Самое трудное для вас — контакт, общение с другими людьми. Вы постоянно опасаетесь, что ход ваших мыслей, строй ваших ощущений никогда не смогут быть доступны другим, и потому видите во всех если и не врагов, то, во всяком случае, чужих и чуждых… И от этого вы крайне подозрительны. Везде вам чудятся козни, ловушки, злые умыслы… Верно?
Студент опять не сказал ни слова, но как-то не очень определенно кивнул.
— А разве моя мама не сказала вам, чтобы вы не подходили к этой двери? - не с укором, а с каким-то скорее любопытством спросил психиатр.
— Это ваша мать? — наконец-то выговорил студент. Он хотел спросить: «Это ваша квартира?»
— Разумеется, — сказал психиатр. — И квартира, которую она сдала вам сегодня, моя. Она мне сказала об этом.
— Но…
— Понимаю, — сказал психиатр. — У вас тысяча вопросов ко мне. Ну, например, почему я сдаю квартиру и, если уж сдаю, почему этим занимается старая больная женщина, а не я, здоровый хлыщ? Так ведь? Это вас интересует? Да вы садитесь, пожалуйста. Радио вам не мешает?
— Нет, но…
— Все просто и все удивительно сложно. Дело в том, что мне с моим положением — вы, разумеется, понимаете, о чем я говорю?.. — Студент, конечно, ничего не понимал, но психиатр продолжал так, будто все было предельно ясно и не требовало никаких объяснений: — …мне неудобно заниматься такими вопросами. Мать оказала мне любезность, дала объявление, ну и все прочее. Не хотите ли выпить коньячку?
Он достал из шкафа дорогой марочный коньяк и рюмку, только одну рюмку.
— Я сам не пью, но всегда держу для гостей. Ведь вы знаете, всегда можно найти выпивку в доме у непьющих людей. Пьющие дома выпивку не держат, — он опять улыбнулся широко и ласково, — вы пейте. Вот вам, пожалуйста, шоколад.
Студент выпил залпом и откусил край шоколадной плитки.
— У меня вообще получилась странная история, — продолжал психиатр. — Квартиру, которую вы теперь снимаете, получил я, а вот эта квартира, в которой мы с вами сейчас сидим, слушаем радио — кстати, оно вам не мешает? — пьем коньяк и так мило беседуем, это квартира моей жены. Бывшей жены, — добавил он с легким вздохом. — Две соседние квартиры оказались у мужа и жены. Разумеется, когда мы получали их, мы еще не были мужем и женой. — Он встал, подошел к окну, задумчиво и долго вглядывался в далекое море, а потом неожиданно продолжил так, как будто студент его о чем-то спросил: — Но это длинная и даже по-своему романтическая история. Ну что же, я могу поделиться с вами. Итак, я получил как ведущий специалист квартиру, ту самую, в которой вы живете. До этого я жил у мамы, вы у нее были, сами видели, какие там условия. И можете себе представить, как я обрадовался, когда вселился в этот дом. Кстати, вы, наверное, уже заметили, что квартира, в которой мы с вами сейчас беседуем, хотя и соседствует с той, но находится не в том доме, а в другом, старом. То есть я хочу сказать, что в этой комнате давно жила моя жена, то есть моя будущая жена, то есть бывшая, то есть, — он улыбнулся, — я совсем запутался, я лишь хотел сказать, что моя жена жила здесь, когда мы еще и не были знакомы. Эти дома имеют разные входы, и, возможно, мы никогда так и не встретились бы, если бы не случай. А случай действительно уникальный. Надо сказать, я тогда сильно увлекался азбукой Морзе. И вот как-то лежу я себе в своей комнате, тренируюсь, выстукивают на стенке. Какие-то стихи. Просто так. И вдруг ясно слышу, что из-за стенки мне отвечают, — можете представить себе такое? Причем следующие строки этого же стихотворения. Я чуть с ума не сошел. И что оказалось? Что за стенкой, в этой вот комнате, живет девушка, работающая радисткой на корабле. Неделю она в море, неделю дома. И я, оказывается, стучал, когда она только что вернулась с моря и отдыхала на своей кровати, расположенной у этой стены. Но все это, разумеется, мы узнали позже, когда таким вот образом познакомились, а потом и поженились. Ну мы, конечно, объединили квартиры, и, когда она уходила в море, я всегда оставлял свет в ванной комнате. Его видно далеко с моря. И она так радовалась этому свету. — Он помолчал, а потом сказал с легким вздохом: — Как все нелепо в этой жизни. Никогда ничего не поймешь. Зачем, как, отчего?
— А что?
