Ты на него не похож. Совсем не похож! Он гордится мной!»
— Я тоже горжусь тобой, — ответил я. — Но совсем по иным причинам. Я горд за тебя потому, что знаю, ты поступаешь, как тебе сейчас кажется, лучше всего. Но я не могу гордиться тем, что, по-твоему, лучше всего добровольно вызваться идти убивать людей, расстреливать ракетами и жечь напалмом деревни, в которых мечутся перепуганные женщины и дети.
— Черта с два я это сделаю! — запальчиво заявил он. — Я буду летат на истребителе противовоздушной обороны!
Я промолчал.
— Ну, я хотел бы попасть в ПВО…
Я просто смотрел на него из темноты.
— Слушай, я служу своей стране и сделаю все, что мне только…
— Ты мог бы найти тысячи других способов послужить своей стране,
— обрезал я. — Зачем ты вообще здесь? Можешь ли ты честно признаться в этом хотя бы самому себе?
Он колебался. «Я хотел научиться летать».
— Ты умел летать еще до того, как пришел в ВВС. Ты мог бы летать на пассажирских самолетах.
— Они слишком… тихоходны.
— Не похожи на истребители с бравых плакатов вербовочных пунктов, да? Не такие, как показывают в кинобоевиках?
— Да, не такие, — признался он после долгого молчания.
— Так почему ты оказался здесь?
— Меня завораживает совершенство… — Он осекся, стараясь говорить предельно откровенно. — Меня завораживают истребители. В них есть неповторимая красота.
— Как ты понимаешь красоту?
— Красоту начинаешь чувствовать, когда… ты познаешь что-то в совершенстве. Летать на таком самолете… — Он любовно погладил крыло истребителя. — …Понимаешь, я не барахтаюсь в грязи, я не привязан к рабочему столу, домам, ни к чему на земле. Я лечу быствее звука на высоте 14 километров, там, где никогда и никто до меня не был. Какая-то частичка меня точно знает, что мы рождены для полета, говорят, что мы — беспредельны. Полнее всего я чувствую жизнь, какой она по-моему и должна быть, когда я лечу на таком вот самолете. Конечно. Именно поэтому я жаждал скорости и ослепительного блеска. Я об этом никогда не говорил, даже не думал. Просто чувствовал.
— Мне не нравится, когда на самолет навешивают бомбы, — продолжал он.Но что же я могу поделать. Без них не было бы таких прекрасных самолетов.
«А без тебя, — подумал я, — война бы умерла». Я протянул руку к истребителю. И сегодня я считаю «F-86» самым красивым на свете самолетом. «Прекрасная, — сказал я, — наживка».
— Наживка?
— Истребители — это наживка. А ты — рыбка.
— А что же тогда крючок?
— А крючок убъет тебя, когда ты его найдешь, — сказал я. — Крючок
— это то, что ты, Ричард Бах, человек, несешь личную ответственность за каждого взрослого, за каждого ребенка, которого ты убъешь при помощи этой штуковины.
— Но постой! Я за это не отвечаю, ведь не я принимаю эти решения! я только исполняю приказ…
— Ни приказы, ни служба в ВВС, ни война не могут служить оправданием. Каждый из убитых тобой будет преследовать тебя до самой смерти, каждую ночь ты будешь просыпаться от собственного крика, снова и снова убивая их всех, одного за другим.
Он весь напрягся.
— Послушай, если на нас нападут, что же мы будем делать без ВВС? Я пришел сюда, чтобы защитить нашу свободу!
— Ты говорил, что пришелсюда научиться летать и познать красоту.
— Я летаю для того, чтобы защищать мою родину.
— То же самое говорят и другие, слово в слово. Солдаты из России, Китая, возьми какую хочешь страну. Им вдалбливают: «Мы делаем правое дело», «Защищай Отечество от Них». Но эти самые Они, Ричард, это ты и есть!
