Нет
тут никакого златого барана, один златой гранат.
- Дурак, - отвечает ему тот, кто постарше, с усами, как у
креветки. Баран - это же символ.
- Символ чего?
- Изобилия.
- А гранат?
- А гранат - символ барана.
- Не вижу я барана, - вздохнул деревенский.
Вот они вощат башмаки и пьют вино, и вдруг деревенский как
закричит:
- Вот он, баран!
Однако, то был не баран, а просто соткалось из воды одноногое и
одноглазое - и - ужом по дереву. Усатый стражник онемел, а
деревенский схватился за лук и выпустил одну за другой, по
закону, три гудящие стрелы: с белой полоской, с желтой полоской,
с синей полоской. Злоумышленник вскрикнул и исчез. Подбежали -
нет никого, только валяется персиковая косточка, да пропуск в
сокровищницу, как дынная корка. Креветка подобрал этот пропуск и
вдруг говорит:
- Да я же этого человека знаю! Как есть колдун.
А младший пересчитал гранаты и говорит:
- Гранаты все на месте. А вот интересно знать, можно украсть
барана без граната? Или гранат без барана?
* * *
Вечером Даттам вернулся к Арравету. Вошел в аллею: меж резных
окошек свет, на террасах копошатся, как муравьи на кипящем
чайнике, желтые куртки... Даттама притащили в гостиную, там все
вверх дном, сейф в виде золотого барана раскурочен, и лицо у
Арравета, как вареная тыква. Один стражник пригляделся к Даттаму
и вдруг ахнул:
- Стойте! Это ж колдун! Хотел стащить золотой гранат с дерева
справедливости, да растаял в воздухе. Только с документом чары
ничего не смогли поделать.
- Ага! - говорит начальник с синей тесьмой. Ясно, откуда у
хозяина столько золота, и кому этот студент таскал гранаты.
Арравет засмеялся и говорит:
- Ты еще передо мной поползаешь, желтая крыса. А колдовства не
бывает.
Начальник ухмыльнулся и говорит:
- Собирали губкой золотую воду... Стали выжимать, а она пищит:
"Мое, мое..." Откуда ж твое, когда государево?
Размахнулся и ударил Арравета ногой в живот. Тут за стеной
закричали, - глядь, стражники волокут старшую жену конюшего, -
полосы паневы разошлись, из прически сыпятся шпильки. А за ней -
командир стражи несет восковую куклу в белом нешитом хитоне.
Командир сел за стол и стал заполнять протокол: колдовали,
наводили порчу на наследника. Женщина заплакала:
- Это не наследник, это соседка... Он мне изменял, - и
показывает на мужа.
- Нарушение супружеской верности - запишем. Только шурин ваш уже
показал, что материя на кукле - с подола светлейшего
наследника...
Арравет закричал:
- Женщина, что ты наделала!
Тут охранник, державший Даттама, увидел, что все заняты, и
наклонился, чтобы поднять с полу шпильку с изумрудом. А Даттам
выхватил у него с пояса кинжал, скакнул на яшмовый стол, на
подоконник, вышиб наборное стекло, и в сад, а в саду - в пруд.
Обломил камышину, нырнул под утячий домик, и сидел там до
следующей ночи, пока в сад не пустили народ посмотреть, как
карают людей, подозреваемых в богатстве. А стражники решили, что
колдун ушел по воздуху, как из государева сада.
* * *
Арфарры в столице не было, Харсома был во дворце, - Даттам
прокрался задами к "сорванной веточке", у которой часто бывал
Харсома. Холодный, дрожащий, в волосах - водяной орех, золотые
зрачки раздвоились, сквозь намокшее студенческое платье
проступила подкладка, синяя, как у жениха или покойника.
- Ну, - говорит девица, - ни дать ни взять - пастушок Хой от
подводных прях.
Она уже все знала, - заплакала, показала объявление, вынула
маринованную курицу и вино, стала потчевать. Даттам ее
совершенно не боялся. Казенные девушки хоть и обязаны
рассказывать о гостях, однако платить им за это не платят, а за
бесплатно кошку ловят не дальше печки. Разве это хорошо?
