусиро замерз и в полусне потянулся за одеялом. Что-то зашуршало у него под пальцами, и он проснулся. На лицо его упала холодная капля. Может быть, идет дождь и протекает крыша, подумал он и открыл глаза. Крыша была сбита ветром, и со светлеющего неба нагло глядел месяц. Двери были раскрыты настежь. Бамбуковый пол прогнил, в зияющие щели густо проросла трава. С травы стекала роса, и одежда Кацусиро промокла насквозь. Дикий плющ оплел стены, двор перед домом утопал в сорной траве, и, хота был разгар лета, на всем лежала печать осеннего запустения.
Жена куда-то исчезла. «Может быть, все это — проделки лисы?» — подумал Кацусиро. Однако дом, в котором он находился, был, несомненно, его собственным домом, хотя и пришел в крайнее запустение. Он узнавал и просторные комнаты, и дворовые постройки. Некоторое время он только растерянно оглядывался. Затем, поразмыслив, он решил, что жены его уже нет в живых, опустевший дом превратился в логово лисиц и барсуков, и потому здесь могут появляться странные оборотни и призраки. «А может быть, это тоскующая душа жены приходила ко мне?» Да, случилось так, как он и предполагал еще в столице. Он не мог даже плакать и спустился во двор, вспоминая старинные стихи: «Лишь я остался в живых…» Во дворе он увидел земляной холмик, прикрытый от дождя и ветра старой ставней. «Верно, отсюда являлся ночной призрак». Кацусиро стало страшно и грустно. У могилы он заметил чьи-то приношения, и среди них — дощечку с наклеенной бумажкой, на которой виднелась полустертая надпись. Кацусиро узнал почерк жены. Не было там ни посмертного имени, ни даты, только стихи, выражавшие тоску последних минут.
Вот что случилось со мной!
Но не угасла надежда
В любящем сердце моем:
Здесь до последнего вздоха
Встречи с тобой я ждала.
Впервые Кацусиро понял, что никакой надежды больше нет, и со стоном повалился на могильный холм. Как это страшно, — ведь он не знает даже, когда она умерла, ни года, ни дня и месяца! Может быть, удастся узнать у кого-нибудь? Солнце стояло уже высоко, когда он, осушив слезы, вышел на дорогу.
Он отправился к соседнему дому. Хозяин дома, человек совершенно ему не знакомый, подозрительно спросил: «Кто вы такой?» Кацусиро вежливо поклонился и сказал: «Я был хозяином вот этого дома. Семь лет назад я уехал по делам в столицу и вернулся только вчера ночью. Дом мой развалился, и никто там больше не живет. Я нашел там могилу. Видимо, моя жена умерла, и меня очень печалит, что я не знаю, когда это случилось. Если вы знаете, скажите мне».
Хозяин ответил: «Как грустно слушать ваши слова. Увы, я поселился здесь всего год назад и ничего не знаю о тех, кто жил в деревне раньше. Прежние жители бежали отсюда в дни мятежа, а нынешние пришли из других мест. Правда, есть здесь один старик, который, кажется, живет в этой деревне давно. Время от времени он бывает в вашем доме и ухаживает за могилой покойницы. Этот старик должен знать, когда умерла ваша супруга».
Кацусиро спросил: «Может, вы скажете, где живет этот старик?»
«Он живет в хибарке, — сказал хозяин, — в ста шагах отсюда, если идти к морю. У него есть поле, где он сеет лен».
Кацусиро поспешно отправился к этой хибарке и увидел там согбенного старика лет семидесяти, который сидел на рогоже перед очагом и пил чай. «Поздно же ты вернулся», — сказал старик, едва Кацусиро появился перед ним, и Кацусиро узнал в старике Урума, одного из прежних жителей деревни.
Кацусиро принес старику поздравления по поводу долголетия, а затем рассказал обо всем, что с ним произошло, начиная с того дня, как он уехал в столицу, и кончая странными событиями прошлой ночи. Со слезами на глазах поблагодарил он старика за то, что тот взял на себя труд похоронить жену и ухаживать за ее могилой.
Старик сказал: «Летом, когда ты уехал в далекие края, кругом зазвенели мечи и копья, жители бежали кто куда, молодых согнали в военные дружины, и покинутые поля обратились в пустыри, кишащие лисицами и зайцами. Только твоя верная супруга, помня о твоем обещании вернуться осенью, не ушла из дома. Я тоже заперся в своем доме, потому что ноги мои болели, и я не смог бы пройти и ста шагов. И никогда мои старые глаза не видели ничего столь печального, как эта молодая женщина на поле боя, ставшем вскоре обиталищем чудовищных духов. Прошла осень, наступила весна, затем лето, и десятого августа твоя супруга умерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15