И вдруг его самонадеянность куда-то испарилась. «А помнишь модели самолетов? — в его голосе звучала мольба. — Я смотрел на тысячи самолетиков и мечтал, что превращусь в малюсенького человечка и отправлюсь на каждом из них в полет. А помнишь, как я любил залезать на деревья и смотреть вниз? Я был птицей, готовой взлететь. Помнишь, как прыгал с вышки в бассейн, представляя себе, что лечу? Помнишь, как впервые по-настоящему полетел на самолете? Я очень долго не мог прийти в себя от радости. Я до сих пор не могу прийти в себя».
— Именно так все и задумано, — сказал я.
— Задумано?
— Как только ребенок научится смотреть на окружающий мир — ему подсовывают картинки. Когда научится слушать — рассказы и песни. Когда научится читать — книги, эмблемы, плакаты, флаги, кинофильмы, памятники, славные традиции и уроки истории. Потребовать клятву верности и равнение на знамя! На свете есть Мы и есть Они. Они нас убъют, если мы утратим бдительность, подозрительность, святую ярость и боевую подготовку. Исполняй приказы, делай, как тебе говорят, защищай свою страну.
Надо всячески поощрять детскую любознательность, любовь к машинкам, всему, что движется: автомобилям, корабликам, самолетикам. А потом собрать самые прекрастные и чарующие машинки в одном месте: у вояк, в вооруженных силах каждой из стран нашего мира. Засунуть автолюбителей в танки, ценой по миллиону долларов за штуку; тех, кто любит море — сделать капитанами и упрятать в него, упаковав в атомные подводные лодки, ну а тем, кто мечтает о полете, тебе, Ричард, дать сверхскоростные самолеты — бери и летай, дескать, сколько захочешь! И вот ты уже привычно надеваешь блестящий летный шлем и пишешь на борту истребителя свое имя.
Они заманивают тебя все дальше и дальше, раззодоривая и требуя, чтобы ты доказал им, что ты и вправду достоин и достаточно крут для такого дела. Они хвалят тебя: «Элита!», «Супермен!» Они укутывают тебя в полотнище флага, цепляют тебе на китель крылышки пилота, офицерские нашивки и медальки на ярких ленточках в награду за то, что ты, не рассуждая, выполняешь приказы тех, кто дергает тебя за веревочки.
От плакатов, развешенных на вербовочных пунктах, правды ждать нечего. На них — лихие реактивные истребители. Но под фотографиями забыли написать: «Кстати, если тебя на нем не собьют, ты умрешь на кресте, распятым чувством личной ответственности за всех тех, кого ты убил, пока летал на этом красавце».
И вовсе не какие-то недоноски Они, а именно ты, Ричард, глотаешь наживку и гордишься этим. Гордишься, как здоровенный карась, завернутый в изящную синюю форму пилота, которого подцепили на крючок с наживкой и волокут на встречу со смертью, свой собственной завидной почетной истинно патриотической бессмысленной дурацкой смертью.
И Соединенным Штатам будет наплевать, и ВВС, и генералу, который отдает приказы, будет тоже наплевать. И лишь один-единственный человек никогда не забудет и не простит того, что ты убил всех тех, кого ты вот-вот убьешь, и этот человек — ты сам. Ты и они, и их семьи. Вот она, твоя красота, Ричард…
Я повернулся и пошел прочь. Неужели наши жизни настолько предопределены тем, что нам вбили в голову, что их невозможно изменить? Ну, а я сам изменился бы, прислушался бы ко мне, если бы был на его месте?
Он не окликнул меня. Он просто заговорил, как будто даже не заметил, что я ушел: «Ты говоришь, „я несу за это ответственность“, что ты имеешь в виду?»
Какое странное чувство. Я говорил сам с собой, но у него уже была своя собственная голова на плечах, и я не мог вложить в нее свои мысли. Мы можем изменить нашу жизнь только в ту мимолетную вечность, которую мы называем «сейчас». Но достаточно пройти хоть одной секунде, и выбор буду делать уже не я, а тот другой.
Я напрягся, чтобы услышать его голос. «Сколько человек я лишу жизни?»