Обманывают государство, искажают связи, - ведь если нет
донесений, как узнать настроение народа?
Даттам прочитал объявление и покачал головой:
- Колдовство! Тоже мне, выдумают...
Девица возразила:
- Раз написано в докладе - - значит, правда. Не докладу же
лгать? Только это не тебя хотели сглазить, а Харсому, - ведь это
он тебе пропуск дал...
Даттам поглядел вокруг. Уютно! Ларчики, укладки, брошенное
рукоделье. Над жаровней бегают огоньки, дымчатая кошка возится с
клубком, занавесь с белыми глициниями чуть колышется от тепла...
- Так что же, - сообразил Даттам, - у Харсомы тоже неприятности?
Он, стало быть, не придет?
Девица заплакала.
- Придет, обязательно придет. Ты его совсем не знаешь. Ты
думаешь, ему я или ты нужны? Нынче во дворце заведено проводить
ночь за занавесью с белыми глициниями, вот он и хочет показать,
что такой же, как все...
Надо сказать, что девица просто не хотела говорить Даттаму
правды: Харсома к ней ходил не только блудить, но и получать те
самые сведения, которые девица не сообщала правительству.
Через день пришел Харсома. Девица, однако, спрятала Даттама в
резной ларь и говорит:
- Лежи смирно, что бы над тобой ни делалось.
Вот они с Харсомой кормят друг друга "рисовыми пальчиками", как
вдруг прибегает маленькая девочка:
- Ой, тетя Висса! Там у соседнего колодца схватили этого,
который к тебе захаживал... Даттама...
- Ой, - говорит девица Харсоме, - что же делать?
А Харсома побледнел и спросил:
- Какая стража? Желтая или со шнурами?
Девочка говорит:
- Со шнурами, как у вашего дяди...
Харсома кинул девочке монетку, та ушла. А Харсома сел на ларь и,
улыбаясь, стал качать светильник так, что масло капало сквозь
резные щели.
- Все в порядке, - казал Харсома. - Дядя мне обещал: раз колдун,
значит, убьют при попытке к бегству.
Помолчал и добавил:
- Так я и знал, что попадется. Вот ведь - книжники! Механизмы
делать умеют, а как до дела: еще не пошел, а уже споткнулся. И
Арфарра такой же. И такие-то умники советовали Иршахчану!
Тут, однако, девица расстелила шелковый матрасик, забралась за
полог с глициниями, и им с Харсомой стало не до разговоров.
Когда Харсома ушел, девица вынула Даттама из ларя и говорит:
- Ну, как ты себя чувствуешь?
- Да, - сказал Даттам. - Мне Арфарра рассказывал про истинное
познание : исчезают слои и пелены, пропадают опоры и матицы,
остаешься ты один на один с Великим Светом... Вот я, кажется,
понял, что значит, без опоры, без матицы, один на один с Великим
Светом.
Свесил голову и добавил:
- И умирать не хочется, и жить тошно...
- Да за что ж ты ему так опасен? - полюбопытствовала девица.
Даттам промолчал, а сам вспомнил документы, которые подделывал
по просьбе Харсомы. Да еще Даттам мог показать, что это Харсома
свел его с богачом Арраветом...
Утром Даттам встал: девица укладывает узлы, на столе - палочки
для гадания, рядом в черненой плошке - бульон с желтыми
глазками.
- Поешь на дорожку, - говорит девица.
- Это из чего сварено? - говорит Даттам.
- Это, - говорит девица, - меня мать учила, как человека хитрым
сделать.
Даттам пригляделся: а в одном из глазков свернулся каштановый
волосок, совсем как у Харсомы.
А девица продолжала:
- Мне сегодня ночью Золотой Государь приснился. Говорит: брось
все и иди с Даттамом в Иниссу, в деревню к бабке. Суп - супом, а
без подорожной и один ты у третьей заставы сгинешь.
Даттам доел суп, посмотрел на нее и подумал:
"Верно, Харсома - большое дерево, что ты не хочешь стоять под
ним во время грозы."
