Раз уж решили – нужно и дальше доверять ему.
По Баррос Пасос мы вышли на проспект Генерала Паса и решили обследовать зону, где насыпи могли бы навести нас на нужный след. Странное дело, но из всей той экскурсии в моей памяти сохранилась только белая лошадь, пьющая воду из какой-то лужи. На мой взгляд, было яснее ясного: судя по виду Вилья-Селины, искать нам здесь было нечего; Марта же упрямо решила обследовать весь район и молча зашагала вперед. В тот момент она была до невозможности похожа на Хорхе, сконцентрировавшегося на очередном своем стихотворении. Она потребовала, чтобы я следовал за нею, по ее приказу мы время от времени разделялись на том или ином углу, чтобы надежнее обследовать очередной квартал, и так продолжалось до полудня, когда, решив, что пора менять место поисков, мы зашли в кафе напротив автобусной остановки – перекусить свиной колбасой с пивом.
– Ешь получше, – сказала мне Марта. – Теперь нам предстоит обойти Лугано. Боюсь, что там мы потеряем весь день.
Нагнувшись над столом, накрытым грязной, в пятнах, скатертью, я спросил Марту, как она себя чувствовала после того вечера в «Живи как умеешь».
– Об этом – ни слова, – отрезала она. – Сам понимаешь, после таких обвинений, да хотя бы даже намеков, нормальному человеку уснуть долго не удается.
– Все эти намеки – полный бред, – не слишком уверенно возразил я.
– Все зависит от того, как воспринимать Эуфемию. Она ведь с нами уже достаточно давно. Инсекто, по крайней мере, ты хоть понимаешь, что это все не шутка?
– Да уж, конечно, какие тут шутки, – неохотно согласился я. – Но ни к чему воспринимать все, что наговорила Эуфемия, так буквально.
– Ты и в самом деле дурак или просто притворяешься?… Неужели ты не понял, что символы и намеки копились с самого начала? Вспомни, что ответил Факундо.
– Марта, пойми, мы ведь все думали об одном и том же, а когда несколько человек забивают себе головы одинаковой чепухой, вовсе не трудно спроецировать эти коллективные мысли…
– Не пытайся заговаривать мне зубы, – зло перебила меня Марта. – В тот вечер никто из нас ни словом не обмолвился о картине и обо всем, что с ней связано. А Монья и эта, вторая, – они вообще не знали, в чем тут дело. Так что, как видишь, никто никого специально не настраивал. И все равно…
– Но почему тогда ты? Почему именно ты?
(У меня был готов ответ на этот вопрос, но я предпочитал до поры до времени приберегать свой козырь.)
– Я и сама себя об этом постоянно спрашиваю, – призналась Марта. – Для этого не было ни малейшего повода. Сам знаешь, какие отношения у меня и Ренато… Да дело-то, конечно, не в нем и не во мне. Это все Эуфемия, – покорно, словно сдаваясь на милость победителя, сказала она.
– Ты думаешь, что Эуфемия способна на что-то помимо предсказаний? – спросил я. – Допустить, что она способна влиять на тебя, заставлять тебя что-то делать, – значит приписать ей некое активное начало. Да ну, чушь какая-то: получается, что привидение может обладать властью над тобой, живым человеком – с этим я никак согласиться не могу.
Марта глядела на меня глазами Хорхе, впавшего в транс.
– Всякий, кто пророчествует, уже воздействует на то, о чем говорит, – чуть слышно прошептала она.
Гулять по Вилья-Лугано было довольно приятно. Более того, один раз, свернув с Мургиондо на Сомельеру, мы даже чуть было не решили, что нашли нужный нам дом. Перспектива, открывшаяся нам, все больше и больше напоминала искомый пейзаж. Мы ускорили шаг, а потом и вовсе припустили бегом. Мы бежали каждый по своей стороне, на ходу перекрикиваясь друг с другом, к немалому удивлению прохожих. Пробегая мимо какой-то уличной компании, я услышал смех и веселые возгласы: «Ты только посмотри на этого пижона! Нашел, где в пятнашки играть со своей девицей!» А затем – резко, без всякого перехода – разочарование. Мы на всякий случай еще прошли по обеим сторонам Мургиондо – от Де-ла-Риестра до Акино, – разделились, чтобы прочесать соседние кварталы, и вновь встретились на углу, совершенно павшие духом.