Я вернулся к нему. «В 1962 году тебя пошлют в Европу в составе 478-й эскадрильи тактических истребителей. Это назовут „Берлинским кризисом“. Ты выучишь наизусть курс к одной основной цели и двум запасным. Скорее всего, через пять лет ты сбросишь водородную бомбу на город Киев».
Я внимательно смотрел на него и продолжал: «Этот город известен своей киностудией и издательствами, но тебя нацелят на железнодорожный вокзал в центре города и на станкостроительные заводы на его окраине».
— Сколько человек?..
— Той зимой население Киева будет насчитывать 900 тысяч человек, и если ты выполнишь приказ, то несколько тысяч, выживших после взрыва, пожалеют о том, что они не погибли сразу.
— Девятьсот тысяч человек?
— Самообладание потеряно, национальная гордость поставлена на карту, угроза безопасности свободного мира,вспоминал я, — один ультиматум за другим…
— И я… сброшу эту бомбу? — Он напрягся, как струна, вслушиваясь в рассказ о своем будущем.
Я открыл рот, чтобы сказать нет, Советы пошли на попятную, но во мне заполыхала ярость. Такой же я, но только из альтернативного прошлого, где мир сгорел в ядерном пламени, схватил меня за глотку и заговорил неистовым, полосующим как бритва, голосом, отчаянно пытаясь добраться до его души.
— Конечно, сбросил! Я так же, как и ты не задавал вопросов! Я думал, что раз начинается война, то у президента есть для этого все основания, он принимает решения, он за все отвечает. И до того момента, пока мой бомбовоз не оторвался от взлетной полосы, мне и в голову не приходило, что президент вовсе не отвечает за эту сброшенную бомбу потому, что президент не умеет водить самолет!
Я попытался освободиться от мертвой хватки безумца, но не смог.
— Президент не сможет отличить кнопку запуска ракет от педали тормоза, наш главнокомандующий не сумеет даже запустить двигатель и вырулить на взлетную полосу — без меня он был бы всего лишь безобидным идиотом, восседающим в Вашингтоне, а мир продолжал бы существовать, не зная ядерной войны. Но, Ричард, у этого идиота был я! Он не знал, как уничтожить одним махом миллион человек, поэтому за него это сделал я! Его оружием была не бомба, а я! Тогда мне и в голову не приходило, что в мире лишь горстка людей умеет убивать миллионы, и без нас войны просто не может быть! Я уничтожил Киев, можешь ли ты поверить, что я сжег девятьсот тысяч человек потому, что какой-то сумасшедший… сказал мне, что я должен это сделать!
Молодой лейтенант смотрел на меня, открыв рот.
— А в ВВС тебя учили этике? — выдохнул я. — Тебе читали лекцию «Ответственность летчиков-истребителей за свои действия»? Такого не было и не будет! В ВВС учат: «выполняй приказ, делай то, что тебе говорят: воюй за свою страну, не рассуждая, за правое дело или неправое». Там не предупредят тебя, что тебе придется дальше жить со своей совестью, после всех этих правых или неправых дел. Ты выполнишь приказ и сожжешь Киев, а шесть часов спистя отличный парень, Павел Чернов, выполнит свой приказ и превратит Лос-Анджелес в гигантский крематорий. Все погибнут. Если, убивая русских, мы убиваем сами себя,зачем же тогда вообще убивать?
— Но я… я поклялся выполнять приказы!
В ту же секунду сумашедший, отчаявшись, отпустил мое горло и исчез. Я еще раз попытался убедить его логикой.
— А что они тебе сделают, если ты пощадишь миллион человеческих жизней, если ты не выполнишь приказ? — сказал я. — Признают тебя профессионально непригодным? Отдадут под трибунал? Расстреляют тебя? Что же, твое наказание будет хуже того, что ты мог бы сделать с Киевом?
Он долго молчал, глядя на меня. «Если бы Вы сказали мне что-нибудь на прощанье, — наконец вымолвил он, — а я обещал бы это запомнить, что бы вы мне сказали? Что вам стыдно за меня?»
