Жаркое солнце изливалось на Элайн наподобие меда, обжигающего меда. Девушка покрылась испариной. Кресло под ней, шезлонг из пластика и соломы, казалось, становились жестче и неудобнее с каждой минутой.
Когда весенние птицы у них над головами устремлялись вниз и окликали друг друга, их голоса, искаженные жарой, превращались в леденящие душу вопли, от которых у нее по спине бегали мурашки.
В конце концов она узнала, что Сид Бредшоу и Ли Матерли учились в средней школе в одном и том же классе, поступили в один и тот же колледж. Бредшоу происходил из гораздо менее состоятельной семьи и считал, что целью всей его жизни является "утереть нос" Ли Матерли, доказать ценность того, что ты когда-то жил в бедности. Он растолковывал преимущества бедного детства так же громогласно, как предупреждал об опасности питания продуктами с повышенным содержанием холестерина. Он испытывал неудовлетворенность из-за того, что не сколотил такого состояния, каким распоряжались Матерли, и знал, что никогда не сколотит. Он не мог наслаждаться своими собственными достижениями, своим собственным богатством. Вместо этого ему нужно было добиться желанного превосходства над Матерли, высказываясь против них и пытаясь умалить их в глазах других. Все это было очень печально - и глупо. Детское соперничество разрушило взрослую жизнь Сида Бредшоу.
- Скажите, - поинтересовалась Шила, пока Элайн пыталась придумать какой-нибудь предлог, чтобы уйти, - вам не страшно жить в том самом доме, в котором когда-то жила Амелия?
- А почему мне должно быть страшно? Сид протянул:
- Вы хотите сказать, что вам никто не рассказывал...
- Про Сочельник? - добавила Шила. Скуку и недовольство этими людьми как будто смыло свежим дождем. Элайн сказала:
- Джейкоб намекал на какую-то трагедию, но я не знаю всей истории.
- Учитывая последнее убийство, не годится держать вас в неведении, - заявила Шила. Теперь глаза ее заблестели. Она облизала губы, сгорая от желания поделиться скандальной историей. Она была заражена болезнью мужа - неизлечимой завистью.
- Вы жили здесь тогда - пятнадцать лет назад? - спросила Элайн.
- Нет, - хмыкнул Сид Бредшоу. - Мы родились не в таком доме. Нам пришлось долго работать, чтобы поселиться здесь. Работать! Вот уже десять лет, как мы живем здесь. Мне не было и тридцати шести, когда мы заключили контракт на строительство этого дома. - Он гордился своими ранними успехами.
- Тогда откуда вы знаете о Сочельнике и.
- Все в городе знают об этом, - объяснила Шила. - Возможно, и в штате, и в округе. Это было громкой новостью! - Она содрогнулась, но выражение лица получилось нарочитым и фальшивым.
- Не могли бы вы.., рассказать мне об этом? - спросила Элайн. Она знала, что история каким-то образом выставит в невыгодном свете имя Матерли, но не могла побороть искушение узнать наконец, что именно случилось в столь давние времена.
- Это была Амелия Матерли, - начала Шила. Голос ее понизился до трагического шепота, как будто она говорила в присутствии покойника или в стенах храма. - Никто никогда не считал ее нормальной. Она славилась своим крутым нравом. Ни один торговец в городке - а этот пригород был тогда еще маленьким городком - не избежал ее ярости. Соседи находили невозможным ладить с ней, как подобает достойным людям. Она страдала снобизмом - и кое-чем похуже.
- Худшее и привело к тому кошмару в Сочельник, - добавил Сид. Он так же театрально передернулся и приложился к выпивке.
Шила рассказывала:
- Деннису было тогда десять лет. Его брату, Гордону, семь. Двое маленьких детей, не понимавших, какое зло заключено в их доме. - Она покачала головой с явным сочувствием к маленьким детям, потом продолжила:
- У Ли и Амелии было тогда еще двое детей, двойняшек. Их звали Лана и Лаура. Две милые маленькие девочки, возрастом примерно в десять месяцев.
Элайн подумалось - она в точности знает, к чему идет дело. И не хочет слушать об этом.
И все-таки она не сделала никаких попыток прервать рассказ Шилы, загипнотизированная жарой, щебетом птиц, влажностью, которая была подобна покрывалу, и бубнящим рассказом о мучительном, непроходящем кошмаре, который эта завистливая, загорелая и несчастная женщина раскрывала перед ней, обратившейся в слух.
Шила говорила:
- Она была одна в доме с двойняшками, когда свихнулась.
Птицы камнем падали вниз у них над головами. Птицы клекотали друг другу. Солнце жарило нещадно, как раскаленная докрасна спираль электропечи.