– Это полнейший идиотизм, – сказал я, решив первым признаться в одолевающей нас обоих усталости.
Марта молча уставилась в землю и лишь позаимствовала у меня носовой платок, чтобы обмахнуть пыль со своих туфель. Внимательно проанализировав, что ж нас смогло обмануть, я понял: контур и цвет одного старого дома заслонили собой другие составляющие пейзажа – совершенно не похожего на тот, что был нам нужен. Мы освежились «Бильсом», купленным в каком-то магазинчике, и вновь выступили в поход, сжигаемые палящим солнцем. Многочисленные деревья бульваров Лугано некоторое время прикрывали нас своей тенью, но лишь до тех пор, пока очередной военный совет, собравшийся уже в другом магазинчике, не постановил, глядя на карту, что дальнейшее продвижение в этом направлении лишено всякого смысла.
ii
На Кабальито мы потратили три дня. Марта, казалось, сама не знала, где искать, но при этом она и мысли не допускала, чтобы пропустить хоть единую улочку, хоть единый квартал. Наш план мало-помалу покрывался красными крестиками. За всю жизнь я не побывал в стольких угловых магазинчиках и не сидел на стольких скамейках в скверах посреди площадей! Марта категорически отказалась взять такси, она то срывалась с места и бежала через весь квартал, то останавливалась где-нибудь на углу и минуту-другую неподвижно вдыхала воздух, словно принюхиваясь к чему-то.
– Марта, ведь в Кабальито нет ни одной насыпи, – взмолился я, когда мы закончили прочесывать улицу Йербаль и соседние закоулки.
– Инсекто, милый, но ведь насыпь не обязательно должна быть именно насыпью. Это может быть какая-нибудь полуобвалившаяся стена, далее высокий дом с садиком на галерее, откуда мне знать?! Нужно искать везде!
– Меня, между прочим, ждет работа – статья о Мантегацце, – проскулил я.
– Иди, я тебя не держу, – небрежно ответила она, крепко хватая меня при этом за руку.
Итак – мы продолжили поиски.
Ортигера, Ачаваль, Мальвинас; Эмилио Митре, Директория. Апельсиновый «Бильс», поллитра белого, копченая ветчина; Торне, Рамон Фалькон, два кофе с молоком и рогаликами.
– Зачем ты ищешь этот дом?
Это был мой первый прямой вопрос, непосредственно по сути дела, на которое мы потратили уже несколько дней. Марта приняла во внимание мою терпеливость и, немного помолчав, ответила:
– Тут две причины, Инсекто. Одна – хорошая, а другая… сама не знаю. Хорошая: если мы найдем-таки этот дом, то у нас будет что-то конкретное, на что можно опереться.
– А ты ничего не путаешь, Марта? Я так понимаю, что, найди мы его, – все станет только хуже. Обладай Ренато фотографической памятью, мы еще могли бы предположить, что он просто вспоминает уже виденный пейзаж и переносит его на холст. Но ты же прекрасно знаешь, как он сам называет свою картину: кошмаром! (Мгновенно вспомнилось намыленное лицо Ренато под душем, «мешанина из воспоминаний», «что-то вроде предчувствия будущего».)
– Нет, сам Ренато дом не видел, в этом я уверена. Для него это просто еще один условный дом, как и все другие на его картинах. Ты обратил внимание на дверь, на окна? На двух других его полотнах есть очень, очень похожие дома. И я почему-то думаю, что дом существует на самом деле, хотя Ренато об этом и знать не знает.
– И ты полагаешь, что если мы его отыщем…
– Знаешь, – растерянно сказала Марта, – как только я увижу его, я сразу все пойму. Нет, я понимаю, что со стороны это кажется полнейшей глупостью, но – в конце концов – разве не здорово просто гулять по Буэнос-Айресу? – неожиданно добавила она.