Я вздохнул, внезапно почувствовав, что ужасно устал. «Знаешь, малыш, мне было бы в тысячу раз легче, если бы ты был просто болваном, утверждающим, что выполняя приказ, ты поступаешь всегда правильно. Ну почему ты все же такой славный малый?»
— Потому, что я — это вы, сэр, — ответил он.
Я почувствовал чье-то прикосновение, оглянулся и увидел водопад золотых волос, омытых лунным светом.
— Ты представишь меня? — спросила Лесли. Она стояла в тени и была похожа на добрую фею ночи. Я тут же внутренне подтянулся, догадавшись, что она задумала.
— Лейтенант Бах, — отчеканил я. — Познакомьтесь с Лесли Парриш. Твоя будущая жена, близкая тебе по духу, которую ты так долго ищешь и найдешь в конце многих приключений, когда твоя жизнь изменится к лучшему.
— Привет, — сказала она.
— Я… э-э.. здравствуйте, — запинаясь пробормотал он. — Вы сказали… моя жена?
— Такое время, наверное, прийдет, — сказала она тихо.
— А вы не путаете меня с кем-нибудь?
— Сейчас на свете живет юная Лесли, — сказала моя жена, — она только начинает свою самостоятельную жизнь и думает о том, кто ты, где ты, когда вы с ней встретитесь…
Молодой человек был просто поражен, увидев Лесли. Долгие годы он видел ее в своих мечтах, любил ее, знал, что она существует в этом мире и ждет его.
— Я не могу поверить, — сказал он. — Вы пришли из моего будущего?
— Одного из нескольких возможных, — ответила она. — Но как мы можем встретиться, где вы находитесь сейчас? — Мы не можем встретиться до тех пор, пока ты служишь в армии. В некоторых вариантах твоего возможного будущего мы вообще не встретимся.
— Но, если мы связаны духовно, мы обязательно должны встретиться!
— запротестовал он. — Родственные души рождаются для того, чтобы прожить жизнь вместе!
Она чуть-чуть отступила назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Я тоже горжусь тобой, — ответил я. — Но совсем по иным причинам. Я горд за тебя потому, что знаю, ты поступаешь, как тебе сейчас кажется, лучше всего. Но я не могу гордиться тем, что, по-твоему, лучше всего добровольно вызваться идти убивать людей, расстреливать ракетами и жечь напалмом деревни, в которых мечутся перепуганные женщины и дети.
— Черта с два я это сделаю! — запальчиво заявил он. — Я буду летат на истребителе противовоздушной обороны!
Я промолчал.
— Ну, я хотел бы попасть в ПВО…
Я просто смотрел на него из темноты.
— Слушай, я служу своей стране и сделаю все, что мне только…
— Ты мог бы найти тысячи других способов послужить своей стране,
— обрезал я. — Зачем ты вообще здесь? Можешь ли ты честно признаться в этом хотя бы самому себе?
Он колебался. «Я хотел научиться летать».
— Ты умел летать еще до того, как пришел в ВВС. Ты мог бы летать на пассажирских самолетах.
— Они слишком… тихоходны.
— Не похожи на истребители с бравых плакатов вербовочных пунктов, да? Не такие, как показывают в кинобоевиках?
— Да, не такие, — признался он после долгого молчания.
— Так почему ты оказался здесь?
— Меня завораживает совершенство… — Он осекся, стараясь говорить предельно откровенно. — Меня завораживают истребители. В них есть неповторимая красота.
— Как ты понимаешь красоту?
— Красоту начинаешь чувствовать, когда… ты познаешь что-то в совершенстве. Летать на таком самолете… — Он любовно погладил крыло истребителя. — …Понимаешь, я не барахтаюсь в грязи, я не привязан к рабочему столу, домам, ни к чему на земле. Я лечу быствее звука на высоте 14 километров, там, где никогда и никто до меня не был. Какая-то частичка меня точно знает, что мы рождены для полета, говорят, что мы — беспредельны. Полнее всего я чувствую жизнь, какой она по-моему и должна быть, когда я лечу на таком вот самолете. Конечно. Именно поэтому я жаждал скорости и ослепительного блеска. Я об этом никогда не говорил, даже не думал. Просто чувствовал.