До Иниссы дошли через месяц. Была весна: ночи усыпаны звездами,
земля - цветами. Ручьи шелестят, деревья в зеленом пуху,
плещутся в небе реки. Крестьяне пляшут у костров, ставят алтари
государю и селу, и восходит колос, как храм, отстроенный с
каждой весной.
У Даттама сердце обросло кожурой, он научился обманывать людей -
особенно крестьян. Про крестьян он думал так: царство мертвых,
еда для чиновников. За сколько времени постигнешь книгу - это
зависит от тебя, а за сколько дней созреет зерно - от тебя не
зависит. Механизм можно улучшить, а строение зерна неизменно,
как планировка управ. Вот крестьянин и привыкает быть как зерно,
разве что портится от голода и порой пишет доносы небесным
чиновникам, именуя их молитвами.
Даттам пожил в Иниссе неделю, семья девицы к нему пригляделась:
- Ну что ж, работящий, дюжий. Кто возьмет в жены "сорванную
веточку", как не тот, у кого и пест сломался, и ступка
исчезла...
На восьмой день девица с Даттамом работали в саду, обирали с
персика лишние цветки, чтоб плоды были крупнее: он на земле, а
она - на дереве. Девица говорит:
- В третьем правом доме сын умер, - если хочешь, они тебя сыном
запишут.
Даттам усмехнулся и сказал:
- Чиновником я быть не могу , а крестьянином - не хочу.
- Если это из-за меня, - говорит девица, - так у меня сестренка
есть, непорченная.
- Нет, - говорит Даттам, - это из-за меня.
- Ну что ж, - говорит девица, а сама плачет, - отшельники тоже
мудрые люди.
- В отшельники, - говорит Даттам, - уходят те, кто танцевать не
умеет, а говорит - пол кривой.
Тут девушка рассердилась.
- Ах ты, умник! Я вот стою на дереве, хоть и на нижней ветке, а
ты у корней. Если ты такой умник, смани меня вниз.
Даттам сел на землю и говорит:
- Вниз я тебя заманить не могу, а вверх - пожалуй, попробую.
Девушка слезла, подбоченилась и говорит:
- Ну, попробуй!
А Даттам смеется:
- Вот я тебя вниз и заманил, чего тебе еще надо.
- Да, - вздохнула девушка, - накормила я тебя на свою беду, стал
ты как Харсома... И куда ж ты пойдешь?
- В Варнарайн, - говорит Даттам, - в родной цех. А там -
посмотрим.
Часть ВТОРАЯ.
Летом в Варнарайне появилось много небесных кузнецов. Ходили по
деревням - махнет рукавом и вспашет за крестьянина поле, или
ребенка вылечит. Бывало также: распадется казенный амбар, зерно
исчезнет, - глядь, а оно уже в крестьянских закромах.
Противозаконного, однако, не говорили, толковали амбары так:
всякий человек имеет право на произведенное его трудом, и
возникает все из труда, и отнимать труд не позволено никому.
Власти же ныне кормятся не трудом, а насилием, ловят рыбу
сплошною сетью, едят ворованное, носят краденое, перелили печати
на половники. А народ - как зерно на молотильном камне.
Экзарх Варнарайна пребывал в столице, араван - тоже, наместник
предпочитал ничего не делать, мол, лежа в постели, не
споткнешься. Смеялся:
- Мало ли какой вздор проповедуют? Горячей водой дом не сжечь.
Летом стало совсем плохо: древний ясень на горной дороге стал
сохнуть второй половиной, на сосне вырос дынный плод, в горах
выпал синий град, а в заводи Козий-Гребень изловили человека с
крысиным лицом. Многие смеются, когда ответственность за такие
вещи возлагают на власти, я же скажу так: если власти блюдут
церемонии и вовремя прочищают каналы, то откуда быть неурожаю?
Если при недостатке привезут зерно из других областей и не
разворуют, а раздадут, как и положено - то откуда взяться
голоду?
Наместник так бы и продолжал бездействовать, но осенью у него
заболела пятилетняя дочь. Когда все усилия врачей изошли
пустоцветами, тот в отчаянии позвал Рехетту.