– Ну что ж, это одна из причин, как я понял, – поспешил сказать я, не давая ей заговорить меня, уйти от главной темы. – Но ты обмолвилась, что во всем этом есть и другая – плохая – сторона.
– Я в нее не верю и не хочу о ней думать. Но тебе, чтобы все было честно, признаюсь: есть вероятность, что я ищу этот дом не сама по себе, но подсознательно исполняю волю Эуфемии.
Она поглядела мне прямо в глаза – беззащитная, как никогда.
На третий день поисков, часов в девять вечера, я зашел в гости к сестрам Динар. Монья была в кино, и я застал только Лауру.
– А у нас уже есть гость, – сообщила она мне. – Ты как раз вовремя: приготовишь нам всем свой фирменный витаминный коктейль.
– Что, Вихиль вправду у вас?
Хорхе прервал обмен любезностями с доньей Бикой и поздоровался со мной. Мы приступили к нашему ритуальному приветствию – дуэли на ассоциациях с названиями.
– Девушка-бродяжка.
– Еще один поворот винта.
– Цыган и девственница.
– Дом по соседству.
Я поднял руки в знак признания поражения. На самом же деле мне не понравился тон, каким Хорхе произнес последнее заглавие.
– Ты жульничаешь, как последний подлец. Названия должны быть оригинальными, а «Дом по соседству» – это чистой воды плагиат. Розамон Леманн…
– А сам-то, – великодушно-неохотно возразил Хорхе. – Роман Джеймса называется «The turn of the screw». Перевод, конечно, вольный, но говорить об оригинальности замысла я бы не рискнул.
Лаура таяла от восторга, слушая нас; я подошел к донье Бике и, обняв ее за талию, поцеловал, как обычно, в обе щеки.
– Дочь просто очарована твоим приятелем, – шепнула мне донья Бика на ухо. – Вы с ним давно знакомы?
– Это допрос? Так, донья Бика, да?
– Что ты, сынок, что ты! Если он твой друг…
– Ни за одного своего друга я не готов поручиться, – многозначительно заметил я, а самого меня тем временем мучили иные мысли. Ну почему «Дом по соседству»? Нам с Хорхе очень нравилась эта книга, в нем было много от Родриго, во мне – от Джулиана. Но почему, черт побери, нужно было вспомнить именно о ней и сегодня, когда я целый день пробегал с Мартой по городу в поисках какого-то дома?!
– Только что расстался с твоей бестолковой сестрой, – доложил я Хорхе. – Ну и непоседа. На сей раз ей приспичило получше узнать Буэнос-Айрес.
Посмотрев на меня, Лаура не смогла сдержать смеха.
– Что, Инсекто, и ты влип? Бедненький, как мне тебя жалко!.. Просто у меня сегодня совершенно неожиданно возникло точно такое же желание, как и у Марты.
– Днем я возил ее в Бельграно, – не без гордости сообщил мне Хорхе.
Я решил не акцентировать внимание на этом деле, и все вместе мы занялись музыкой. Хорхе был вполне сносным пианистом. Лучше всего у него звучал Скрябин (выбор по совету Нарцисса), хуже – просто невыносимо – Бетховен, на исполнении произведений которого Хорхе упорно настаивал. Я выдал свою небольшую порцию буги-вуги, а Лаура под аккомпанемент доньи Бики спела «Звездочку». Всегда, когда я слышал «Звездочку» в исполнении Лауры, мне хотелось захныкать, снова стать маленьким и оказаться в кроватке, да еще чтобы мне погладили животик – в целях улучшения пищеварения. Мне хотелось этого столь же сильно, как в другие минуты – погибнуть геройской смертью, встать перед расстрельной командой с высоко поднятой головой, поставить все на карту, написать лучшее в мире стихотворение и изорвать рукопись в клочья, прямо на глазах Лауры. А еще – поглядеть в калейдоскоп.