— Мне не нравится, когда на самолет навешивают бомбы, — продолжал он.Но что же я могу поделать. Без них не было бы таких прекрасных самолетов.
«А без тебя, — подумал я, — война бы умерла». Я протянул руку к истребителю. И сегодня я считаю «F-86» самым красивым на свете самолетом. «Прекрасная, — сказал я, — наживка».
— Наживка?
— Истребители — это наживка. А ты — рыбка.
— А что же тогда крючок?
— А крючок убъет тебя, когда ты его найдешь, — сказал я. — Крючок
— это то, что ты, Ричард Бах, человек, несешь личную ответственность за каждого взрослого, за каждого ребенка, которого ты убъешь при помощи этой штуковины.
— Но постой! Я за это не отвечаю, ведь не я принимаю эти решения! я только исполняю приказ…
— Ни приказы, ни служба в ВВС, ни война не могут служить оправданием. Каждый из убитых тобой будет преследовать тебя до самой смерти, каждую ночь ты будешь просыпаться от собственного крика, снова и снова убивая их всех, одного за другим.
Он весь напрягся.
— Послушай, если на нас нападут, что же мы будем делать без ВВС? Я пришел сюда, чтобы защитить нашу свободу!
— Ты говорил, что пришелсюда научиться летать и познать красоту.
— Я летаю для того, чтобы защищать мою родину.
— То же самое говорят и другие, слово в слово. Солдаты из России, Китая, возьми какую хочешь страну. Им вдалбливают: «Мы делаем правое дело», «Защищай Отечество от Них». Но эти самые Они, Ричард, это ты и есть!
И вдруг его самонадеянность куда-то испарилась. «А помнишь модели самолетов? — в его голосе звучала мольба. — Я смотрел на тысячи самолетиков и мечтал, что превращусь в малюсенького человечка и отправлюсь на каждом из них в полет. А помнишь, как я любил залезать на деревья и смотреть вниз? Я был птицей, готовой взлететь. Помнишь, как прыгал с вышки в бассейн, представляя себе, что лечу? Помнишь, как впервые по-настоящему полетел на самолете? Я очень долго не мог прийти в себя от радости. Я до сих пор не могу прийти в себя».
— Именно так все и задумано, — сказал я.
— Задумано?
— Как только ребенок научится смотреть на окружающий мир — ему подсовывают картинки. Когда научится слушать — рассказы и песни. Когда научится читать — книги, эмблемы, плакаты, флаги, кинофильмы, памятники, славные традиции и уроки истории. Потребовать клятву верности и равнение на знамя! На свете есть Мы и есть Они. Они нас убъют, если мы утратим бдительность, подозрительность, святую ярость и боевую подготовку. Исполняй приказы, делай, как тебе говорят, защищай свою страну.
Надо всячески поощрять детскую любознательность, любовь к машинкам, всему, что движется: автомобилям, корабликам, самолетикам. А потом собрать самые прекрастные и чарующие машинки в одном месте: у вояк, в вооруженных силах каждой из стран нашего мира. Засунуть автолюбителей в танки, ценой по миллиону долларов за штуку; тех, кто любит море — сделать капитанами и упрятать в него, упаковав в атомные подводные лодки, ну а тем, кто мечтает о полете, тебе, Ричард, дать сверхскоростные самолеты — бери и летай, дескать, сколько захочешь! И вот ты уже привычно надеваешь блестящий летный шлем и пишешь на борту истребителя свое имя.
Они заманивают тебя все дальше и дальше, раззодоривая и требуя, чтобы ты доказал им, что ты и вправду достоин и достаточно крут для такого дела. Они хвалят тебя: «Элита!», «Супермен!» Они укутывают тебя в полотнище флага, цепляют тебе на китель крылышки пилота, офицерские нашивки и медальки на ярких ленточках в награду за то, что ты, не рассуждая, выполняешь приказы тех, кто дергает тебя за веревочки.