- Ежели ты колдун, сделай так, чтоб она выздоровела.
Рехетта сказал:
- Ежели ты в течение десяти дней извергнешь обратно награбленное
и принесешь покаяние государю и небу - девочка выздоровеет.
Через десять дней девочка умерла. Наместник приказал доставить к
нему Рехетту и стал кричать:
- Это ты ее убил!
- Напротив, - отвечал пророк, - Дерево не отнимает тени даже у
тех, кто пришел его срубить. Мереник продлил жизнь ребенка на
десять дней, чтоб ты покаялся в ереси алчбы. Ты, однако,
предпочел расстаться с ребенком, а не с награбленным.
Наместник, приводя в смущении присутствующих при сей сцене
чиновников, стал кататься в отчаянии по полу, а потом набросился
на пророка с плеткой.
Секретарь Хариз стал подыскивать причину для ареста пророка:
- Арестуешь, как колдуна - засмеют. Арестуешь, как бунтовщика,
так интриганы при дворе скажут: "В целое яйцо муха не залетит,
довольный народ без повода не бунтует".
Нашли в цехе недостачу и посадили по ложному обвинению.
* * *
Теперь мы расскажем о человеке по имени Бажар.
Когда Падашна стал экзархом и наместником Варнарайна, Левый Орх
так рассердился, что размыл Медвежью Дамбу. Новый наместник
первым делом согнал людей на ее починку. Дамбу сооружали местные
крестьяне и сосланные государственные преступники. Чиновники
речного бога, то бишь малярия и лихорадка, трепали людей,
воспротивившихся воле Левого Орха, а чиновники бога земного
разворовали припасы и заполнили ведомости ложными цифрами.
Выяснилось, что людей не хватает. Тогда донесли, что варвары из
местного военного поселения хотят отложиться от ойкумены, и
забрали всех варваров на строительство дамбы. Кто мог - бежал,
кто не мог - помирал. Государственный преступник Бажар, бывший
чиновник, алом по происхождению, утек в заброшенные рудники с
двумя десятками соплеменников и стал грабителем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
тут никакого златого барана, один златой гранат.
- Дурак, - отвечает ему тот, кто постарше, с усами, как у
креветки. Баран - это же символ.
- Символ чего?
- Изобилия.
- А гранат?
- А гранат - символ барана.
- Не вижу я барана, - вздохнул деревенский.
Вот они вощат башмаки и пьют вино, и вдруг деревенский как
закричит:
- Вот он, баран!
Однако, то был не баран, а просто соткалось из воды одноногое и
одноглазое - и - ужом по дереву. Усатый стражник онемел, а
деревенский схватился за лук и выпустил одну за другой, по
закону, три гудящие стрелы: с белой полоской, с желтой полоской,
с синей полоской. Злоумышленник вскрикнул и исчез. Подбежали -
нет никого, только валяется персиковая косточка, да пропуск в
сокровищницу, как дынная корка. Креветка подобрал этот пропуск и
вдруг говорит:
- Да я же этого человека знаю! Как есть колдун.
А младший пересчитал гранаты и говорит:
- Гранаты все на месте. А вот интересно знать, можно украсть
барана без граната? Или гранат без барана?
* * *
Вечером Даттам вернулся к Арравету. Вошел в аллею: меж резных
окошек свет, на террасах копошатся, как муравьи на кипящем
чайнике, желтые куртки... Даттама притащили в гостиную, там все
вверх дном, сейф в виде золотого барана раскурочен, и лицо у
Арравета, как вареная тыква. Один стражник пригляделся к Даттаму
и вдруг ахнул:
- Стойте! Это ж колдун! Хотел стащить золотой гранат с дерева
справедливости, да растаял в воздухе. Только с документом чары
ничего не смогли поделать.
- Ага! - говорит начальник с синей тесьмой. Ясно, откуда у
хозяина столько золота, и кому этот студент таскал гранаты.
Арравет засмеялся и говорит:
- Ты еще передо мной поползаешь, желтая крыса. А колдовства не
бывает.