Я стал подумывать о том, как увести отсюда Хорхе и посвятить его в то, что происходит. До сих пор он ни словом не обмолвился о «Живи как умеешь». Более того, к моему удивлению, ни Лаура, ни Хорхе ни разу не упомянули о Ренато; я же упорно не желал первым затрагивать эту тему. О чем мы только не говорили: о последней авиакатастрофе, об автогонках, о Фанхио и Гальвесах, даже о дяде Роберто и его печени. Донья Бика показала мне отрез сиреневой шерсти. Хорхе спросил о типографии, где можно было бы напечатать сборник стихов. Было ясно: Хорхе напряженно работает и сильно нервничает. Нет, он не впал в привычное ему истерическое состояние, наоборот – его держала в руках сюрреалистическая самодисциплина: нечто, шедшее от ума, от самой жизни в ее наиболее объективной и практичной форме.
Лаура пела «Звездочку» и была влюблена в Хорхе.
В первом часу ночи я наконец решился. Мы все вместе вышли из дома семьи Динар, и мне еще пришлось ждать Хорхе на углу, – Вихиль прощался с Лаурой, не желавшей ни на миг расставаться с ним. Монья вернулась из кино, и мы на углу Сармьенто и Рио-Бамба перебросились парой фраз.
– Какая бурда, Инсекто! Бедная Ана Маньяни. Такая актриса, и в чем только ее не заставляют играть!..
– Прекрати повторять на всякую чушь! – сорвал я на ней злость, накопившуюся совсем по другому поводу. – Присказку «хамит, как оперный тенор» пора перенести на актеров кино. Они не хуже всех остальных позволяют себе опуститься ниже минимально достойного уровня – и не потому, что их кто-то к чему-то принуждает. Просто они позволяют повязать себя деньгами и привыкают играть вполсилы во всякой ерунде. Рр-рр-аф! – как рычит доктор Гидеон Фелл.
– Архонт Афинский, не слишком ли ты усердствуешь в дидактичности? – полусонная, отшутилась Монья. – Пригласил бы меня лучше прогуляться по Коррьентес, выпить рюмочку виски…
– Нет. Сейчас подойдет Хорхе, и нам нужно идти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
По Баррос Пасос мы вышли на проспект Генерала Паса и решили обследовать зону, где насыпи могли бы навести нас на нужный след. Странное дело, но из всей той экскурсии в моей памяти сохранилась только белая лошадь, пьющая воду из какой-то лужи. На мой взгляд, было яснее ясного: судя по виду Вилья-Селины, искать нам здесь было нечего; Марта же упрямо решила обследовать весь район и молча зашагала вперед. В тот момент она была до невозможности похожа на Хорхе, сконцентрировавшегося на очередном своем стихотворении. Она потребовала, чтобы я следовал за нею, по ее приказу мы время от времени разделялись на том или ином углу, чтобы надежнее обследовать очередной квартал, и так продолжалось до полудня, когда, решив, что пора менять место поисков, мы зашли в кафе напротив автобусной остановки – перекусить свиной колбасой с пивом.
– Ешь получше, – сказала мне Марта. – Теперь нам предстоит обойти Лугано. Боюсь, что там мы потеряем весь день.
Нагнувшись над столом, накрытым грязной, в пятнах, скатертью, я спросил Марту, как она себя чувствовала после того вечера в «Живи как умеешь».
– Об этом – ни слова, – отрезала она. – Сам понимаешь, после таких обвинений, да хотя бы даже намеков, нормальному человеку уснуть долго не удается.
– Все эти намеки – полный бред, – не слишком уверенно возразил я.
– Все зависит от того, как воспринимать Эуфемию. Она ведь с нами уже достаточно давно. Инсекто, по крайней мере, ты хоть понимаешь, что это все не шутка?
– Да уж, конечно, какие тут шутки, – неохотно согласился я. – Но ни к чему воспринимать все, что наговорила Эуфемия, так буквально.
– Ты и в самом деле дурак или просто притворяешься?… Неужели ты не понял, что символы и намеки копились с самого начала? Вспомни, что ответил Факундо.