Шила говорила:
- Ли уехал с двумя мальчиками за покупками к Рождеству. У Джерри и Бесс был выходной, и они гостили в доме сестры Бесс, в Маунт-Кармеле. Пол тогда не жил с ними. Кажется, он преподавал в каком-то университете в Техасе - это было его пятой или шестой работой. Вскоре после этого его уволили. Он никогда не мог закрепиться где-нибудь, этот человек. Так или иначе, Амелия была дома с Ланой и Лаурой, а больше никого.
Гнетущая жара.
Птицы.
Лед в стакане растаял.
"Уходи!" - говорила она себе.
Но она должна была узнать.
- Каждому было видно, что женщина не в себе, - вставил Сид. - Каждый, у кого есть здравый смысл, не сделал бы такой глупости, как оставить ее дома наедине с этими беззащитными малышками.
Шила бросила на мужа "взгляд, говоривший:
"Дай мне рассказать историю", и он сомкнул рот на ободке своего стакана. Она вновь заговорила:
- Джейкоб работал в городе, пополняя запасы продуктов в ресторанах для праздничных обедов, которые там предстояло подавать. Он добрался домой чуть позже пяти вечера и обнаружил ее - и то, что она натворила.
Шила выпила.
"Говори же!" - мысленно подстегивала Элайн женщину. Ей не нравилось, как Шила тянет, добиваясь наибольшего эффекта. Историю о любой трагедии нужно рассказывать быстро и просто, чтобы причинить как можно меньше боли.
- Она пришла с ножом к двойняшкам, туда, где они лежали в своих колыбелях, - выпалила Шила. Она прикончила свою выпивку. - Она полосовала их снова и снова до тех пор, пока от них почти ничего не осталось.
Непроизвольно, бессознательно Элайн наклонилась вперед в кресле, как будто поддаваясь какой-то боли в животе.
- Она убила их, - закончила Шила. - И попыталась убить Джейкоба Матерли, когда тот подошел к ней, стоявшей на коленях в крови, у колыбели. У него было сильно порезано плечо, но он вырвал нож из ее руки. Потом она побежала и споткнулась на ковровой дорожке в конце лестницы. Она летела с нее до самого первого этажа. Когда Джейкоб нашел ее, она уже была мертва.
Глава 6
Когда Элайн вернулась в дом Матерли, она заглянула к Джейкобу и застала старика спящим, мирно отдыхавшим, судя по его виду, после обеда, чтобы приготовиться к тяготам ужина и предстоящего долгого вечера. Во сне пораженная параличом половина его лица выглядела менее впечатляющей и уродливой, чем когда он бодрствовал. Она не стала прерывать его сон, а тихонько прикрыла дверь и прошла по коридору к своей собственной спальне.
Она заперла свою дверь.
Она разделась и приняла душ, разрешив теплой воде литься на нее долгие-долгие, чудесные минуты. Она не знала, какую из двух вещей старается смыть с себя: зависть Бредшоу и ненависть к семейству, которую они так явно, даже фанатично выказывали, или ужасный рассказ об убийстве двойняшек Матерли в Сочельник. Она чувствовала себя оцепенелой, ужасно старой и, возможно, парализованной, как Джейкоб. Она не обращала внимания на мыло, не обращала внимания на все, пока испускающая пар вода низвергалась на нее и изгоняла то зло, которое, казалось, просочилось в нее.
Элайн влезла в пижаму и плюхнулась на кровать, натянула одеяло до подбородка. Она обнаружила, что дневное испытание совершенно измотало ее. Она всего-навсего сходила на прогулку и выслушала историю о безумии Амелии Матерли. Не прогулка измотала ее, а слушание. Она хотела только спать, спать до тех пор, пока не проснется и не найдет мир таким простым и незапутанным, как ей хотелось.
У нее не было сновидений, настолько глубоким был ее покой.
Пол Хоннекер приехал к ужину на десять минут позже, в то время когда остальные приступали к первому блюду. Волосы его были растрепаны, глаза - сильно налиты кровью. С лица его сошел почти весь цвет, за исключением вдавленных и уродливых синеватых теней под глазами. Он остановился в проеме двери в столовую и пристально оглядел всех по очереди, казалось, что ему как-то не верится, что он застал их здесь. Он провел по лицу своей большой рукой и прошел вокруг стола к своему стулу. Он не сел, а рухнул на него, сгорбившись над тарелкой, как будто не мог оставаться в сознании.
Элайн опустила взгляд в тарелку и постаралась не замечать этого. Но при полном молчании остальных она не удержалась и снова посмотрела.
