Альк едва не задушил меня в объятиях.
- А это настоящий орел Манвэ?! А он умеет говорить? А когда вылупится? Мы сможем на нем летать?! - мальчик вертелся вокруг юлой, видимо за минувшие дни он натерпелся страхов.
«Теперь я отведу тебя домой» - жестами сообщил я.
Альк опустил голову.
- Это очень далеко, Юрми. Много недель пути...
«Ничего страшного»
- А как же птенец? - возразил мальчик. - Он не вынесет такую дорогу.
«Мы не можем жить с людьми» - объяснил я. - «Особенно теперь, когда есть орленок.»
Альк тихо покачал головой.
- С нашими ты тоже жить не сможешь, - сказал он едва слышно. - Мы... немногим лучше людей.
Мальчик дотронулся до моего плеча.
- Юрми, я останусь с тобой. Помогу растить орленка. Давай отыщем укромное местечко, где никто не сделает нас рабами.
Я долго смотрел в изумрудные глаза друга.
«Есть лишь одно такое место», - сказал жестами. И написал в пыли имя.
Альк содрогнулся.
- А... больше некуда?
«Орла заметят везде. И всех убьют.»
Мальчик поник.
- Хорошо, Юрми, - он тяжело вздохнул. - В Мордор, так в Мордор...
И мы повернулись, и направились на северо-восток, в страну, куда по доброй воле шли только самоубийцы.
Мордор! С тех пор, как пала Серая Гавань, с тех пор как последние следы героических эпох сгорели, сметенные адамантовым пламенем Хенны, а разъяренные Валар огнем и мечом насадили повсюду свои порядки - ты пережил это, Мордор. Ты навеки остался проклятым местом. Домом для проклятых.
Добрались мы без приключений. Мордор никто не охранял - давно миновали времена, когда черные властелины собирали там армии. Уже много, много лет, в развалинах Барад-дура обитали лишь змеи да вороны, пожиравшие змей. Люди, орки, гномы - все народы Средиземья бежали еще от границ Мордора, с тех пор как проклятие Валар обрекло эту землю на вечное бесплодие. Там не рождались дети, не плодился скот. А если уж плодился, то порождал таких чудовищ, рядом с которыми меркли все описанные в легендах...
Мне оставалось надеяться лишь, что проклятие Валар не подействует на орленка. Ведь вороны и грифы прекрасно чувствовали себя в Мордоре. Забегая вперед, скажу, что я ошибся, и проклятие действовало на орлов; однако птенец вылупился незадолго до того, как мы пересекли границы Мордора, и избежал горькой судьбы других детей, рождавшихся на проклятой земле чудовищными уродами.
Да, он вылупился! Вопреки судьбе, вопреки воле самого Манвэ, птенец вылупился здоровым и сильным. Я дал ему имя Соран, что на древнем языке моих предков значило «Орел».
Соран родился в сером пуху, голодным и крикливым. Я смастерил нам хижину под нависшим обломком стены Барад Дура, а Альк загодя изловил несколько десятков змей, поскольку мы знали, как прожорливы все птенцы. Однако орленок отличался от других птиц.
Он ел редко и помногу. Иногда он целыми днями сидел, нахохлившись, в своем гнездышке из бараньей шкуры, и молча наблюдал как мы с Альком стараемся вдохнуть жизнь в мертвую землю Мордора. Я не раз пробовал мысленно говорить с птенцом, но орленок был слишком юн и ничего не понимал.
Жилось нам не очень весело. Я каждый день уходил на охоту, добывал змей, грифов или мелких грызунов, Альк ловил рыбу в мутном озере у подножия погасшего Ородруина. Большая часть семян, которыми мы засеяли с трудом вспаханный клочок земли, так и не взошла, а из оставшихся выросли чудовищно уродливые, искаженные растения, на них даже смотреть было больно. Однако почти все семена этих уродов оказались жизнеспособны, и спустя полгода у нас с Альком появился грубый и невкусный, зато сьедобный хлеб.
Весной, устав от однообразной пищи, я решился сделать вылазку за пределы Мордора, наказав Альку присматривать за орленком. На последние Каймановы деньги купил двух коз и овцу, нагрузил их тюками с овсом и ячменем. А вернувшись, обнаружил что Альк не терял зря времени и построил из камней неплохой домик для Сорана. Заметно подросший орленок бегал по пустыне, гоняясь за ящерицами.
С этого дня нам стало немного легче. Овцу пришлось забить, но уродливая, отравленная земля Мордора все же давала жизнь кое-какой растительности, так что козы приспособились и выжили. Их молоко приятно разнообразило наш рацион.