– Марта, пойми, мы ведь все думали об одном и том же, а когда несколько человек забивают себе головы одинаковой чепухой, вовсе не трудно спроецировать эти коллективные мысли…
– Не пытайся заговаривать мне зубы, – зло перебила меня Марта. – В тот вечер никто из нас ни словом не обмолвился о картине и обо всем, что с ней связано. А Монья и эта, вторая, – они вообще не знали, в чем тут дело. Так что, как видишь, никто никого специально не настраивал. И все равно…
– Но почему тогда ты? Почему именно ты?
(У меня был готов ответ на этот вопрос, но я предпочитал до поры до времени приберегать свой козырь.)
– Я и сама себя об этом постоянно спрашиваю, – призналась Марта. – Для этого не было ни малейшего повода. Сам знаешь, какие отношения у меня и Ренато… Да дело-то, конечно, не в нем и не во мне. Это все Эуфемия, – покорно, словно сдаваясь на милость победителя, сказала она.
– Ты думаешь, что Эуфемия способна на что-то помимо предсказаний? – спросил я. – Допустить, что она способна влиять на тебя, заставлять тебя что-то делать, – значит приписать ей некое активное начало. Да ну, чушь какая-то: получается, что привидение может обладать властью над тобой, живым человеком – с этим я никак согласиться не могу.
Марта глядела на меня глазами Хорхе, впавшего в транс.
– Всякий, кто пророчествует, уже воздействует на то, о чем говорит, – чуть слышно прошептала она.
Гулять по Вилья-Лугано было довольно приятно. Более того, один раз, свернув с Мургиондо на Сомельеру, мы даже чуть было не решили, что нашли нужный нам дом. Перспектива, открывшаяся нам, все больше и больше напоминала искомый пейзаж. Мы ускорили шаг, а потом и вовсе припустили бегом. Мы бежали каждый по своей стороне, на ходу перекрикиваясь друг с другом, к немалому удивлению прохожих. Пробегая мимо какой-то уличной компании, я услышал смех и веселые возгласы: «Ты только посмотри на этого пижона! Нашел, где в пятнашки играть со своей девицей!» А затем – резко, без всякого перехода – разочарование. Мы на всякий случай еще прошли по обеим сторонам Мургиондо – от Де-ла-Риестра до Акино, – разделились, чтобы прочесать соседние кварталы, и вновь встретились на углу, совершенно павшие духом.
– Это полнейший идиотизм, – сказал я, решив первым признаться в одолевающей нас обоих усталости.
Марта молча уставилась в землю и лишь позаимствовала у меня носовой платок, чтобы обмахнуть пыль со своих туфель. Внимательно проанализировав, что ж нас смогло обмануть, я понял: контур и цвет одного старого дома заслонили собой другие составляющие пейзажа – совершенно не похожего на тот, что был нам нужен. Мы освежились «Бильсом», купленным в каком-то магазинчике, и вновь выступили в поход, сжигаемые палящим солнцем. Многочисленные деревья бульваров Лугано некоторое время прикрывали нас своей тенью, но лишь до тех пор, пока очередной военный совет, собравшийся уже в другом магазинчике, не постановил, глядя на карту, что дальнейшее продвижение в этом направлении лишено всякого смысла.
ii
На Кабальито мы потратили три дня. Марта, казалось, сама не знала, где искать, но при этом она и мысли не допускала, чтобы пропустить хоть единую улочку, хоть единый квартал. Наш план мало-помалу покрывался красными крестиками. За всю жизнь я не побывал в стольких угловых магазинчиках и не сидел на стольких скамейках в скверах посреди площадей! Марта категорически отказалась взять такси, она то срывалась с места и бежала через весь квартал, то останавливалась где-нибудь на углу и минуту-другую неподвижно вдыхала воздух, словно принюхиваясь к чему-то.
– Марта, ведь в Кабальито нет ни одной насыпи, – взмолился я, когда мы закончили прочесывать улицу Йербаль и соседние закоулки.
– Инсекто, милый, но ведь насыпь не обязательно должна быть именно насыпью. Это может быть какая-нибудь полуобвалившаяся стена, далее высокий дом с садиком на галерее, откуда мне знать?! Нужно искать везде!