От плакатов, развешенных на вербовочных пунктах, правды ждать нечего. На них — лихие реактивные истребители. Но под фотографиями забыли написать: «Кстати, если тебя на нем не собьют, ты умрешь на кресте, распятым чувством личной ответственности за всех тех, кого ты убил, пока летал на этом красавце».
И вовсе не какие-то недоноски Они, а именно ты, Ричард, глотаешь наживку и гордишься этим. Гордишься, как здоровенный карась, завернутый в изящную синюю форму пилота, которого подцепили на крючок с наживкой и волокут на встречу со смертью, свой собственной завидной почетной истинно патриотической бессмысленной дурацкой смертью.
И Соединенным Штатам будет наплевать, и ВВС, и генералу, который отдает приказы, будет тоже наплевать. И лишь один-единственный человек никогда не забудет и не простит того, что ты убил всех тех, кого ты вот-вот убьешь, и этот человек — ты сам. Ты и они, и их семьи. Вот она, твоя красота, Ричард…
Я повернулся и пошел прочь. Неужели наши жизни настолько предопределены тем, что нам вбили в голову, что их невозможно изменить? Ну, а я сам изменился бы, прислушался бы ко мне, если бы был на его месте?
Он не окликнул меня. Он просто заговорил, как будто даже не заметил, что я ушел: «Ты говоришь, „я несу за это ответственность“, что ты имеешь в виду?»
Какое странное чувство. Я говорил сам с собой, но у него уже была своя собственная голова на плечах, и я не мог вложить в нее свои мысли. Мы можем изменить нашу жизнь только в ту мимолетную вечность, которую мы называем «сейчас». Но достаточно пройти хоть одной секунде, и выбор буду делать уже не я, а тот другой.
Я напрягся, чтобы услышать его голос. «Сколько человек я лишу жизни?»
Я вернулся к нему. «В 1962 году тебя пошлют в Европу в составе 478-й эскадрильи тактических истребителей. Это назовут „Берлинским кризисом“. Ты выучишь наизусть курс к одной основной цели и двум запасным. Скорее всего, через пять лет ты сбросишь водородную бомбу на город Киев».
Я внимательно смотрел на него и продолжал: «Этот город известен своей киностудией и издательствами, но тебя нацелят на железнодорожный вокзал в центре города и на станкостроительные заводы на его окраине».
— Сколько человек?..
— Той зимой население Киева будет насчитывать 900 тысяч человек, и если ты выполнишь приказ, то несколько тысяч, выживших после взрыва, пожалеют о том, что они не погибли сразу.
— Девятьсот тысяч человек?
— Самообладание потеряно, национальная гордость поставлена на карту, угроза безопасности свободного мира,вспоминал я, — один ультиматум за другим…
— И я… сброшу эту бомбу? — Он напрягся, как струна, вслушиваясь в рассказ о своем будущем.
Я открыл рот, чтобы сказать нет, Советы пошли на попятную, но во мне заполыхала ярость. Такой же я, но только из альтернативного прошлого, где мир сгорел в ядерном пламени, схватил меня за глотку и заговорил неистовым, полосующим как бритва, голосом, отчаянно пытаясь добраться до его души.
— Конечно, сбросил! Я так же, как и ты не задавал вопросов! Я думал, что раз начинается война, то у президента есть для этого все основания, он принимает решения, он за все отвечает. И до того момента, пока мой бомбовоз не оторвался от взлетной полосы, мне и в голову не приходило, что президент вовсе не отвечает за эту сброшенную бомбу потому, что президент не умеет водить самолет!
Я попытался освободиться от мертвой хватки безумца, но не смог.