— Да вот я думаю: зачем судьба подкидывает нам такие сюрпризы — общая стена, увлечение азбукой Морзе, одинокий мужчина и одинокая женщина? Словом, все как нарочно придумано, чтобы нас соединить, а потом она же, я имею в виду судьбу, придумывает нечто гораздо менее изощренное, гораздо более примитивное и… разъединяет нас.
— Вы развелись?..
— Это нельзя назвать разводом, так как официально мы не были женаты, я хочу сказать, что мы не успели зарегистрироваться. Так что мы не развелись, а просто… разошлись. Вас интересуют причины? А я их не знаю. Просто она исчезла, и все…
— Как исчезла?
— Очень просто. Я же говорю, исчезла.
— То есть как?..
— Видимо, влюбилась в кого-то… Или что-то в этом роде. За ней иногда приезжали на шикарных машинах. И она не говорила, куда ездит на этих самых машинах. Я пытался искать ее… Но вскоре получил письмо, причем оно было отправлено не по почте и не имело никаких адресов — ни обратного, ни адресата, просто кто-то, видимо, принес и бросил его в мой почтовый ящик. Но письмо, несомненно, писала она сама, я же знаю ее почерк. Она писала, что не надо ее искать, она вполне счастлива и свою квартиру оставляет мне, я могу распорядиться ею, как мне хочется. И тогда я решил одну из квартир сдать зачем мне две квартиры? Но решил поселиться в этой и сдать ту, свою. Из-за этажа. Вы знаете, хоть я и психиатр, но у меня фобия — боязнь высоты. Я всегда плохо чувствовал себя на двадцатом этаже. А здесь, на третьем, мне удобно и покойно.
— Как на третьем? — удивился студент. — Разве мы не на двадцатом этаже?
— Ошибаетесь, — вновь ласково улыбнулся психиатр. — Мы сейчас находимся на третьем этаже старого дома. Это вы находились на двадцатом этаже нового, перед тем, как войти сюда…
— Но ведь…
— Вас смущают уровни… Как может третий этаж соседствовать с двадцатым? Не смотрите на потолок, — сказал психиатр, перехватив взгляд студента, — дело отнюдь не в высоте потолка. Это стандартные дома, и высота их одинакова. Вообще они во всем одинаковы. Разница лишь в том, что там двадцать этажей, а здесь три. Да, и еще там есть мусоропровод и воду не отключают, как у нас, в полночь. Ах да, вас, конечно, не это интересует. Я чувствую по вашему взгляду, что вы думаете совершенно о другом… Об уровне, так сказать, нашего соседства. Я прав? Ну вот видите! Дело в том, что эти дома построены на разных уровнях по ландшафту. Этот вот старый дом построен на возвышенности, и потому его третий этаж соответствует двадцатому нового дома. Вы, наверное, обратили внимание, что лифт иногда не поднимается, а опускается. Это зависит от того, с какой двери в него войти. У него две двери, и он очень хитро устроен постоянно поворачивается по оси. Он обслуживает два дома — и старый и новый. Если вы вошли в первую дверь, он будет спускаться, и вы окажетесь на… двадцатом этаже. Многих это удивляет и даже, более того, — пугает. Скажу вам по секрету, были даже случаи психического расстройства. Я сам лечил. Правда, вылечил, все прошло бесследно, болезнь была в самой начальной стадии, ничего страшного. Не хотите ли выпить еще?
Студент выпил и почувствовал, что ему становится удивительно легко и спокойно с этим человеком. От общения ли с ним, от коньячных ли паров, которые уже начали действовать, или оттого, что так просто объяснялась одна из загадок дома, ему стало хорошо и покойно. Он чувствовал, как снимается напряжение, которое, как ему сейчас казалось, бесконечно долго сковывало его мозг! Теперь он был уверен, что совсем несложно найти отгадки всем сегодняшним загадкам.
— А вы не путешествовали по своей квартире? — неожиданно спросил психиатр.
— В каком смысле?