– Меня, между прочим, ждет работа – статья о Мантегацце, – проскулил я.
– Иди, я тебя не держу, – небрежно ответила она, крепко хватая меня при этом за руку.
Итак – мы продолжили поиски.
Ортигера, Ачаваль, Мальвинас; Эмилио Митре, Директория. Апельсиновый «Бильс», поллитра белого, копченая ветчина; Торне, Рамон Фалькон, два кофе с молоком и рогаликами.
– Зачем ты ищешь этот дом?
Это был мой первый прямой вопрос, непосредственно по сути дела, на которое мы потратили уже несколько дней. Марта приняла во внимание мою терпеливость и, немного помолчав, ответила:
– Тут две причины, Инсекто. Одна – хорошая, а другая… сама не знаю. Хорошая: если мы найдем-таки этот дом, то у нас будет что-то конкретное, на что можно опереться.
– А ты ничего не путаешь, Марта? Я так понимаю, что, найди мы его, – все станет только хуже. Обладай Ренато фотографической памятью, мы еще могли бы предположить, что он просто вспоминает уже виденный пейзаж и переносит его на холст. Но ты же прекрасно знаешь, как он сам называет свою картину: кошмаром! (Мгновенно вспомнилось намыленное лицо Ренато под душем, «мешанина из воспоминаний», «что-то вроде предчувствия будущего».)
– Нет, сам Ренато дом не видел, в этом я уверена. Для него это просто еще один условный дом, как и все другие на его картинах. Ты обратил внимание на дверь, на окна? На двух других его полотнах есть очень, очень похожие дома. И я почему-то думаю, что дом существует на самом деле, хотя Ренато об этом и знать не знает.
– И ты полагаешь, что если мы его отыщем…
– Знаешь, – растерянно сказала Марта, – как только я увижу его, я сразу все пойму. Нет, я понимаю, что со стороны это кажется полнейшей глупостью, но – в конце концов – разве не здорово просто гулять по Буэнос-Айресу? – неожиданно добавила она.
– Ну что ж, это одна из причин, как я понял, – поспешил сказать я, не давая ей заговорить меня, уйти от главной темы. – Но ты обмолвилась, что во всем этом есть и другая – плохая – сторона.
– Я в нее не верю и не хочу о ней думать. Но тебе, чтобы все было честно, признаюсь: есть вероятность, что я ищу этот дом не сама по себе, но подсознательно исполняю волю Эуфемии.
Она поглядела мне прямо в глаза – беззащитная, как никогда.
На третий день поисков, часов в девять вечера, я зашел в гости к сестрам Динар. Монья была в кино, и я застал только Лауру.
– А у нас уже есть гость, – сообщила она мне. – Ты как раз вовремя: приготовишь нам всем свой фирменный витаминный коктейль.
– Что, Вихиль вправду у вас?
Хорхе прервал обмен любезностями с доньей Бикой и поздоровался со мной. Мы приступили к нашему ритуальному приветствию – дуэли на ассоциациях с названиями.
– Девушка-бродяжка.
– Еще один поворот винта.
– Цыган и девственница.
– Дом по соседству.
Я поднял руки в знак признания поражения. На самом же деле мне не понравился тон, каким Хорхе произнес последнее заглавие.
– Ты жульничаешь, как последний подлец. Названия должны быть оригинальными, а «Дом по соседству» – это чистой воды плагиат. Розамон Леманн…
– А сам-то, – великодушно-неохотно возразил Хорхе. – Роман Джеймса называется «The turn of the screw». Перевод, конечно, вольный, но говорить об оригинальности замысла я бы не рискнул.
Лаура таяла от восторга, слушая нас; я подошел к донье Бике и, обняв ее за талию, поцеловал, как обычно, в обе щеки.
– Дочь просто очарована твоим приятелем, – шепнула мне донья Бика на ухо. – Вы с ним давно знакомы?
– Это допрос? Так, донья Бика, да?