Начальник ухмыльнулся и говорит:
- Собирали губкой золотую воду... Стали выжимать, а она пищит:
"Мое, мое..." Откуда ж твое, когда государево?
Размахнулся и ударил Арравета ногой в живот. Тут за стеной
закричали, - глядь, стражники волокут старшую жену конюшего, -
полосы паневы разошлись, из прически сыпятся шпильки. А за ней -
командир стражи несет восковую куклу в белом нешитом хитоне.
Командир сел за стол и стал заполнять протокол: колдовали,
наводили порчу на наследника. Женщина заплакала:
- Это не наследник, это соседка... Он мне изменял, - и
показывает на мужа.
- Нарушение супружеской верности - запишем. Только шурин ваш уже
показал, что материя на кукле - с подола светлейшего
наследника...
Арравет закричал:
- Женщина, что ты наделала!
Тут охранник, державший Даттама, увидел, что все заняты, и
наклонился, чтобы поднять с полу шпильку с изумрудом. А Даттам
выхватил у него с пояса кинжал, скакнул на яшмовый стол, на
подоконник, вышиб наборное стекло, и в сад, а в саду - в пруд.
Обломил камышину, нырнул под утячий домик, и сидел там до
следующей ночи, пока в сад не пустили народ посмотреть, как
карают людей, подозреваемых в богатстве. А стражники решили, что
колдун ушел по воздуху, как из государева сада.
* * *
Арфарры в столице не было, Харсома был во дворце, - Даттам
прокрался задами к "сорванной веточке", у которой часто бывал
Харсома. Холодный, дрожащий, в волосах - водяной орех, золотые
зрачки раздвоились, сквозь намокшее студенческое платье
проступила подкладка, синяя, как у жениха или покойника.
- Ну, - говорит девица, - ни дать ни взять - пастушок Хой от
подводных прях.
Она уже все знала, - заплакала, показала объявление, вынула
маринованную курицу и вино, стала потчевать. Даттам ее
совершенно не боялся. Казенные девушки хоть и обязаны
рассказывать о гостях, однако платить им за это не платят, а за
бесплатно кошку ловят не дальше печки. Разве это хорошо?
Обманывают государство, искажают связи, - ведь если нет
донесений, как узнать настроение народа?
Даттам прочитал объявление и покачал головой:
- Колдовство! Тоже мне, выдумают...
Девица возразила:
- Раз написано в докладе - - значит, правда. Не докладу же
лгать? Только это не тебя хотели сглазить, а Харсому, - ведь это
он тебе пропуск дал...
Даттам поглядел вокруг. Уютно! Ларчики, укладки, брошенное
рукоделье. Над жаровней бегают огоньки, дымчатая кошка возится с
клубком, занавесь с белыми глициниями чуть колышется от тепла...
- Так что же, - сообразил Даттам, - у Харсомы тоже неприятности?
Он, стало быть, не придет?
Девица заплакала.
- Придет, обязательно придет. Ты его совсем не знаешь. Ты
думаешь, ему я или ты нужны? Нынче во дворце заведено проводить
ночь за занавесью с белыми глициниями, вот он и хочет показать,
что такой же, как все...
Надо сказать, что девица просто не хотела говорить Даттаму
правды: Харсома к ней ходил не только блудить, но и получать те
самые сведения, которые девица не сообщала правительству.
Через день пришел Харсома. Девица, однако, спрятала Даттама в
резной ларь и говорит:
- Лежи смирно, что бы над тобой ни делалось.
Вот они с Харсомой кормят друг друга "рисовыми пальчиками", как
вдруг прибегает маленькая девочка:
- Ой, тетя Висса! Там у соседнего колодца схватили этого,
который к тебе захаживал... Даттама...
- Ой, - говорит девица Харсоме, - что же делать?
А Харсома побледнел и спросил:
- Какая стража? Желтая или со шнурами?
Девочка говорит:
- Со шнурами, как у вашего дяди...
Харсома кинул девочке монетку, та ушла. А Харсома сел на ларь и,
улыбаясь, стал качать светильник так, что масло капало сквозь
резные щели.
- Все в порядке, - казал Харсома. - Дядя мне обещал: раз колдун,
значит, убьют при попытке к бегству.