— Разве мама вас не предупредила? Дом-то ведь экспериментальный, со всякими такими фокусами. Некоторые квартиры, в том числе и моя, вернее, теперь уже ваша, двигаются по вертикали, подобно кабине лифта. Представляете, додумались, целая квартира — лифт. Опускается и поднимается, причем когда это заблагорассудится косому и вечно пьяному лифтеру. — Психиатр опять замолчал, потом продолжил: — Так что если вы вдруг проснетесь и увидите, что уровень моря за окном стал ниже или выше, чем обычно, не пугайтесь — это просто лифтер решил вас прокатить. Потому и предупреждала вас мама: когда квартира поднимается — мы уже не соседи. И та заколоченная дверь тогда открывается в пустое пространство, — вечером, кажется, так и было. Вы не заметили торчащих блоков соединения? Это буфера между домами. Иногда дверь сама открывается, и от тяги что-нибудь вылетает из комнаты. Потому мы ее и заколотили. И вообще, с кем не бывает, выпьешь и решишь, что, открыв дверь, входишь к соседям, а тут бац и вывалишься с двадцатого этажа. Опасно. Потому мама и наказывала вам… Кстати, говорила она вам, чтобы вы оставляли свет в ванной? Бедная-бедная моя мама, она так сентиментальна! Все еще думает, что моя жена смотрит на этот свет с моря и когда-нибудь вернется… Я не верю в это, а она верит и ждет… Я уже почти забыл ее, а мама вот никак забыть не может… А, будь что будет, давайте-ка и я выпью с вами. Взгрустнулось что-то… Вообще-то я не пью. Хорошо, что вы зашли… Вы просто молодец. Знаете, работа работой — я очень много работаю, — но порой такое чувство одиночества… Иногда я пугаюсь его. В отличие от вас, я не жажду одиночества, я с трудом примиряюсь с ним. Вот только радио… и еще магнитофон… Да… голоса людей, смех, стон, плач, разговоры, шепоты, споры, счет. Это в основном голоса моих пациентов. Я записываю их для моей научной работы. Но порой, верите, просто так, для себя, без всякой цели, просто для себя. Чтобы не быть одному… квартира будто сразу заселяется. Вот и сейчас, незадолго до вашего прихода, я включал…
— Я слышал, — сказал студент, — слышал голоса…
— Ради бога, извините, — торопливо сказал психиатр, — я не думал, что так громко, что это вам могло мешать. Ведь у нас правило: как только цвет лампочек становится синим, значит, наступил тихий час, радио, телевизор надо сделать потише, чтобы не мешать соседям. Ну, как в поездах ночной свет. Правда, у нас свет потом снова становится обычным, но шуметь уже… нельзя…
— А часы?
— Что часы? — сказал психиатр.
Студент чувствовал, что его разум постепенно проясняется и освобождается от кошмара нелепых загадок. И он испытывал неодолимое желание объяснить до мелочей все несуразности, не оставить ни одной тайны. Сейчас он, несомненно, близок к этому, в то время как всего несколько часов назад был в какой-то чудовищной паутине алогичности.
— Что часы? — переспросил психиатр.
— Почему ваши часы идут в обратном направлении? Ясные лучистые глаза психиатра подернулись дымкой печали, и он стал похож на свою мать.
— Это мой брат, старший брат, — сказал он грустно, — он был часовщиком. Завтра будет ровно месяц, как мы его потеряли. Вы знаете, он тоже был экспериментатором, — психиатр мечтательно улыбнулся, — как-то раз решил сделать часы и сделал для мамы и для меня — с обратным ходом. Знаете, это была для него не только техническая задача, не только хобби, так сказать. Он вкладывал в свою затею и некий философский смысл, хотел заставить время течь в обратном направлении. Впрочем, тоже своего рода хобби. И мы с мамой решили уважать эту его причуду. Аккуратно заводим часы, и они идут, идут в обратном направлении.
Студент уже ничего не боялся. Он понимал: все, что с ним приключилось — ас ним действительно что-то приключилось, — имеет точное рациональное объяснение, и даже фотографии, которые меняются, тоже имеют, очевидно, какое-то разумное объяснение, что-то, видимо, заложено в их химическом составе, который придает им свойства замедленной проявки или накладки одного изображения на другое, а может, это еще неизвестный ему способ стереоскопии, — словом, и это вполне научно объяснимо. Просто он чего-то не знает и обескуражен так же, как будет обескуражен непосвященный, неожиданно увидевший себя на экране телевизора разговаривающим, улыбающимся, движущимся. Все дело, значит, в каком-то, тоже, очевидно, экспериментальном, качестве фотографий. Конечно же ничего сложного и тем более страшного.
— Скажите и про фотографии, — попросил студент.
— Про фотографии? А что именно?
— Про фотографии, которые висят в моей, то есть в вашей бывшей комнате. В чем их тайна? — Слово «тайна» он уже произносил с легкой иронией.
— Тайна? Какая тайна? Вы знаете, большинства из изображенных на этих фотографиях людей я даже не знаю. Это родственники и друзья моей жены, моей бывшей жены.
— Но там есть и ваша фотография?
— Да, есть. Ну и что? — сказал он почему-то с вызовом, но потом необычайно мягко спросил: — Не хотите ли выпить?
Студент кивнул. Психиатр неторопливо и как-то очень бережно наполнил рюмки, причем себе налил половину, а студенту до краев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9