– Что ты, сынок, что ты! Если он твой друг…
– Ни за одного своего друга я не готов поручиться, – многозначительно заметил я, а самого меня тем временем мучили иные мысли. Ну почему «Дом по соседству»? Нам с Хорхе очень нравилась эта книга, в нем было много от Родриго, во мне – от Джулиана. Но почему, черт побери, нужно было вспомнить именно о ней и сегодня, когда я целый день пробегал с Мартой по городу в поисках какого-то дома?!
– Только что расстался с твоей бестолковой сестрой, – доложил я Хорхе. – Ну и непоседа. На сей раз ей приспичило получше узнать Буэнос-Айрес.
Посмотрев на меня, Лаура не смогла сдержать смеха.
– Что, Инсекто, и ты влип? Бедненький, как мне тебя жалко!.. Просто у меня сегодня совершенно неожиданно возникло точно такое же желание, как и у Марты.
– Днем я возил ее в Бельграно, – не без гордости сообщил мне Хорхе.
Я решил не акцентировать внимание на этом деле, и все вместе мы занялись музыкой. Хорхе был вполне сносным пианистом. Лучше всего у него звучал Скрябин (выбор по совету Нарцисса), хуже – просто невыносимо – Бетховен, на исполнении произведений которого Хорхе упорно настаивал. Я выдал свою небольшую порцию буги-вуги, а Лаура под аккомпанемент доньи Бики спела «Звездочку». Всегда, когда я слышал «Звездочку» в исполнении Лауры, мне хотелось захныкать, снова стать маленьким и оказаться в кроватке, да еще чтобы мне погладили животик – в целях улучшения пищеварения. Мне хотелось этого столь же сильно, как в другие минуты – погибнуть геройской смертью, встать перед расстрельной командой с высоко поднятой головой, поставить все на карту, написать лучшее в мире стихотворение и изорвать рукопись в клочья, прямо на глазах Лауры. А еще – поглядеть в калейдоскоп.
Я стал подумывать о том, как увести отсюда Хорхе и посвятить его в то, что происходит. До сих пор он ни словом не обмолвился о «Живи как умеешь». Более того, к моему удивлению, ни Лаура, ни Хорхе ни разу не упомянули о Ренато; я же упорно не желал первым затрагивать эту тему. О чем мы только не говорили: о последней авиакатастрофе, об автогонках, о Фанхио и Гальвесах, даже о дяде Роберто и его печени. Донья Бика показала мне отрез сиреневой шерсти. Хорхе спросил о типографии, где можно было бы напечатать сборник стихов. Было ясно: Хорхе напряженно работает и сильно нервничает. Нет, он не впал в привычное ему истерическое состояние, наоборот – его держала в руках сюрреалистическая самодисциплина: нечто, шедшее от ума, от самой жизни в ее наиболее объективной и практичной форме.
Лаура пела «Звездочку» и была влюблена в Хорхе.
В первом часу ночи я наконец решился. Мы все вместе вышли из дома семьи Динар, и мне еще пришлось ждать Хорхе на углу, – Вихиль прощался с Лаурой, не желавшей ни на миг расставаться с ним. Монья вернулась из кино, и мы на углу Сармьенто и Рио-Бамба перебросились парой фраз.
– Какая бурда, Инсекто! Бедная Ана Маньяни. Такая актриса, и в чем только ее не заставляют играть!..
– Прекрати повторять на всякую чушь! – сорвал я на ней злость, накопившуюся совсем по другому поводу. – Присказку «хамит, как оперный тенор» пора перенести на актеров кино. Они не хуже всех остальных позволяют себе опуститься ниже минимально достойного уровня – и не потому, что их кто-то к чему-то принуждает. Просто они позволяют повязать себя деньгами и привыкают играть вполсилы во всякой ерунде. Рр-рр-аф! – как рычит доктор Гидеон Фелл.
– Архонт Афинский, не слишком ли ты усердствуешь в дидактичности? – полусонная, отшутилась Монья. – Пригласил бы меня лучше прогуляться по Коррьентес, выпить рюмочку виски…
– Нет. Сейчас подойдет Хорхе, и нам нужно идти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16