Помолчал и добавил:
- Так я и знал, что попадется. Вот ведь - книжники! Механизмы
делать умеют, а как до дела: еще не пошел, а уже споткнулся. И
Арфарра такой же. И такие-то умники советовали Иршахчану!
Тут, однако, девица расстелила шелковый матрасик, забралась за
полог с глициниями, и им с Харсомой стало не до разговоров.
Когда Харсома ушел, девица вынула Даттама из ларя и говорит:
- Ну, как ты себя чувствуешь?
- Да, - сказал Даттам. - Мне Арфарра рассказывал про истинное
познание : исчезают слои и пелены, пропадают опоры и матицы,
остаешься ты один на один с Великим Светом... Вот я, кажется,
понял, что значит, без опоры, без матицы, один на один с Великим
Светом.
Свесил голову и добавил:
- И умирать не хочется, и жить тошно...
- Да за что ж ты ему так опасен? - полюбопытствовала девица.
Даттам промолчал, а сам вспомнил документы, которые подделывал
по просьбе Харсомы. Да еще Даттам мог показать, что это Харсома
свел его с богачом Арраветом...
Утром Даттам встал: девица укладывает узлы, на столе - палочки
для гадания, рядом в черненой плошке - бульон с желтыми
глазками.
- Поешь на дорожку, - говорит девица.
- Это из чего сварено? - говорит Даттам.
- Это, - говорит девица, - меня мать учила, как человека хитрым
сделать.
Даттам пригляделся: а в одном из глазков свернулся каштановый
волосок, совсем как у Харсомы.
А девица продолжала:
- Мне сегодня ночью Золотой Государь приснился. Говорит: брось
все и иди с Даттамом в Иниссу, в деревню к бабке. Суп - супом, а
без подорожной и один ты у третьей заставы сгинешь.
Даттам доел суп, посмотрел на нее и подумал:
"Верно, Харсома - большое дерево, что ты не хочешь стоять под
ним во время грозы."
До Иниссы дошли через месяц. Была весна: ночи усыпаны звездами,
земля - цветами. Ручьи шелестят, деревья в зеленом пуху,
плещутся в небе реки. Крестьяне пляшут у костров, ставят алтари
государю и селу, и восходит колос, как храм, отстроенный с
каждой весной.
У Даттама сердце обросло кожурой, он научился обманывать людей -
особенно крестьян. Про крестьян он думал так: царство мертвых,
еда для чиновников. За сколько времени постигнешь книгу - это
зависит от тебя, а за сколько дней созреет зерно - от тебя не
зависит. Механизм можно улучшить, а строение зерна неизменно,
как планировка управ. Вот крестьянин и привыкает быть как зерно,
разве что портится от голода и порой пишет доносы небесным
чиновникам, именуя их молитвами.
Даттам пожил в Иниссе неделю, семья девицы к нему пригляделась:
- Ну что ж, работящий, дюжий. Кто возьмет в жены "сорванную
веточку", как не тот, у кого и пест сломался, и ступка
исчезла...
На восьмой день девица с Даттамом работали в саду, обирали с
персика лишние цветки, чтоб плоды были крупнее: он на земле, а
она - на дереве. Девица говорит:
- В третьем правом доме сын умер, - если хочешь, они тебя сыном
запишут.
Даттам усмехнулся и сказал:
- Чиновником я быть не могу , а крестьянином - не хочу.
- Если это из-за меня, - говорит девица, - так у меня сестренка
есть, непорченная.
- Нет, - говорит Даттам, - это из-за меня.
- Ну что ж, - говорит девица, а сама плачет, - отшельники тоже
мудрые люди.
- В отшельники, - говорит Даттам, - уходят те, кто танцевать не
умеет, а говорит - пол кривой.
Тут девушка рассердилась.
- Ах ты, умник! Я вот стою на дереве, хоть и на нижней ветке, а
ты у корней. Если ты такой умник, смани меня вниз.
Даттам сел на землю и говорит:
- Вниз я тебя заманить не могу, а вверх - пожалуй, попробую.