Соран быстро рос и уже начинал учиться «говорить». Причем и я, и Альк с одинаковой легкостью улавливали эти попытки. Серый пух давно исчез, теперь орленок - он был уже с гуся размером - щеголял снежно-белыми блестящими перьями. Хотя охотники при мне не раз говорили, что птицу невозможно научить любить, отношение Сорана к нам трудно было назвать иначе. Ночами он часто подбирался к нашей хижине, залезал на грудь мне или Альку и пушистил перышки, довольный и счастливый. Он любил играть, как щенок, а соображал гораздо лучше любого ребенка его возраста. Спустя полтора года, сидя, орленок уже достигал мне до пояса, а размах его крыльев превышал мой рост. К этому времени он окончательно освоил мыслеречь.
Жизнь неторопливо текла своим чередом. Альк всерьез увлекся творчеством и целыми днями пропадал у подножия Ородруина, пытаясь высечь каменное изваяние Сорана, я тренировался в стрельбе из лука. Нас никто не тревожил и ничто не предвещало грозы. Увы - нет лучшего грозового знамения, чем покой и тишина.
В начале осени, когда Сорану уже исполнилось два года, он напугал меня до полусмерти. В тот день я с утра отправился на охоту. Вернулся днем, со связкой тушканчиков. Альк, как обычно, колдовал над своей скульптурой, орленок сидел на крыше хижины, зажмурив яркие глазки и полностью расправив крылья. Что-то в его позе меня настрожило.
«Ты здоров?» - спросил я. Соран содрогнулся и открыл глаза, посмотрев на меня так, словно раньше никогда не видел.
«Юрми...» - он по-птичьи наклонил голову и распушил воротник перьев. - «Мою маму звали Калима?»
Застыв на месте, я поднял взгляд. Соран явно был испуган.
«Мне неведомо имя твоей матери», - сказал я после долгой паузы. - «Ты ведь знаешь, как все было.»
«Я видел ее!» - отозвался орленок. В мыслеголосе отчетливо читались возбуждение и тревога. - «Я видел ее! Или... Вспомнил... Она была белая-белая! С карими глазами...»
Содрогнувшись, я опустился на камень. Глаза орлицы и в самом деле были карими, в отличие от ярко-синих очей ее сына, но я никогда не говорил этого Сорану. Возможно ли? Неужто орлы способны передавать детям свою память?!
«Да, ее перья сверкали белизной», - сказал я. - «Прости, но больше я ничего о ней не знаю».
Орленок нервно переступил с ноги на ногу.
«А отец? Ты знал его? Я помню серого орла, громадного, впятеро больше меня! Он часто приносил в гнездо вкусные ломтики мяса и угощал меня... То есть не меня, а маму... Помню, мы жили высоко в небе. Облака!» - Соран внезапно вскинул голову и широко раскрыл глаза. - «Облака были внизу!»
«Верно», - ответил я. - «Раньше твои родители жили высоко в горах, выше облаков. Но ты не можешь это помнить, тебя тогда еще не было.»
Орленок задумчиво кивнул.
«Я понимаю, Юрми. Но я вижу их, как тебя. Вижу мать...» - он вздрогнул. - «И отца... Всегда отдельно, то отца - то маму. Наверно, это не я их вижу, а они видят друг друга. Не знаю, как объяснить...»
Я улыбнулся.
«Не надо объяснять. Пошли мне образ, дай взглянуть на то, что видишь.»
«Как это?!» - растерялся Соран.
Я подался вперед:
«Твоя мать таким способом указала мне путь к гнезду, где я нашел тебя. Ты должен вспомнить.»
Но в тот день орленок так и не вспомнил. Еще много недель память родителей возвращалась к нему по капле, это было и жутко, и занимательно - наблюдать, как молодой орел обретает личность. Чем больше он вспоминал, тем сильнее менялся его характер. Спустя три месяца, в декабре, Соран уже ничем не походил на невинного птенца, которого растили мы с Альком.
Теперь рядом с нами жил юный орел, мудрый и благородный, как полагается его племени. Он помнил почти все, что знали его родители, и даже кое-что из памяти их предков.
С тех пор, как Соран научился передавать мысленные картины, наша жизнь в пустыне полностью изменилась. Теперь большую часть времени мы вместе с могучими орлами парили в небесах, глядели на мир с высоты птичьего полета. По сравнению с памятью Сорана, наша реальная жизнь была тукслой и жалкой. Немудрено, что воспоминания орленка поглотили меня и Алька даже сильнее, чем его самого.
Я узнал вещи, о которых едва ли ведали смертные и бессмертные жители Арды. Вместе с матерью Сорана, благородной Калимой - что значит «Яркая» - мы парили в лучах вечного Солнца, проносились над неведомыми долинами и застывшими водопадами льда. Я видел гробницу Эола! Крылом к крылу с другими орлами мы ныряли во тьму подгорных пещер и охотились на летучих мышей размером с олифанта, мы купались в источниках белой воды, что истекает из-под самых корней земли и несет крупинки истинного серебра... Я стал наполовину орлом, этим наградил меня Соран.