— Президент не сможет отличить кнопку запуска ракет от педали тормоза, наш главнокомандующий не сумеет даже запустить двигатель и вырулить на взлетную полосу — без меня он был бы всего лишь безобидным идиотом, восседающим в Вашингтоне, а мир продолжал бы существовать, не зная ядерной войны. Но, Ричард, у этого идиота был я! Он не знал, как уничтожить одним махом миллион человек, поэтому за него это сделал я! Его оружием была не бомба, а я! Тогда мне и в голову не приходило, что в мире лишь горстка людей умеет убивать миллионы, и без нас войны просто не может быть! Я уничтожил Киев, можешь ли ты поверить, что я сжег девятьсот тысяч человек потому, что какой-то сумасшедший… сказал мне, что я должен это сделать!
Молодой лейтенант смотрел на меня, открыв рот.
— А в ВВС тебя учили этике? — выдохнул я. — Тебе читали лекцию «Ответственность летчиков-истребителей за свои действия»? Такого не было и не будет! В ВВС учат: «выполняй приказ, делай то, что тебе говорят: воюй за свою страну, не рассуждая, за правое дело или неправое». Там не предупредят тебя, что тебе придется дальше жить со своей совестью, после всех этих правых или неправых дел. Ты выполнишь приказ и сожжешь Киев, а шесть часов спистя отличный парень, Павел Чернов, выполнит свой приказ и превратит Лос-Анджелес в гигантский крематорий. Все погибнут. Если, убивая русских, мы убиваем сами себя,зачем же тогда вообще убивать?
— Но я… я поклялся выполнять приказы!
В ту же секунду сумашедший, отчаявшись, отпустил мое горло и исчез. Я еще раз попытался убедить его логикой.
— А что они тебе сделают, если ты пощадишь миллион человеческих жизней, если ты не выполнишь приказ? — сказал я. — Признают тебя профессионально непригодным? Отдадут под трибунал? Расстреляют тебя? Что же, твое наказание будет хуже того, что ты мог бы сделать с Киевом?
Он долго молчал, глядя на меня. «Если бы Вы сказали мне что-нибудь на прощанье, — наконец вымолвил он, — а я обещал бы это запомнить, что бы вы мне сказали? Что вам стыдно за меня?»
Я вздохнул, внезапно почувствовав, что ужасно устал. «Знаешь, малыш, мне было бы в тысячу раз легче, если бы ты был просто болваном, утверждающим, что выполняя приказ, ты поступаешь всегда правильно. Ну почему ты все же такой славный малый?»
— Потому, что я — это вы, сэр, — ответил он.
Я почувствовал чье-то прикосновение, оглянулся и увидел водопад золотых волос, омытых лунным светом.
— Ты представишь меня? — спросила Лесли. Она стояла в тени и была похожа на добрую фею ночи. Я тут же внутренне подтянулся, догадавшись, что она задумала.
— Лейтенант Бах, — отчеканил я. — Познакомьтесь с Лесли Парриш. Твоя будущая жена, близкая тебе по духу, которую ты так долго ищешь и найдешь в конце многих приключений, когда твоя жизнь изменится к лучшему.
— Привет, — сказала она.
— Я… э-э.. здравствуйте, — запинаясь пробормотал он. — Вы сказали… моя жена?
— Такое время, наверное, прийдет, — сказала она тихо.
— А вы не путаете меня с кем-нибудь?
— Сейчас на свете живет юная Лесли, — сказала моя жена, — она только начинает свою самостоятельную жизнь и думает о том, кто ты, где ты, когда вы с ней встретитесь…
Молодой человек был просто поражен, увидев Лесли. Долгие годы он видел ее в своих мечтах, любил ее, знал, что она существует в этом мире и ждет его.
— Я не могу поверить, — сказал он. — Вы пришли из моего будущего?
— Одного из нескольких возможных, — ответила она. — Но как мы можем встретиться, где вы находитесь сейчас? — Мы не можем встретиться до тех пор, пока ты служишь в армии. В некоторых вариантах твоего возможного будущего мы вообще не встретимся.
— Но, если мы связаны духовно, мы обязательно должны встретиться!
— запротестовал он. — Родственные души рождаются для того, чтобы прожить жизнь вместе!
Она чуть-чуть отступила назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17