Девушка слезла, подбоченилась и говорит:
- Ну, попробуй!
А Даттам смеется:
- Вот я тебя вниз и заманил, чего тебе еще надо.
- Да, - вздохнула девушка, - накормила я тебя на свою беду, стал
ты как Харсома... И куда ж ты пойдешь?
- В Варнарайн, - говорит Даттам, - в родной цех. А там -
посмотрим.
Часть ВТОРАЯ.
Летом в Варнарайне появилось много небесных кузнецов. Ходили по
деревням - махнет рукавом и вспашет за крестьянина поле, или
ребенка вылечит. Бывало также: распадется казенный амбар, зерно
исчезнет, - глядь, а оно уже в крестьянских закромах.
Противозаконного, однако, не говорили, толковали амбары так:
всякий человек имеет право на произведенное его трудом, и
возникает все из труда, и отнимать труд не позволено никому.
Власти же ныне кормятся не трудом, а насилием, ловят рыбу
сплошною сетью, едят ворованное, носят краденое, перелили печати
на половники. А народ - как зерно на молотильном камне.
Экзарх Варнарайна пребывал в столице, араван - тоже, наместник
предпочитал ничего не делать, мол, лежа в постели, не
споткнешься. Смеялся:
- Мало ли какой вздор проповедуют? Горячей водой дом не сжечь.
Летом стало совсем плохо: древний ясень на горной дороге стал
сохнуть второй половиной, на сосне вырос дынный плод, в горах
выпал синий град, а в заводи Козий-Гребень изловили человека с
крысиным лицом. Многие смеются, когда ответственность за такие
вещи возлагают на власти, я же скажу так: если власти блюдут
церемонии и вовремя прочищают каналы, то откуда быть неурожаю?
Если при недостатке привезут зерно из других областей и не
разворуют, а раздадут, как и положено - то откуда взяться
голоду?
Наместник так бы и продолжал бездействовать, но осенью у него
заболела пятилетняя дочь. Когда все усилия врачей изошли
пустоцветами, тот в отчаянии позвал Рехетту.
- Ежели ты колдун, сделай так, чтоб она выздоровела.
Рехетта сказал:
- Ежели ты в течение десяти дней извергнешь обратно награбленное
и принесешь покаяние государю и небу - девочка выздоровеет.
Через десять дней девочка умерла. Наместник приказал доставить к
нему Рехетту и стал кричать:
- Это ты ее убил!
- Напротив, - отвечал пророк, - Дерево не отнимает тени даже у
тех, кто пришел его срубить. Мереник продлил жизнь ребенка на
десять дней, чтоб ты покаялся в ереси алчбы. Ты, однако,
предпочел расстаться с ребенком, а не с награбленным.
Наместник, приводя в смущении присутствующих при сей сцене
чиновников, стал кататься в отчаянии по полу, а потом набросился
на пророка с плеткой.
Секретарь Хариз стал подыскивать причину для ареста пророка:
- Арестуешь, как колдуна - засмеют. Арестуешь, как бунтовщика,
так интриганы при дворе скажут: "В целое яйцо муха не залетит,
довольный народ без повода не бунтует".
Нашли в цехе недостачу и посадили по ложному обвинению.
* * *
Теперь мы расскажем о человеке по имени Бажар.
Когда Падашна стал экзархом и наместником Варнарайна, Левый Орх
так рассердился, что размыл Медвежью Дамбу. Новый наместник
первым делом согнал людей на ее починку. Дамбу сооружали местные
крестьяне и сосланные государственные преступники. Чиновники
речного бога, то бишь малярия и лихорадка, трепали людей,
воспротивившихся воле Левого Орха, а чиновники бога земного
разворовали припасы и заполнили ведомости ложными цифрами.
Выяснилось, что людей не хватает. Тогда донесли, что варвары из
местного военного поселения хотят отложиться от ойкумены, и
забрали всех варваров на строительство дамбы. Кто мог - бежал,
кто не мог - помирал. Государственный преступник Бажар, бывший
чиновник, алом по происхождению, утек в заброшенные рудники с
двумя десятками соплеменников и стал грабителем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10