Но и мы, бескрылые, одарили орленка новыми знаниями. Соран часто просил меня - а еще чаще, Алька - вспомнить тот или иной эпизод жизни, и внимал нашей памяти, размышляя о неведомых материях. Время летело на крыльях орлов, четыре года промчались как четыре дня. За эти годы мы прожили интересную, яркую жизнь и узнали о мире больше, чем когда-либо хотели.
Альк изменился больше всех. Из нас троих, перьерукий обладал наименьшим сроком жизни, потому и взрослел быстрее. К восемнадцати годам Альк стал искусным молодым зодчим, творившим подлинные чудеса с помощью молота и рубила. Его совсем не угнетала скучная жизнь в пустыне, напротив - казалось, юноша наслаждается миром и покоем. Хотя, если вспомнить, каким было его детство...
И все же мы понимали, что долго так продолжаться не может. Альку и Сорану предстояло найти подруг жизни, мне до этого рубежа еще оставалось много лет, однако даже меня начинало тревожить столь длительное затишье. Хуже всех изгнание переносил орел.
Соран легко научился летать. Хотя мы не могли, подобно родителям, учить его на своем примере, память о полетах была слишком яркой, и юный орел всего за месяц завоевал небо. В шесть лет Соран уже достиг размеров взрослой птицы - в полтора раза крупнее любого коня. И хотя для орлов, живших веками, шестилетний возраст значил не более нескольких мгновений, мудрость и жизненный опыт родителей сделали орленка по-настоящему взрослым. Когда на рассвете он взмывал в пламенеющее небо и садился на острый обломок башни, где некогда жил Саурон, его гордый силуэт слал немую угрозу всем, кто обрек нас на изгнание.
Каждое утро я просыпался рядом с могучим, мудрым существом и гадал, почему Соран до сих пор нас не покинул. Ведь от настоящих родителей птенцы улетали уже в пятилетнем возрасте, а Сорану скоро должно было исполниться семь. Однажды я спросил его об этом.
Орленок посмотрел на меня очень странно.
«Мы братья,» - он ответил спокойной мыслью. - «Больше, чем братья. У нас одна судьба и один путь. Я еще слишком молод, чтобы отправиться в этот путь, но время идет, брат. Скоро.»
«Куда ведет твой путь?» - спросил я после паузы. Соран накрыл меня крылом и нежно привлек к себе.
«Наш путь, брат,» - отозвался он тихо. - «И мне не ведомо, куда он ведет. Знаю лишь, что мы выжили вопреки стараниям всего мира, а так не бывает.»
Я улыбнулся.
«Судьба?»
«Судьба тут ни причем,» - коротко ответил орел. - «Просто я знаю, из-за чего мои родители были прокляты.»
Он поднял голову и посмотрел на запад, прищурив глаза, крепко сжав могучий клюв.
«Там тоже знают», - в мыслях Сорана отразился скрытый гнев.
Будто отвечая орлу, далеко впереди, над руинами Кирит Унгола, сверкнула одинокая молния.
3
Еще год провели мы в пустыне, прежде чем орленок достаточно возмужал. К концу срока изгнания, Соран уже великолепно летал и не раз носил нас по небу. По его совету я начал обучать Алька мастерству стрельбы из лука, хотя юноша явно не стремился стать воином.
Был май, прекрасная солнечная погода, когда орел расправил могучие крылья и сказал: «В путь». Сборы отняли немного времени. Мы взмыли в чистое синее небо и понеслись на юго-восток, обратно к Туманным горам. Где-то там, в укромном тайнике, известном лишь отцу Сорана, хранилось нечто, погубившее семью орленка.
Мы мчались над мирными селами и городами, сквозь грозовые тучи, навстречу неведомой судьбе. Впереди высились горные пики. Соран летел так уверенно, словно всю жизнь провел здесь, в родных краях. Альк весело смеялся, вовсю наслаждаясь долгожданными приключениями, а я... Мною овладело странное безразличие.
Это чувство и раньше посещало меня в минуты душевной тревоги, и с каждым годом в пустыне оно все усиливалось. Я часто ловил себя на мысли, что абсолютно не воспринимаю окружающий мир - своим. Я будто смотрел издали, сквозь дымчатое стекло. Возможно, причиной этому явился мой побратим-орел, или я просто взрослел, но в самой глубине души, в сердце, я мечтал УЙТИ.
Объяснить это невозможно. Даже Альк, мой верный друг, меня не понимал. Он жил полной жизнью, мечтал и жаждал приключений, он - как и юный орел - мчался на бой со всем миром, ничуть не сомневаясь что победит.
1 2 3 4 5