Пол теперь сидел прямо, не предпринимая никаких попыток положить себе в тарелку еду из общего блюда. Это было почти так, будто он вовсе не хотел ужинать, но не мог заставить себя нарушить ритуал и не появиться совсем.
- Опять ты напился, - сказал Ли Матерли. Лицо у него было суровое, жесткие морщины пролегли по нездоровой бледности, которая не покидала его с тех пор, как закричала Силия.
- Ну и что с того? - бросил Пол. Подразумевалось, что это воинственный ответ, но в этом человеке не было никакого гнева, только надломленность.
- Ты знаешь, к чему это приводит.
- Я свою меру знаю, - отрезал Пол, оправдываясь.
Казалось, ему не больше четырнадцати, с такими надутыми губами, угрюмым и отрешенным лицом он это произнес.
- Не знаешь! - взорвался Ли.
- С чего ты взял, что... Ли перебил его:
- Ты еще не разбил свое зеркало? - Когда Пол не ответил, он повторил:
- Ты не знаешь меры, Пол. Ты бьешь зеркала, и окна, и тарелки, и все, что способно отражать.
Пол надулся.
Ли какое-то время наблюдал за ним в нерешительности, потом дал своему лицу смягчиться.
- Пол, - сказал он совершенно другим тоном, почти отцовским голосом, - пожалуйста, сделай одолжение, пожалуйста, не начинай крепко пить сейчас, не сейчас, не в такое время.
Пол смотрел на свою тарелку, как будто на белом фарфоре было что-то написано, что-то очень важное. Он вздохнул:
- Это самое подходящее время, чтобы пить. Более того, я не представляю более подходящего времени.
- Этим Силии не поможешь, - промолвил Ли. - И это определенно не пойдет на пользу беспокоящимся за тебя.
Пол словно зарядился от какого-то невидимого источника. Он поднял голову и зафиксировал спину. Слова все еще трудно давались ему из-за выпитого, но теперь они выскакивали с большей силой и уверенностью.
- Ты знаешь, что говорят в городе?
- Кому есть до этого дело?
- Мне.
- Люди всегда будут болтать, Пол. Мы привыкли к этому, мы научились справляться.
- Я - нет, - вспыхнул Пол. - Они связывают удары, нанесенные Силии, с.., с другими.., с Амелией. - Имя его мертвой сестры потребовало усилий, оно как будто повисло перед ним, высказанное, налитое тяжестью и неподвижное.
Ли поморщился, словно кто-то ударил его.
- Мы будем выше подобных глупостей и... Пол перебил его, сказав:
- Каждый глазеет на меня. Люди, которых я считал своими друзьями, - они ими не были. Ли, они думают, что, возможно, я ударил ножом Силию!
- Чепуха.
- Ты не слышал молвы. Поговаривают, что кровь Хоннекеров - испорченная, что напавший на Силию живет здесь, в этом доме.
- Не обращай на них внимания.
- Я ненавижу пригороды и маленькие городки, - простонал Пол. - Я ненавижу жить там, где все про всех все знают и женщины только и ищут темы для сплетен.
- И все-таки, - настаивал Ли, - выпивка не поможет.
- Мне она помогает!
Все замолчали. Слышно было только, как позвякивает о тарелки столовое серебро.
- Ты почему не ешь? - спросил Ли у Хоннекера.
- Я не могу есть.
- Пол, доктор считает, что ее шансы - пятьдесят на пятьдесят. Чем дольше она держится, тем лучше выглядит положение дел.
Пол ничего не сказал.
- Я совсем недавно говорил с капитаном Рандом, - сообщил Ли. Он отодвинул в сторону свою собственную еду, как будто тоже потерял тот незначительный аппетит, с которым сел за стол.
- Да?
Обнадеженный, Пол являл столь грустное зрелище, что Элайн пришлось отвернуться от него. Она внезапно поняла, что Пол Хоннекер наполовину верит молве, которую слышал в городе, и едва ли не спрашивает себя, уж не он ли напал с ножом на Силию. В конце концов, сумасшедших зачастую охватывают периоды амнезии, во время которых можно сделать все, что угодно, и потом не помнить об этом...
- Ранд говорит, что они получили несколько донесений о автостопщике на шоссе, ехавшем именно отсюда вскоре после убийства. Три человека всплыло с тех пор, как об этой истории сообщили в газетах, и двое из них охотно помогают властям. Крупный мужчина, вероятно лет двадцати пяти - двадцати шести, одетый в джинсы и рабочую рубашку, с одним чемоданом.
- Но у них не может быть уверенности, - пробормотал Пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22